Чухломин достал мятый клетчатый платок, раскинул его на ладони и вытер мокрое лицо. Прикрыв блокнотом рот, долго надрывно кашлял, всхлипывающе втягивая в себя воздух. Потом с излишним старанием закрутил папиросу и разжег ее от лампы, свет которой обессилила разгорающаяся заря.

В комнате по-прежнему висела ничем не нарушаемая тишина. Командиры, уставившись в затоптанный пол, молча покуривали и беззвучно сплевывали себе под ноги.

— Думайте, товарищи! — поторопил Чухломин. — Сила большевиков — в единодушии, в коллективности. Что порешим, на том и стоять будем!

И снова тягостное, сдержанное безмолвие. Донеслись отдаленные выстрелы. Командир добровольческого отряда хамначитов Бечехов о коричневый ноготь большого пальца выколотил пепел из трубки. Вставая, он прищурился так, что прорези век напомнили полоски, нарисованные тушью.

— Из города уходить не надо! Не надо! — отчаянно секанул он ладонью воздух. — Вон от тех бандитов Сэмээнчик к нам перебежал. Другие бедняки правильную правду про красных тоже знать хотят. Узнают ее — обязательно к нам придут. Укочуем мы, нас не станет, куда тогда от тойона-командира податься?.. Укрепления у нас славные, мастерили — не ленились. Сидеть будем. В тайге из засад нас быстро побьют.

За окном под ногами невидимых пешеходов проскрипел снег. Следом хлопнула дверь, и по коридору застучали окостеневшие на морозе подошвы валенок. Собравшиеся у комиссара насторожились, враз повернулись к выходу. В комнату вошел заиндевелый красноармеец.

— Товарищ комиссар! — охрипшим басом доложил он. — До нас от беляков пар... пар... в общем, ходатай пожаловал с белым флагом. Самое главное начальство подать ему потребовал. Предложение, сказал, поручено передать... Парень наш, расейский, и здорово под хмельком!

— Парламентер? — переспросил Чухломин и выразительно посмотрел на командиров. — Где он?

— Здесь... В кухне укрыли до вашего приказания!

— Введите!

Командиры завозились и в ожидании замерли.

Через минуту в комнату шагнул Васька Сыч, обежал взглядом хмурых вражеских командиров и помимо воли вытянулся по стойке «смирно». Лицо у посланника было бледное, испуганное. Дрожащие пальцы нервно комкали сверток. Рукав полушубка обтягивала широкая полоса белого муслина.

Артомонов кое-как уломал своего пролазистого денщика-адъютанта сходить к красным и передать им от имени командования «якутской свободной добровольческой армии» мирные предложения. Обычно сговорчивый и покладистый, Васька на этот раз будто сушеного мухомора проглотил — наотрез отказался выполнить приказ грозного штабс-капитана.

«Сам иди, идиот! — мысленно крикнул Сыч Артамонову. — Мне жить еще не надоело!»

Ни угрозы, ни побои не помогли. Васька был непоколебим. И только Павел Цыпунов сломил Васькино упрямство.

— Смотри, не то похлеще заработаешь! — многозначительно намекнул ему Павел. — И еще штабс-капитану расскажу...

Это возымело действие. А изрядный куш и кружка почти не разведенного спирта, преподнесенная самолично Артамоновым, сделали Ваську сговорчивым. Правда, в уме он уже распрощался с отцом, матерью, родственниками и друзьями. Васька уже видел себя не в лучшем положении, чем привязанный к коновязи ревкомовец возле штаба в Бордоне. Но ничего не поделаешь. Оставалось уповать на то, что басни о зверствах красных, которые небезуспешно сочинял и Васька, — выдумки.

У опушки Васька еще хлебнул изрядную порцию спиртного и почувствовал себя несколько уверенней. Артомонов перетянул ему рукав белой перевязью и еще раз повторил то, что Сычу поручено было изложить командованию противной стороны. Помявшись, Васька вышел на открытое пространство.

— Эгей-эй! — раскатисто, что было силы, рявкнул он и пошагал, неистово размахивая косо разорванной половиной простыни. Так его скорее заметят и не будут стрелять. Не приведи господи, со сна какой-нибудь обормот...

— Итак, что вы уполномочены передать и от имени кого? — шевельнув усами, спросил Чухломин.

Васька Сыч засунул грязноватое полотнище за пазуху. Конвоируемый по улицам, он не осмелился спрятать этот застиранный лоскуток материи, приобретший для него сейчас величайшую ценность.

— Меня, значит, э... упол... в общем, по заданию... по поручению свободной якутской армии. — Васька несколько оправился от смущения, помолчал и связно начал выкладывать заученное: — Наше командование предлагает вам, красным, прекратить бессмысленное сопротивление, в полной боевой сохранности и готовности сдать все наличествующее оружие. Этим мы избежим ненужное кровопролитие и сохраним много людских жизней... На ответ вам отпущено двенадцать часов. — Васька перевел дыхание, покосил глаза на застывших в неподвижности командиров и, убедившись, что слушают его с глубоким вниманием, а следовательно, не тронут, с нагловатой ухмылкой продолжал: — Мы собрали вокруг города все свои силы — огромную армию! — Этого говорить не полагалось, но расхрабрившийся Сыч надумал припугнуть красных. — У нас много пулеметов. Скоро от Охотского моря подойдет целая дивизия, да еще в усиленном составе! Нам обещали выделить две гаубичные батареи. Чуете? Пыль одна останется!

Сообразив, что начинает завираться, парламентер прикусил язык, с победным видом скрестил руки на груди и забарабанил пальцами по локтевым сгибам.

— Еще что имеете сообщить? — прокашлявшись, невозмутимо полюбопытствовал Чухломин.

Васька помолчал, припоминая, чему его наставляли Артомонов, Павел Цыпунов, Ярыгин и остальные командиры. Вроде бы сполна выложил. Да, еще есть.

— Мы руководствуемся гуманными побуждениями — избежать лишних жертв. Сохранить женам мужей, детям отцов, матерям сыновей! — с апломбом продолжал Васька. Оказывается, если вызубрить заранее, легко и складно получается. — Но если противная сторона отвергнет наши мягкие условия, через двенадцать часов будут открыты боевые действия!

— Они и так идут!

— Это что!.. Мы от скуки забавляемся! — осклабился белогвардейский представитель и ковырнул в носу.

— Хорошо! Ответ вы получите довольно быстро... Дежурный, уведите парламентера!

— Что?! Не имеете права задерживать! — заорал Васька, выпучив глаза. — Я наличность неприкосновенная! По мировому договору! Закон есть такой! Да за меня...

— Вас и не намерены задерживать, — скрыв в усах невольную улыбку, перебил его Чухломин. — Успокоитесь! На вашу неприкосновенность никто не покушается. Скоро получите наш ответ и доставите его по назначению.

Часовые увели порядком струхнувшего Ваську. Командиры не спеша закурили и подавленно молчали.

— Значит, показания перебежчика о каких-то «братьях», поспешающих на помощь повстанцам, подтверждаются, — раздумчиво проговорил Чухломин и низко опустил голову. Луч солнца скользнул по его землистого цвета лицу с запавшими щеками. На висках высветились редкие седые волосы.

— Нет! — вскочил Фролов и яростно хлопнул по столу зажатой в кулаке папахой. — Не об этом надо думать! Нельзя верить полупьяному бандиту! Вспомните Аллах-Юнь! У нас один выход — держаться до последнего!

— А может, лучше, вернее, пока не поздно, незаметно оставить город?..

— Почему?

— Мы сохраним свои силы, оружие, боеприпасы, то есть будем вполне боеспособны... Лошадей и остальное конфискуем у населения!

— Некоторые, видимо, считают, что, едва мы покинем город, сразу же оторвемся от преследования, — не вставая со скамьи, заметил Тепляков. — Нет! Мятежники кинутся за нами по пятам. Они не дадут нам ни минуты покоя! А в тайге разгромить нас силами, какими располагают белые, ничего мудреного нет.

— Комвзвода Фролов правильно предложил! Защищать город! До последнего, до самой крайности!

— Друзья, в тайге хуже! — вскочил Бечехов и принялся попеременно рубить ладонями воздух. — В тайге охотник все равно как в родной юрте: глаза закроет, а тропку отыщет! Из засады стрелять будут... Худо — у нас винтовочных патронов мало. Пулеметам их оставим. Поpox есть, свинец есть. Ружей полно. Мы воевать будем, а городские — патроны заряжать. Заставим! Помогут... Дома разбирать надо, бревна на оборону перетаскивать!