Назарка добросовестно перечислил фамилии белогвардейских командиров, присовокупив, что у них вдоволь мяса, масла, хаяха и прочих продуктов. Комиссар долго писал что-то в блокноте, подчеркивая отдельные места.

— Макар Иванович меня крепко заинтересовал! — сказал Тепляков. Он пересел вплотную к столу, постучал ногтем по спичечной коробке и раздумчиво произнес: — Определенно, дело нечистое... Нечистое! — с нажимом повторил он.

— Тут и сомневаться да гадать нечего. По лбу и по затылку замахнулись нас огреть. С двух сторон давануть — и разом конец. Знакомая тактика! — усмехнулся Чухломин, погладил усы и повернулся к Назарке: — Значит, Цыпунов отпустил тебе три дня сроку? Что же, и на том спасибо! Извлечем из этого максимальную пользу... Вот что, Никифоров! Время терять не будем. Сейчас же пойдешь к Макару Ивановичу и сделаешь в точности, как повелел твой бывший хозяин. Дальше видно будет, куда повернут события. А насчет отца ты, парнишка, не кручинься, не носи камень на сердце. На испуг тебя берут, чтобы послушным стал, исполнительным... Ну, ступай, Никифоров, к своему юркому человечку. Не запамятовал, где этот иуда искариотский обитает?

— Найду, пожалуй!

На перекрестке Назарка придержал шаг, огляделся, напрягая память. Да, тогда Павел повернул направо. Эту вожжу он натянул, направляя жеребца, а той — левой — подхлестнул его. Теперь осталось пройти совсем немного, и Назарка медленно пошел вперед.

Вот и дом под четырехскатной крышей, с кирпичной, выбеленной известью трубой. Высокий глухой забор до половины скрывал выкрашенные белой краской ставни. В крепких воротах, окованных по краям железными угольниками, ни одной щелки.

Назарка долгим, изучающим взглядом обвел заплот, крышу и ворота. Он сразу же определил, что со двора никто не выезжал и в него не въезжали. Испятнанный точечками сажи снег был как взбитая перина — ни складки, ни вмятины. К калитке из массивных досок вела узкая, слабо натоптанная тропка. Определенно, здесь обитали какие-то затворники. Они редко выходили на улицу, и люди не часто навещали их. Помедлив, Назарка взялся за металлическое кольцо, осторожно повернул его. Калитка оказалась незапертой и чуть подалась под нажимом руки. Назарка открыл ее, переступил запорошенный снегом порожек. Тоской и запустением повеяло на него. У крыльца ветер намел сугроб с загнувшимся над перилами гребнем. Весь двор неровными буграми покрывала искрящаяся под солнцем пухлая пелена. Ни одного свежего следа. Только к поленнице дров с ополовиненным рядом лиственничных и березовых поленьев вела утоптанная, наполненная косыми тенями стежка. Под тесовым навесом, где некогда стояла телега Павла, было пусто и заснеженно. Лишь у задней стенки траурной каймой чернела земля.

Настороженно озираясь и ступая на носки, словно боясь провалиться, Назарка взошел на крыльцо, передохнул и сильно постучал.

— Кто там? — спросил через минуту сиплый женский голос.

Назарка намеревался заговорить громко, веско, чтобы произвести впечатление, но сразу же заволновался, начал путать родные якутские и навечно запомнившиеся русские слова, которых знал пока не столь уж много. А от этого и засмущался еще больше.

— Мин... я... Огонер-старик Уйбаан... Отец Байбала, Павла, послал... Город ехал. Улахан, много дела есть!

— Что-что? — озадаченно спросила женщина. — Ничего не разберу. Чего вы хотели?

— Макар Иванович надо! — напрямик заявил Назарка, убедившись, что его путаные объяснения вряд ли будут поняты. — Макар Иванович шибко надо. Дело есть!

С грохотом отодвинулась щеколда, пронзительно проскрипела дверь. Назарка увидел женщину с клетчатым платком на плечах. В вырезе грязноватого халата, где кончается шея, виднелась глубокая круглая ямочка. Он с первого взгляда узнал хозяйку. Лицо у нее было одутловатое, заспанное. Выражение его испуганное. Под глазами набрякли мешочки. Волосы кое-как собраны в пучок. Она нисколько, кажется, не изменилась. Такая же дебелая и пышная. Только вот морщинок прибавилось.

— Старик Уйбаан... Макар Иванович, — стушевавшись, забормотал Назарка. — Наслег пришел...

— Молодой человек, ты знаешь про Макара Ивановича? — воскликнула женщина.

Она мгновенно преобразилась. Куда делась расслабленность и вялость движений. Хозяйка схватила Назарку за руку, сильно сжала ее и потащила парня на кухню.

— Боже мой! Я так переживала! Я чуть с ума не сошла! Я... Где Макар Иванович? Жив-здоров?.. Как я умоляла не ездить в такое проклятущее время! Я готова была пасть перед ним на колени! Нет ведь — упрямец настоял на своем!.. Ну, слава тебе, пресвятая дева Мария!.. Рассказывайте, я умираю от нетерпения!

Хозяйка усадила гостя на скамью, засмеялась, чувствуя долгожданное облегчение. Затем она заговорщицки подмигнула Назарке, порывисто прижала его голову к своей мягкой груди и сказала:

— Я тебя не забыла. Видишь, какая у меня память! С Павлом Ивановичем приезжал. Конюшил у него... Ну, выкладывай, где там мой непоседа Макарушка? Чего задержался? Неужели так трудно дать знать о себе? Красных, что ли, убоялся? Да про них больше распускают всякого, чем они зверствуют.

Назарка мало что разобрал из этих слов хозяйки. Ясно было лишь, что появление его обрадовало, приободрило ее. Немного погодя Назарка сообразил, что хозяйка вроде бы неправильно поняла его. Она, видимо, посчитала, что парнишка послан специально с известием от мужа.

— Макар Иванович мин... мне надо!

Для пущей убедительности Назарка ткнул себя пальцем в самодельную пуговицу на драной шубейке.

— Беда нам с тобой! Я по-якутски ни бельмеса, ты по-русски ни бум-бум! — сокрушенно вздохнула хозяйка и, чуя что-то недоброе, встревоженно посмотрела на беспомощно улыбающегося паренька. — Ну, давай толкуй как умеешь... Может, записку он прислал? Бумага есть? У тебя бумага мне есть?

— Макар Иванович мне, мне надо! — настаивал на своем пришелец. — Макар Иванович тут, дома?

— Макар Иванович тебе нужен, да? — догадалась наконец хозяйка, и на лице ее вдруг выступили пятна.

— Оннук, оннук! — закивал головой Назарка. — Я хозяин, Макар Иванович пришел... тут, дом!

— Как Макар Иванович? Так ведь он... Нет, я вконец все перепутала... Погодь, здесь недалече сахаляры[52] живут. Сбегаю к ним, кликну кого-нибудь. Пусть переводят, что ты толмачишь. Вдвоем мы с тобой до Христова пришествия не дотолкуемся. Ты про Фому, я про Ерему. Сиди и жди! Чайник в печке.

Женщина суетливо накинула на себя бархатную шубу на лисьем меху. Голову повязала пуховым платком и, еще раза три знаками и жестами напомнив гостю, чтобы он не уходил, скрылась за дверью. Разнотонно проскрипели лесенки крыльца, хлопнула калитка.

В кухне вкусно пахло печеным хлебом, смородинным листом и укропом. От громоздкой печи с широким зевом веяло теплом. На стене, посверкивая начищенной медью и серебром, висели диковинные ложки, решетки, рогульки. По шестку деловито сновали тараканы. Встречаясь, они усиленно двигали усами, точно обнюхивали друг друга. Из угла на Назарку скорбно, с немой укоризной смотрела молодая женщина с младенцем у груди. Голова ее была окружена сиянием. Назарка уже знал, что это религия. Над иконой чуть покачивалась паутинка.

Здесь все свидетельствовало о дремотной тишине, устоявшемся покое и обеспеченной сытости.

Поколебавшись, Назарка аккуратно оторвал бумажку, не уронив ни крупицы, насыпал махорки и закурил. Дым выпускал медленно, задрав голову и выпятив губы трубочкой.

«Однако, Макара Ивановича давно дома нету», — размышлял он, припоминая нетоптанный двор и беспокойство хозяйки. — Куда он уехал? Почему про него никто ничего не знает?»

Думы его прервал топот в сенях. В кухню вошли хозяйка и молодой белолицый парень с прямым крупным носом и якутским разрезом глаз. У порога он сдернул с головы шапку и, застеснявшись, переступил с ноги на ногу. Потом истово осенил себя крестным знамением и поясно поклонился.