— Тый[48]! — вырвалось у Семена, когда он, вглядевшись, узнал Назарку. — Ты откуда? Как сюда попал? Где отец? Давно из наслега? Моих не встречал?

— Отец с красными ушел, у нас которые ночевали, — шепотом поведал Назарка. — Подожди. Потом все расскажу!

— С красными ушел? — изумленный, Семен присел, разинув рот, и опасливо огляделся.

Мельчес занес беремя дров, накидал полный очаг поленьев. Струйки огня, вытягиваясь, зазмеились кверху.

— Бездельники! — ворчал старик, раздеваясь. — Только карты и знают! Чем они раньше занимались, когда войны не было?

— Пойдем! — потащил Семен за собой Назарку. Вид у него был растерянный. — Как же... Павел говорил, вроде бы вас красные побили. Отец-де против них — вот и отомстили. Они-де всех подряд стреляют, кто им из якутов попадется... Многие после в отряд вступили!

Семен отчаянно затряс головой, словно ему стало невыносимо больно от множества нахлынувших мыслей. Назарка заглянул ему в глаза и зло обронил:

— Врет ваш Байбал! Обманывает вас!

Они прошли к затиши, устроенной из молодых елочек. Длинношерстные заиндевелые лошади с хрустом жевали сено. Семен повалился на растрепанную копешку, поймал Назарку за полу шубейки и усадил рядом с собой. Убедившись, что поблизости никого нет и их никто не услышит, Назарка торопливо поведал Семену, как отец повстречался с красными, как Павел выгнал семью из юрты, плевал в огонь и что произошло перед спуском к большой реке. Семен слушал не прерывая и лишь ошарашенно восклицал:

— Оксе!.. Тый!.. О!

Кончив свое невеселое повествование, Назарка, понурившись, умолк. Подавленный услышанным, Семен покусывал сухую травинку. К подбородку приклеились растертые зубами волоконца. Одно лишь скрыл Назарка — что он тоже стал красноармейцем.

— А может, твоих в самом деле побили красные? Мало ли что? В других местах они якутов тоже стреляли, — нарушил продолжительное молчание Семен и всем телом повернулся к Назарке. Ему, видимо, хотелось, чтобы услышанное от Назарки оказалось неправдой.

— Нет! — убежденно ответил Назарка. — Я смотрел, отец и другие люди смотрели на том месте. Круглыми пулями стреляли, из свинца сделанными. У красноармейцев винтовки!

— Оннук, — подтвердил Семен.

— У вас большой отряд? — коснувшись локтя глубоко задумавшегося однонаслежника, поинтересовался Назарка.

— Большой, — рассеянно ответил тот, рассматривая дырку на рукавице.

— Сколько человек?

— Поди, двести будет.

— И пулеметы есть?

— Пять. Только два не стреляют: поломались. И патронов для них мало. В городе раздобыть хотят.

— А еще какие отряды есть? — допытывался Назарка.

— Эверовские да Таныгинские.

— Много их?

— Чего ты пристал ко мне?! — рассердился Семен. — Пойди и считай, если пальцев хватит. Не лень, в Чочуй заверни. Там Артомонов со своими удальцами. Их-то побольше... Пойдем к нам. Чаевать будем.

— Павел где? — поднимаясь, мимоходом спросил Назарка.

— В Чочуй, кажись, уехал. Приказал быть готовыми, а куда — не знаем!

Они пересекли широкую улицу, направляясь на другой конец селения.

— Куда теперь? — расспрашивал Назарку Семен. — В свой наслег? Хамначитом к старой лисе Уйбаану?

— Не знаю еще куда, — ответил Назарка, зорко посматривая по сторонам. — Не придумал еще.

В Бордоне было оживленно. Навстречу группами и в одиночку шли вооруженные люди. У юрт, обнесенных развороченными изгородями, виднелись груженые сани, беспорядочными кучами сложенные переметные сумы, дуги, хомуты. На колокольне расхаживал часовой. Семен прибавил шагу и повернул к бревенчатому, без крыши, домику. Назарка не отставал.

«Все узнаю и запомню! — думал он, потирая рукавичкой озябший нос. — Семена с собой звать буду. Ему, однако, шибко не нравится у Павла. Бандит! Контра! Кому у него понравится!»

У церкви Назарка вскинул голову и вдруг вздрогнул. Зубы непроизвольно застучали, а под шапкой на затылке что-то колюче зашевелилось. К коновязи, увенчанной резной лошадиной мордой с развевающейся гривой, был привязан совершенно голый человек. Лицо у него было синюшно-белое. Короткие черные волосы прядями пристыли к вискам. Левое ухо с серьгой из крови было прибито к столбу и голова держалась неправдоподобно прямо. Сосульки, бахромой обрамлявшие ее, в лучах солнца отсвечивали холодным рубиновым пламенем. Один глаз был полускрыт синяком, другой незряче продолжал смотреть на мир. Переливаясь, в нем отражались бесцветные блики. Рот изломало в невыразимом страдании.

Назарке на миг представилось, будто струйки воды, журча и булькая, все еще стекают с груди, испятнанной багровыми кровоподтеками, и застывают у ног бесформенными мутными глыбами.

— Кто это? — прыгающим голосом спросил он, сворачивая с тропинки в снег, подальше от страшного видения.

— Ревком... Тоже хамначитом был, — отворачиваясь от замученного, шевельнул губами Семен и убыстрил шаг.

Из-за угла ближнего строения вышел плечистый человек в высоких камусах, сбившихся в гармошку. Короткая дошка из неблюя распахнута. Шапка из подбора лапок чернобурых лисиц небрежно сбита набекрень. Назарка глянул на него — и обомлел. В коленях появилась слабость, а лицо будто пламенем лизнуло. Во рту стало до неприятного сухо. К ним приближался Павел. Инстинктивно Назарка попятился и, как за щит, спрятался за спину Семена. Первым его порывом было бежать. Но куда? Кругом враги. Назарка оторвал от мерзлой земли непослушные огрузневшие ноги и надвинул треух на самые глаза. Может, Павел не узнает, пройдет мимо?..

Увидев Назарку, Павел вздрогнул и остановился, точно кто-то невидимый толкнул его в грудь. Глаза тойона расширились. С суеверным страхом глядел он на бывшего батрачонка и беззвучно двигал губами. Мысль Назарки лихорадочно работала. Надо немедленно что-то придумать, схитрить, обмануть убийцу матери и сестренок.

— Назарка... ты... живой, — выдавил из себя наконец Павел и перевел дыхание. Побелевшие щеки его наливались краской.

Назарка хмуро кивнул. Нетерпеливым жестом Павел дал понять Семену, чтобы тот оставил их. Семен молча пошагал дальше, не смея оглянуться. Назарка рванулся было за ним, но тойон пальцами-клещами схватил его за плечо и повел к большому дому с белыми ставнями, который вызывал у Назарки непонятный страх. Павел ни о чем не расспрашивал его, лишь сопел носом и что-то бормотал. От него наносило винным перегаром.

В просторной комнате было людно и шумно. Махорочный дым застил свет. У стола несколько русских о чем-то спорили, яростно потрясая кулаками. Покосившись, Назарка в одном из сидящих узнал павловского помощника. На скамейках и по углам на ворохах зимней одежды спали люди. Из-за плиты торчал ствол пулемета, словно принюхивался к чему-то.

Павел протолкнул Назарку в тесную боковушку, плотно прикрыл за собой дверь, сел на стул и коротко потребовал:

— Теперь рассказывай!

— Чего рассказывай? — не понял Назарка.

— Как к нам попал? Где мать, где отец?

Павел должен поверить ему, иначе отсюда не выбраться. Назарка почувствовал себя спокойно и уверенно. Фролов предупреждал, что цыпуновский отряд может квартировать в Бордоне. Однако Назарка не предполагал, что встреча с Павлом произойдет столь скоро.

— В город мы поехали. Ты же сам велел из юрты убираться! Мать шибко заболела. Боялся, помрет дорогой, — с внезапно прихлынувшим вдохновением сочинял Назарка. — Станок есть на реке, а недалеко в тайге — длинное озеро. Там Платон живет. Старик. У него ночевали. У него и мать оставил. И девочки с ней. Куда мне с ними? Балыксыт маленько кормить их обещал, если рыба хорошо ловиться будет. Тот старик Платон сказал мне: «В город ступай, к купцу Голомареву попросись». Я пошел. У станка на реке тогда здорово стреляли. И как гром было. Только откуда зимой гром? Я шибко испугался, в лес убежал и вроде ум потерял... Чуть не замерз!.. У купца Голомарева работал. Так-то ничего, жить можно было, — рассудительно заметил Назарка. — Только в городе сейчас худо стало — голодно. Голомарев красных боится, потихоньку ругал их, лавку закрыл. Отпустил он меня: делать нечего. Мать попроведать хотел. Может, поправилась. Балыксыту Платону помогать стану... Из города пошел, люди с ружьями повстречались, кричать мне начали, руками махать. Мне боязно стало — в лес побежал. Они стреляли... Долго блуждал. Думал — пропал. Потом на аласе бордонского Мельчеса повстречал. С ним и приехал.