– Как вас зовут?

Человек избегал взгляда Брауна, он смотрел мимо левого уха детектива на зарешеченное окно и небо за ним.

– Перри Лайенз.

Он очень тихо говорил, Браун едва его слышал.

– Что вы делали в парке, Лайенз?

– Ничего.

– Громче! – рявкнул Браун.

В его голосе явно слышалась неприязнь. Патрульный, грозно сдвинув брови, сжав губы и скрестив руки на груди, также враждебно смотрел немигающими глазами на допрашиваемого.

– Я ничего не делал в парке, – ответил Лайенз.

– Патрульный Броган считает иначе.

Лайенз пожал плечами.

– Ну, так как, Лайенз?

– Нет закона, чтобы за разговоры забирать.

– С кем вы разговаривали, Лайенз?

– С ребенком.

– Что вы ему говорили?

– Что день сегодня хороший, а что, нельзя?

– Ребенок рассказал патрульному Брогану не это.

– Ну, ребенок есть ребенок.

– Сколько лет ребенку?

– Около девяти, – ответил Броган.

– Вы всегда заговариваете с девятилетними детьми в парке?

– Иногда.

– Как часто?

– Нет закона, чтобы за разговоры с детьми забирать. Я люблю детей.

– Это уж точно, – язвительно заметил Браун, – скажи-ка, Броган, что мальчик тебе рассказал.

Патрульный мгновение колебался:

– Мальчик сказал, что вы предложили ему лечь с вами в постель, Лайенз.

– Нет, – воскликнул тот. – Я ничего ему не предлагал! Вы ошибаетесь.

– Я не ошибаюсь, – возразил Броган.

– Тогда пацан врет. Разве я мог такое сказать, сэр?

– У вас были приводы раньше? – спросил Браун.

Лайенз сник.

– Отвечайте, – поторопил его Браун. – Мы все равно сможем проверить.

– Были, – упавшим голосом произнес задержанный. – Меня уже задерживали.

– Сколько раз? За что?

– Ну... – Лайенз пожал плечами. – Два.

– За что, Лайенз?

– Ну это... У меня были когда-то неприятности.

– Какие неприятности?

– С детьми.

– В чем вас обвиняли, Лайенз?

Лайенз молчал.

– В чем вас обвиняли? – грозно повторил Браун.

– Принуждение к сожительству.

– Развращаете детей, Лайенз?

– Нет-нет. Это был наговор.

– Вас осудили?

– Да, но это ничего не значит; вы же понимаете. Пацан врал. Он хотел мне досадить. Он наговорил ерунды про меня. Боже мой, чего бы ради я к нему приставал? У меня была девушка, официантка одна. Симпатичная очень, чего бы ради я приставал к мальчишке?

– Вот и расскажите.

– Да наговор это был; вы же знаете, как это делается.

– А второй арест?

– Ну, это...

– Что?

– Ну там, опять... когда я освободился, я поселился в том мотеле, где до ареста жил.

– Где вы отбывали?

– В Каслвью.

– Продолжайте.

– Ну, я опять снял тот же номер. Ну, где я жил, пока меня не повязали. А оказалось, что там же жил пацан с матерью, ну, тот пацан, из-за которого я сел.

– Случайно оказался тот же мальчик?

– Ну, не совсем случайно... То есть, я не могу сказать, что это было просто совпадение. Мать была хозяйкой мотеля. Она со своим отцом им владела. Так что совпадением это не назовешь. Но я не думал, что этот пацан опять мне будет солить, понимаете? Я отсидел от звонка до звонка, он мне уже отомстил, я думал, он успокоится. В общем, он пришел как-то ко мне и начал меня шантажировать. Угрожал, что скажет матери, что я опять к нему приставал, если я не буду делать, что он говорит. А я был под надзором, понимаете? Если бы пацан стукнул, меня бы замели в минуту.

– И что же вы сделали Лайенз?

– Да там... Пацан стал вопить, и меня снова взяли.

– С тем же обвинением?

– Нет, не совсем. Пацан был уже старше. Есть статья за принуждение к сожительству ребенка младше девяти лет, а есть от десяти до шестнадцати. Первый раз ему было восемь, а теперь одиннадцать. Оба раза наговор. Кому нужно такое? Думаете, мне нужно? Да и вообще, это давно было. Я за оба раза отсидел. Что я, дурак в третий раз влетать?

– Вы могли на всю жизнь загреметь еще во второй раз, – заметил Браун.

– Думаете, я не знаю? Чего бы я стал рисковать?

Он взглянул на Брогана.

– Тот пацан, наверное, чего-то не понял, сэр. Я ничего такого ему не говорил, честное слово!

– Мы обвиняем вас в нанесении морального ущерба ребенку, статья 473 Уголовного кодекса, – объявил Браун. – Вы имеете право на три телефонных звонка...

– Эй, стойте, стойте, – прервал его Лайенз. – Я все объясню. Я ничего не хотел ему сделать, клянусь! Я ничего ему страшного не говорил. Разве б я мог такое предложить, ребенку? Да что я, идиот совсем? Эй, давайте замнем, а? Детектив, давайте замнем, а?

– Я советую вам найти адвоката, – холодно произнес Браун. – Уведите его, Броган.

– Эй, слушайте... – начал было Лайенз.

Браун смотрел, как патрульный уводил Лайенза из дежурки. Провожал глазами удаляющуюся фигуру и думал:

«Он болен, а мы его опять за решетку. Нет, чтобы помочь». А потом подумал: «У меня семилетняя дочь», – а потом перестал думать, потому что все вдруг оказалось очень сложным, а на столе звонил телефон.

Он взял трубку.

Это был Стив Карелла. Он передал, что идет в участок.

Хосе Висенте Хуэрта был плох. Обе ноги перебиты, лицо обмотано бинтами, скрывающими многочисленные раны, кровь из которых залила крыльцо его дома. Этими бинтами он напоминал Человека-Невидимку. Сквозь марлевые щели пристально смотрели карие глаза.

В другую щель, пониже, виднелся рот, похожий на открытую рану. Хуэрта был в сознании, но врачи предупредили Дельгадо, что пациент получил большую дозу успокоительного и может заснуть во время беседы. Дельгадо решил попытать счастья.

Он уселся на стул у койки Хуэрты. Обе ноги потерпевшего в растяжках, руки лежат поверх простыни ладонями вверх, голова уткнулась в подушку, карие глаза воспаленно горят, рана рта беспомощно приоткрыта. Хуэрта выслушал представившегося Дельгадо и кивком дал понять, что в состоянии отвечать на вопросы.

– Первое, – начал полицейский. – Вы знаете этих людей?

– Нет.

– Вы никого из них не знаете?

– Нет.

– Вы видели их, когда они на вас напали?

– Да.

– Они были молодыми или в возрасте?

– Не знаю.

– Даже приблизительно?

– Не знаю.

– Они из вашего квартала?

– Не знаю.

– Мистер Хуэрта, любая информация может...

– Я не знаю, кто это был.

– Они вас сильно избили. Наверняка...

Забинтованная голова отвернулась от Дельгадо.

– Мистер Хуэрта?

Хуэрта не отвечал.

– Мистер Хуэрта?

Снова нет ответа. Как и обещали врачи, он уснул. Дельгадо вздохнул и поднялся на ноги. Раз уж он пришел в больницу «Буэновиста», то решил заглянуть к Паркеру, чтобы визит не был совсем бесполезным.

Паркер выглядел не лучше Хуэрты. Он тоже спал. Практикант в коридоре сказал, что Паркер будет жить.

Эта информация подействовала на Дельгадо точно так же, как ранее на Брауна.

Сложно быть полицейским, если почти все обитатели твоего квартала знают об этом. Бар, в котором моряк повстречался с девушкой, нокаутировавшей его остроносой туфелькой, назывался «Семнадцать». Название было обусловлено тем, что бар находился на Семнадцатой улице. Бармен знал Карла Капека, как облупленного, и Капек его хорошо знал, поэтому они не стали играть в полицейских и разбойников. Бармен молча поставил пиво перед Капеком, который не должен был пить на службе, но не отказался от бесплатного угощения. Они видели друг друга насквозь. Капек не стал спрашивать бармена о лягающейся девице и ее дружке. Бармен также предпочел не спрашивать полицейского о причине его визита. Если тот пришел, значит так надо. Полицейский и бармен держались на почтительном расстоянии друг от друга, и лишь время от времени бармен подносил Капеку новый стакан. Бармен надеялся, что Капек пришел не из-за него самого, он и так уже платил двоим парням из пожарной охраны, не говоря о сержанте-участковом. Если еще один сунется с протянутой рукой, трудно придется. Капек же, со своей стороны, надеялся, что бармен не станет намекать всем посетителям, что большой светлый парень на высоком стуле у стойки офицер полиции. Не просто зарабатывать на хлеб в наши дни.