– Где мы?

– Дома, – ответил за спиной немного печальный голос. – Я тебе точно говорю, что ты можешь спокойно отпустить мою руку. Теперь мы вместе навсегда…

Я собралась с духом и оглянулась.

– Это ты… Это в самом деле ты! Ромка, я счастлива!

– Все-таки я больше Расмус, чем Роман, – почему-то смущенно улыбнулся он.

– А как же ты мне снился и в то же время был рядом? И почему я все помню? И почему я перестала светиться?…

– Ш-ш-ш, тихо, не торопись, дорогая. Я все потом объясню, если тебе это так важно. Но давай попозже, время у нас есть. Теперь у нас будет много времени, и нам его хватит на все…

– Подожди… Ты что, тоже умер?

– Разве я похож на покойника? – фыркнул он. – Перестань, успокойся. Все хорошо. Иди ко мне, я так соскучился по тебе…

– И когда ты только успел? – рассмеялась я, прижимаясь к его раскаленному телу.

– Я ждал тебя целую жизнь, – ответил он, крепко обнимая меня своими длинными лапами, и это было последнее, что я запомнила из той кошмарно-восхитительной ночи.

Наутро меня разбудило ласковое прикосновение теплого ветра. Он нежно погладил меня по лицу, слегка пошевелил волосы. Я открыла глаза. Прозрачный рассвет, свежая высота неба за окном, блаженное состояние покоя полного уединения…

Я осторожно повернула голову. Расмус еще спал. Я приподнялась, уложила голову на руку и принялась внимательно разглядывать его лицо. Если уж на то пошло, я ни того, ни другого еще не успела рассмотреть как следует, в деталях, ни во сне, ни наяву.

Рыжеватые в утреннем свете волосы, совершенно пестрая физиономия. Хм, странно… Если у него в виде Романа на носу были следы веснушек, то нос Расмуса казался совершенно чистым… по-моему?

– Что это ты пытаешься найти на моем лице? А? – Расмус подглядывал за мной из-под едва приоткрытых век, хитрые искорки поблескивали под ними.

– Уже нашла, – засмеялась я. – Пытаюсь понять, почему ты раньше не был конопатым?

– Для перестраховки, – он снова закрыл глаза и потянулся. – Вдруг тебе не нравятся пятнистые мужики?

– А теперь думаешь, что нравятся?

– Теперь тебе некуда деться, – усмехнулся он. – Не пора ли нам просыпаться и вставать, нас, между прочим, ждут дела.

– Могли бы и еще подождать, – хмыкнула я, спуская ноги на пол. – Ой, Шуба! И ты здесь!

Полное молчание было мне ответом. Моя любимая кофта беззвучно висела на стуле рядом с кроватью.

– Почему она молчит? – удивилась я.

– Потому что одежда не умеет разговаривать, – заметил Расмус, – и это знают даже маленькие дети.

Он подошел к стулу, взял кофту в руки, присмотрелся к ее воротнику и вытащил из ее длинной шерсти длинный волос. Он поднес его к моему носу:

– Видишь? Это моя волосина…

– Даже обидно как-то, – насупилась я. – Получается, что в конечном итоге я сама с собой разговаривала?

– Угу, – Расмус бесцеремонно шлепнул кофту на место.

– Ой, – вдруг мое сердце сжалось от ужаса. – А как же бедный Форд? Он так и рыщет там на берегу по нашей несчастной судьбе?

– Успокойся, дорогая моя, твой драгоценный Форд дрыхнет в глубинах спящих зеркал. Все хорошо, Холли, все прекрасно… Пока прекрасно. Я голоден, как… как не знаю кто! Пошли есть. Потом начнем быстро-быстро собираться.

– Куда?

– На войну, моя дорогая… На войну. Я наморщила нос:

– Как-то мне не очень хочется воевать, не в том я расположении духа… Мне хочется дом посмотреть, погулять кругом…

– Давай попозже, моя дорогая, – его мечтательная улыбка сказала мне, что и Расмус не против заняться тем же самым, но он только вздохнул: – Лучше нам сначала сделать грязные дела, чтобы потом с чистой совестью предаться удовольствиям по полной программе. Как мы будем завтракать, на свежем воздухе, до которого нам придется некоторое время перебирать ногами, или прямо здесь, у окна?

Я не стала спорить, у окна, так у окна, лишь бы с тобой…

Поднявшееся солнце позолотило волосы и веснушки Расмуса. Золотистые искры в его глазах весело прыгали, когда он поглядывал на меня. Я привычно попыталась отлынить от утренней еды, но, как обычно в его компании, у меня ничего не получилось. Желудок в очередной раз смирился, покорно вздохнул, взглянув на меня изнутри укоризненным взором, как всегда простил мне все после чашки чая…

Мы позволили себе роскошь собираться неторопливо. Проходя по светлым комнатам, я со вкусом предчувствовала, как буду здесь осматриваться и устраиваться. На ступеньках крыльца я ахнула, потому что дом стоял на огромной высоте, и окружающую панораму можно было полностью видеть с любой точки у дома.

– Это не дом, – позавидовала я самой себе, – это птичье гнездо!

– Как ты права, Холли. А мы с тобой – две птицы. Прилетели, посидели… и снова улетели… Дай руку.

– Чтобы не заблудилась?

– Да не фырчи ты, – улыбнулся он, – мне просто будет приятно лететь с тобой за руку.

Я протянула Расмусу руку, он крепко сжал мою ладонь, мы подошли к обрыву… и спрыгнули вниз. Ветер подхватил нас в теплые объятья, потащил вокруг горы, несущей на себе наш дом. Я любовалась его белым изяществом, с каждой секундой нашего полета становившимся все изысканнее. Расмус направлял мой полет, мы летели над холмами, реками, лесами, но… они были обычными холмами, реками и лесами. А наш дом был только один, и он был только наш.

Я обернулась назад и махнула ему рукой:

– До встречи!

– А если мы не сможем вернуться? – насмешливо спросил Расмус. – Вдруг странный ветер нашей судьбы отнесет нас совсем в другую сторону мира?

– С тобой, – рассмеялась я, – любая сторона мира будет домом, а без тебя и этот дом не нужен. Но я все-таки хотела бы вернуться сюда вместе с тобой.

Расмус не успел мне ответить, потому что мы как раз успели добраться до посадочной площадки. Мне показалось, что корабль обрадовался нашему появлению, а, может, я это только придумала. Но мне все равно было приятно ощущать его радость, пусть даже и выдуманную. Я бродила по кораблю, с наслаждением вспоминая все, что происходило в его стенах в моих неприснившихся снах. Без малейшей грусти вспоминала я свою прежнюю жизнь, и у меня совсем не было уверенности в том, что это была именно жизнь, а не сны, снившиеся мне всю жизнь…

Расмуса я почти не видела, он занимался делами вместо отправленного на каникулы Герберта, изредка мелькая передо мной. Иногда он успевал затормозить ровно настолько, чтобы успеть чмокнуть меня в нос. Время спокойно текло через меня, не доставляя ни малейшего беспокойства. Забравшись с ногами в кресло в каюте Расмуса, я пригрелась, почти задремала. На грани сна и яви мне показалось, что я снова начала светиться. Лениво приоткрыла глаза, убедилась, что ничего подобного со мной не происходит, и снова провалилась в дрему… потом в сон.

Я снова стала Синей звездой, только не такой, как раньше. Синева сияла вокруг меня, в ее лучах проскакивали серебристые сияющие узоры, такие можно рассмотреть сквозь мокрые от дождя ресницы вокруг далеких фонарей. Я видела свою звезду сразу и изнутри, и снаружи. Но я была не совсем я… или я перестала быть собой. И хотя мне не было плохо от этого, я испытывала острое стремление узнать, что со мной будет дальше. Неодолимая сила тащила звезду, в которую, потеряв себя, я превратилась, и мне казалось, что впереди ее ждет что-то настолько прекрасное, настолько чудесное, что у меня захватывало дух от ощущения счастья происходящего.

– Холли, – услышала я над собой мягкий голос Расмуса. – Ты плачешь? Что с тобой, тебе плохо?

– Нет, мне хорошо, – я проснулась, почувствовав, что у меня действительно мокрые щеки. – Я плачу от счастья…

– Что же такое восхитительное приснилось тебе, моя дорогая? – улыбнулся Расмус.

– Не помню… – растерянно сказала я. – Опять не помню…

– Как всегда, – Расмус растрепал мои волосы. – Чего тебе сейчас хочется, чем мы будем заниматься до завтрашнего утра?

– И он еще меня спрашивает! – я возмутилась, на этот раз не всерьез. – Сколько времени я не могла побыть с тобой наедине, ни во сне, ни наяву. Теперь я намерена восполнить пробелы в своей жизни! У тебя есть возражения?