«Во всяком случае, пока все идет хорошо», — думала Фенела десять минут спустя после своего превращения в жену сэра Николаса и впервые с интересом вглядываясь в будущее: что-то оно ей готовит?

Она открыла глаза — Николас входил в комнату в сопровождении говорливой хозяйки гостиницы, в руках у которой поблескивал поднос со стаканами.

— Как ты думаешь, что я нашел? — торжествующе вопросил Николас с ребячливой улыбкой. — Шампанское! У них там в подвале одна бутылка завалялась, представляешь? Я готов разрыдаться, если вино испорчено — отдает на вкус пробкой или еще что-нибудь…

— Поберегите ваши слезы для более подходящего случая, молодой человек, — вмешалась хозяйка. — Вино первоклассное, вам понравится. У вас такой вид, словно вы собрались отпраздновать что-нибудь?

— Да, — удовлетворил любопытство хозяйки Николас.

— О, я сразу же догадалась! А что — помолвку или свадьбу?

— Ну разве можно задавать так много лишних вопросов? — осадил ее Ник.

— Ладно, ладно, что бы вы там ни отмечали — желаю удачи! Я сама вот уж сорок лет как замужем, и жалела-то об этом всего лишь дюжину раз, не больше. Кто может похвастаться, что прожил удачнее? И знаете что? Ежели ссориться начнете — ну, а кто из порядочных людей не скандалит порой, — то помните, что всегда стоит пойти на мировую.

Она подмигнула новобрачным, протерла стаканы краем своего передника и вскрыла бутылку.

— Ого! Видали, как закупорено?! Лучше не сыщете! — заявила она, вручая пробку Нику.

Хозяйка разлила вино и оставила их одних.

Николас протянул один стакан Фенеле и приподнял свой собственный. Он заколебался, прежде чем пригубить его, и странное смущение внезапно овладело обоими.

— Что полагается говорить в подобных случаях? — спросил Ник.

— Не знаю, — ответила Фенела, — я еще ни разу не выходила замуж.

Слова прозвучали непринужденно, но горькая мысль пронзила ее мозг: будь она с Рексом, она бы этого не сказала. Потому что Рекс и сам знал бы, что говорить и как действовать. О, вместо этой ужасной неловкости она вся лучилась бы счастьем, целиком поглощенная своей любовью, сверх всякой меры довольная тем, что принадлежит наконец милому возлюбленному и знает, что бесконечно любима.

— Но я обязательно должен кое-что сказать, — настаивал Ник. — Традиции того требуют. Хотя слова в подобных случаях абсолютно бессильны.

И он вновь приподнял стакан и протянул к ней.

— За Фенелу — мою любимую, — произнес он глубоким от смущения голосом.

Фенела почувствовала, что дрожит, и заставила себя смело взглянуть ему прямо в глаза, говоря при этом срывающимся голосом:

— Я хотела бы выпить за твое счастье, Ник.

— А я счастлив, — откликнулся он. — И хочу, чтобы ты знала, я уже и так несказанно счастлив!

Фенела поставила стакан на место.

— Как бы мне хотелось, Ник, ради тебя же самого, чтобы все было по-другому… но я уже объясняла тебе, в чем дело, и ты сказал, что понял.

— Да-да, я понял… по крайней мере, пытаюсь понять, но, Фенела, это никак не мешает мне любить тебя!

«Ох, не следовало мне так поступать с ним, — подумала Фенела. — Это ошибка, преступление, ведь он еще так молод!»

Впрочем, она с самого начала не лукавила и была с ним совершенно откровенна. Тогда вечером, во время объяснения в кустарнике, она призналась ему, что любит другого. В разговоре не упоминалось никаких конкретных имен, тем не менее Фенела считала, что Ник не мог не знать: имелся в виду Рекс Рэнсом.

До нее как бы издалека доносилась ее собственная речь, тихая, дрожащая, запинающаяся на каждом слове, и, тем не менее, все-таки упорно звучащая и высказывавшая до конца то, что высказать было труднее всего — ее чувства.

— Я люблю другого… вы должны знать об этом прежде, чем что-либо предпринимать в дальнейшем… Я люблю его очень сильно… и так сильно уже никого не смогу любить… сказать вам об этом — мой долг…

И с трудом выдавливая из себя эти слова, девушка в то же время сознавала чистое безумие своего поступка: как невыразимо глупо с ее стороны откровенничать и тем самым рисковать собственными интересами и лишать My последней надежды на простое человеческое счастье.

Тем не менее девушке казалось, что нельзя ничего таить от Ника, потому что он слишком порядочен, слишком добр и, главное, — слишком любит ее.

Эту любовь трудно было не заметить, она ощущалась во всем: даже когда Фенела целиком погружалась в свои собственные мысли, отголоски этой безграничной любви различались ею в пылкости речей, с которыми он обращался к ней, чувствовались в трепетном пожатии его ладони… Казалось, сам воздух вокруг был до предела насыщен его любовью, любовью сэра Николаса, в ответ на которую она со своей стороны могла предложить лишь благодарность и сочувствие.

Высказавшись наконец, Фенела умолкла, и ее охватило тревожное ожидание: что-то он ей ответит?

«Что сделано — то сделано, назад не воротишь, — подумала она. — Теперь он, конечно, не захочет брать меня в жены».

Тогда Николас чрезвычайно спокойно задал всего лишь один вопрос.

— Этот человек может на вас жениться?

— Нет.

— Тогда нам незачем и беспокоиться о нем. Просто я хочу всегда заботиться о вас, Фенела, если только позволите.

Заботиться о ней!

Девушку больше всего волновало, отдает ли себе Николас отчет в том, как много он берет на себя? Ведь дело не только в ней. Ах, если бы он только знал, что собирается жениться не просто на Фенеле — на всей семье Прентисов он женится, на всех бесконечных неурядицах и невзгодах, которые неизменно сопутствуют им!

Вот что взваливает на свои плечи этот юноша (да поможет ему Господь!), вряд ли полностью осознавая, какие громадные усилия потребуются с его стороны…

Фенела взглянула на своего свежеиспеченного мужа, стоявшего перед ней со стаканом шампанского в руке, страшно серьезного, почти мрачного — настолько сильны были переживания, переполнявшие его.

Повинуясь внезапному порыву, Фенела протянула руку:

— Спасибо, Ник.

Он немного неловко взял протянутую ему ладонь, как будто жест этот смутил его.

— За что?

— За твою доброту. По-моему, я в первый раз в жизни встретила доброго человека.

Он недоумевающе приподнял брови, словно не совсем понимал, что она имеет в виду, а потом вдруг неожиданно отпустил ее руку и, обойдя камин, опустился в стоящее напротив кресло.

— А теперь давай обсудим наши планы на будущее, — предложил Ник. — Куда мы сейчас отправимся?

— Еще не думала даже.

Николас бросил взгляд на каминные часы.

— Уже около одиннадцати.

— Значит, для шампанского еще слишком рано. Кто же пьет с утра? Может быть, лучше выпить чашечку чаю или кофе?

— Господи, ну и идиот же я! — спохватился Ник. — Ведь ты же еще не завтракала!

— Да мне все равно кусок в горло не полез бы! — призналась Фенела.

— Ладно, я сам голоден, сейчас мы все это устроим. То-то меня все время мучила какая-то странная слабость. Я думал, мне выпить хочется, а на самом деле, оказывается, просто-напросто поесть!

Он с трудом поднялся на ноги.

— Пойду поищу чего-нибудь.

— Может быть, помочь?

— Нет-нет, я сам.

И через двадцать минут они уже завтракали. Завтрак состоял из кофе, поджаренных хлебцев с медом и вареных яиц, пожалованных им хозяйкой в знак особого расположения, поскольку яйца были прямо из-под хозяйских несушек, обитавших в курятнике на задворках гостиницы.

Бутылка шампанского, еще на три четверти полная, была отставлена в сторону и забыта.

— Вот теперь почти как дома, — заявил Ник, переводя взгляд с бутылки на уставленный тарелками столик.

— Никогда ничего вкуснее не ела! — согласилась Фенела. — Главное, посуду мыть не придется — я просто на вершине блаженства!

Николас протянул свою чашку за добавочной порцией кофе.

— Фенела, — сказал он, — ты подумала о том, что нам теперь делать?