Я ответила не сразу. Поль втянул голову в плечи, как будто готовился отразить удар.

— Знаешь, милый, я вот спрашиваю себя, не слишком ли остро мы реагируем… Почему мы решили, что Поль лжет?

Пьер очень медленно развернулся в мою сторону. А я продолжила прерывающимся голосом:

— Возможно, эта самая Летиция не такая уж паинька-заинька. У меня не было случая сказать вам об этом, но я всегда недолюбливала отличников, они вечно притворяются, а сами просто хотят унизить других.

Адель уронила ложечку с йогуртом на скатерть. Я сделала вид, что ничего не заметила.

— Так вот, если ты, конечно, не против, дорогой, давай будем доверять нашему взрослому сыну. Дадим ему шанс. Зачем отнимать вещь, которая доставляет ему столько удовольствия? Так мы не заставим его лучше учиться. Ему необходима разрядка, жизнь состоит не только из отметок и дисциплины. Мы растим не солдат, а людей, Пьер! А вдруг он оступился из-за постоянного давления? Кто, кроме нас с тобой, может вернуть ему веру в себя и в жизнь? Думаю, наш семейный уклад должен напоминать храм, а не казарму.

Поля затошнило, и он вихрем вылетел из кухни, зажав рот рукой. Адель взяла свою тарелку и начала убирать со стола. Пьер молча помогал ей, глядя прямо перед собой.

— Оставьте, я сама все уберу, идите в гостиную, милые мои, отдыхайте и зажгите себе свет! Я погасила все лампы из экономических соображений и во имя экологии, но я вовсе не желаю, чтобы вы портили зрение! Ваше благополучие — вот что главное, кусики мои, — весело сообщила я.

Они обменялись долгим, почти страдальческим взглядом и молча покинули кухню.

День десятый

Утром я проснулась разбитая и невыспавшаяся. Увы — тело ломило не от вгоняющих в краску воспоминаний. Эротическая фантазия, пришедшая на ум в начале девятого вечера, когда я смотрела на поедающего сморчки Пьера, два часа спустя развеялась как дым. Уложив детей, я принялась создавать благоприятную для взаимного расслабления обстановку: села на диван боком, ноги вместе под углом сорок пять градусов, улыбка приоткрывает четыре верхних зуба — не больше, чтобы не спугнуть дичь. Как только Пьер наградил меня кисло-сладким взглядом, я постаралась найти тему для разговора, способную разрядить атмосферу. Что сделала бы на моем месте Одри Хепберн?

— Как дела на работе, дорогой? Все хорошо?

— Да вроде того.

— Э-э, напомни, чем именно ты там занимаешься?

Это была моя проблема, которая никогда не была моей. Я никогда не понимала, в чем именно заключается работа моего мужа, и что с того? Я знала, что называлось это Вице СЕО (си-и-о) какого-то инвестиционного фонда, занимающегося «computer engineering»[24], но если я даже написать это полностью без ошибок не могла, то уж представить, что Пьер делает в рабочее время, тем более не мечтала. А если меня об этом спрашивали, отвечала: «Они с другом создали какую-то финансовую контору, связанную с информатикой», стараясь всем видом показать, что не желаю «грузить» собеседника техническими подробностями, но истина заключалась в том, что даже под пыткой я не выдала бы больше. Стыдно признаться, но все это было мне по фигу.

Теперь я проявила инициативу, пожелав выяснить, как мой муж проводит время до 19.30 вечера. Вдруг, если я брошу думать только о себе, меня осенит и я окажу Пьеру профессиональную помощь. Как знать. Хорошие жены уделяют много времени и сил профессиональному росту своих мужей, это всем известно. Подумать только, целых пятнадцать лет я исходила из принципа, что раз Пьер ничего не говорит мне о своей работе, то, значит, не испытывает в этом необходимости. Какой эгоизм! Сложив губы сердечком, я поинтересовалась, что именно представляет собой его фонд. Увы, мой муж сказал, что слишком устал для скучных объяснений, и включил телевизор.

Надо признаться, все это не располагало к любовным играм. Я сделала попытку воспламенить отца своих детей лобовым и одновременно тонким приемом: телесное соприкосновение на диване, рука небрежным жестом отодвигает покровы декольте, короткий вздох — ах, как же жарко, — томный взгляд а-ля принцесса Диана. Поняв, что легкая, почти гомеопатическая стимуляция с треском провалилась, я перешла к энергичным мерам, применив прием «рука в мешке».

Пьер наградил меня взглядом строгого учителя времен III Республики и попросил, если возможно, дать ему спокойно досмотреть передачу «Корни и крылья».

Услышь я от него подобное раньше, взвилась бы под потолок.

В статье, написанной два года назад, я продвигала одну затейливую теорию. «Скажи мне, что ты смотришь по телевизору, и я скажу, сколько лет вашему браку». Передачи «Корни и крылья», «Поле чудес» и «Как стать миллионером» добавляли к счету добрый десяток лет: кому, спрашиваю я вас, придет в голову предаваться «африканской» страсти после полуторачасового телетура по замкам Луары?

Мы с Пьером вошли в тот возраст, когда так и тянет посмотреть после ужина передачу о культуре, но, зная, как омерзительно выглядит задремавший перед экраном человек — лицо тупое, из уголка рта течет слюна, — торжественно поклялись никогда не включать этот канал. Не слишком высокая плата за спасение любви — так мы тогда думали. Пьер сознательно меня провоцировал.

Я не ответила ему оскорблением, решив дождаться, когда внутренний голос подскажет мне умное, конструктивное и изящное решение, которое поможет нам выйти из тупика.

Есть!

— Пьер, мне кажется, ты обиделся из-за того, что я сказала в присутствии Поля, и теперь дуешься. Можешь не сомневаться в моем уважении. Твое мнение для меня очень важно. Я готова тебя выслушать, если хочешь, давай поговорим.

— Полин, ты сама-то себя слышишь? Что с тобой? Ты проглотила краткое содержание сериала «Пламя любви» из «Теледосуга»? Неделю ведешь себя как героиня мыльной оперы. Витаешь где-то, не говоря о главном…

— Вот и давай поговорим о главном, дорогой! Чем ты недоволен? Тем, что я пытаюсь стать лучше, терпимее, внимательнее к другим, меньше думать о себе? После больницы я все воспринимаю иначе, мне необходимо, понимаешь, Пьер, НЕОБХОДИМО ОТДАВАТЬ, хотя раньше я только и делала, что получала. А ты меня отталкиваешь и больно этим ранишь.

Пьер провел по лицу рукой.

— Не изображай святую Бландину[25], милая, умоляю тебя, жертвенность — не твой стиль. Я первый восхищаюсь тем, как мужественно ты справилась со всей этой передрягой, но ты очень, ОЧЕНЬ изменилась, и так стремительно, что я должен привыкнуть… А твое выступление за столом — это просто манифест хиппи семидесятых, «Свободные дети Саммерхила», часть вторая! Что за мания — бросаться на выключатели и гасить свет, как будто от этого зависит твоя жизнь? Ты же всегда говорила, что если в комнате горит меньше пяти стоваттных ламп, то тебе хочется наглотаться прозака! Сегодня, возвращаясь домой, я до смерти перепугался — навстречу мне по лестнице несся огромный тролль, переодетый орангутаном, но это была Афликао в моей… в твоей шубе. Она сказала, это твой подарок… Разве не ты, открыв пакет на Рождество, заявила, что хочешь быть похороненной в этой шубе, лишь бы она никому не досталась после твоей смерти!

— Признай, это была жуткая идея. Как только я могла произнести подобное?

— Знаешь, я считал, что женился на женщине, похожей на игристое шампанское, непредсказуемой, но возбуждающей. А теперь живу… только не обижайся… с теткой скучной, как настой ромашки домашнего приготовления. Скажи честно, это пройдет или мне следует начать привыкать?

Придурок.

Придурок высшей пробы.

Нет, недопустимо так думать о спутнике жизни.

Я сделала над собой нечеловеческое усилие и произнесла с улыбкой:

— Боюсь, тебе придется привыкать, Пьер. А сейчас «настой ромашки» хочет спать, так что спокойной ночи.