Имея некоторую занудливость в характере, после окончания войны, для прохождения курса наук, поступил в Виленское юнкерское училище, куда были допущены подпоручики и прапорщики, произведенные в эти чины за боевые отличия по обстоятельствам военного времени.

Окончив училище, не захотел остаться в армии и сразу уволился в отставку. С началом войны, был призван и направлен в ополченческую дивизию. С полком успел побывать на фронте, где открыл в себе непреодолимую тягу к стрельбе. Стрельбе точной, спокойной, без суеты.

Никто особенно подпоручика* стрелять не учил, но большой любитель охоты, умение маскироваться на местности он получил еще в мирное время, а точность в стрельбе у Бельковича была природная.

Однажды, во время разведывательного поиска в руки подпоручику попала немецкая винтовка с оптическим прицелом. Оценив оптику и ее возможности, полуротный командир вместо того, чтобы сидеть в офицерской землянке, стал пропадать в окопах. За три месяца, пока полк не вывели на переформирование, свой счет убитых врагов Белькович довел до двадцати трех. Солдаты, зная пристрастие офицера, доставали патроны для его трофейной винтовки, где только возможно.

Получив роту после повышения в чине, поручик начал учить своих солдат стрелять. Патронов не давали, но Белькович настаивал и каким-то образом получал их.

По поводу этого имел даже крупный разговор с капитаном Михайловым.

- Вы поручик, все патроны, выделенные вам для учебных стрельб, извели за три дня. Со стрельбища ваши солдаты не уходят. Зачем это? Ну, будут они хорошо стрелять, так после первого артиллерийского обстрела, вроде того, что нас под Горлицей германцы угощали, от роты дай бог половина останется. Вот вам и умение стрелять!

- Не согласен, господин капитан. Даже если от роты десятая часть останется, то и она должна наступление противника пресечь.

- Это как? - поинтересовался командир батальона и с трубным звуком высморкался в платок.

- За минуту, хороший стрелок может выпустить десять пуль. При расстоянии между окопами в сто сажен, двадцать человек перестреляют роту. Вот и наступать будет некому.

- Вы стреляете по неподвижным мишеням, а кто сказал, что германцы будут покорно стоять на месте?

- Вот по этому поводу, господин капитан ...

- Да бросьте вы Ян Матвеевич, эту ерунду с чинопочитанием, не первый год знакомы.

До своих повышений на переформировании, Михайлов был ротным командиром, а Белькович у него полуротным.

- Хорошо Николай Маврикеевич, вот я придумал, как сделать движущиеся мишени ...

- И опять будете жечь патроны, - с тоской проговорил капитан.

- Лучше здесь, в тылу солдат научить, на позициях учить будет некогда.

- Ну, где я Вам патроны достану?

- А Вы у нового командира полка спросите. Я слышал, он из императорских стрелков к нам назначен, значит должен знать толк в меткой стрельбе. Пусть поспособствует.

- Хорошо, я спрошу, но Вы уж не расходуйте их так быстро. Не напасешься на вас, - проворчал капитан уходя.

Ларионов к удивлению Михайлова, ухватил суть идей Бельковича сразу, даже побывал на стрельбище. Посмотрел, как по рельсам узкоколейки движется тележка с мишенями, не удержался и сам расстрелял обойму. Причем все пробоины в мишени пришлись в грудь и в голову.

К лету шестнадцатого года, когда на снарядных ящиках появились горделивые надписи 'Снарядов не жалеть!', с патронами тоже стало значительно легче. Ларионов включив не ведомые в полку связи, получил для обучения достаточное количество огнеприпасов.

* * *

Сейчас, вспоминая этот свой разговор с поручиком, Николай Маврикиевич, твердо пообещал Нахимову пресечь безобразия господ коалициантов. Отпущенный Павлом Степановичем к себе, Михайлов не стал откладывать дело в долгий ящик и тотчас отправился в роту Бельковича расположенную на четвертом бастионе.

Поручик, внимательно выслушав командира батальона, и на предложение отобрать охотников ответил, что таковых будет вся рота, а отберет он лучших. Поручик не стал тянуть с выполнением приказа. Построил роту и вызвал добровольцев. Шаг вперед сделали все. Отобрав двадцать три человека Белькович приказал им готовится к завтрашнему дню, распустил роту со словами, что возможно потребуются еще люди и пусть те кого не взяли не обижаются. После этого, взяв с собой обоих субалтернов, он в течение дня выбрал позиции для стрелков и распорядился за ночь подготовить их.

Гарнизоны бастионов стали свидетелями, как ночью работают солдаты-'сибиряки'. От помощи те отказались, а на нет и суда нет. К утру, позиции для двадцати трех стрелков были готовы. Для поручика откопали ровик полного профиля на склоне Малахова кургана, откуда открывался прекрасный вид на траншеи противника.

Пожелания Нахимова, при постановке задачи отобранным лучшим стрелкам роты, поручик интерпретировал весьма коротко:

- Сделать так, чтобы ни одна живая душа из траншей не только высунуться не могла, но чтобы вечером в лагерную палатку те, кто на окопные работы выдвинулись - не вернулась. Ясно?

- Так точно, Ваше благородие! - вразнобой ответила куцая шеренга.

Ян Матвеевич строевой красотой роты интересовался не слишком сильно, считая, что на фронте это не главное, поэтому вполне удовлетворяясь формой и содержанием ответа подчиненных, сказал только, что с раннего утра надо начать обживать позиции, да заодно присмотреть другие удобные места. Завтрашним днем охота не кончится, а лежки надо менять. После этого распустил строй, чтобы люди готовились, чистили оружие и отдыхали.

* * *

На позицию с Бельковичем напросился младший офицер роты прапорщик Колобов.

- Ян Матвеевич, возьмите меня с собой! У вас в окопе места на пятерых.

- Евгений, но ведь ты стреляешь не очень, а патроны надо беречь.

- А я вовсе не буду стрелять, я с биноклем буду наблюдать, да Вам цели указывать. Ну, возьмите!

- Ладно, возьмешь у фельдфебеля трехлинейку, наверняка поначалу, будут цели не очень далеко, потренирую тебя.

- Спасибо!

Счастливый прапор отбыл согласно приказу отдыхать до четырех утра, а поручик предупредив денщика о раннем завтраке, необходимости собрать сухой паек на двоих, начал чистить 'маузер G98'.

* * *

Собрав винтовку и протерев мягкой фланелькой оптику, поручик закрыл ее кожаными колпачками, потом достал свое богатство, двести тринадцать патронов к немецкой винтовке. Начал тщательно протирать каждый маслянистой тряпицей. Закончив с протиркой, собрал патроны в подсумки и уложил их в вещмешок.

Несмотря на весь патриотизм, Белькович отдавал должное немецким оружейникам. Отличное оружие Gewehr 98. Немецкая винтовка ему нравилась больше трехлинейки. Более ухватистая, перезаряжать удобнее, предохранитель не такой дубовый. Точность боя и кучность отличная.

Трехлинейка у фельдфебеля тоже не рядовой образец. По кучности и точности вполне сопоставима с немецким образцом, но вот такого предмета как оптический прицел не имеет. Да и как его поставить, если рукоятка затвора ...

'Как, как! Каком! Загнуть нельзя, так отпилить и приделать загнутую рукоятку, как у немцев. Обойму не вставить? Ничего, патроны по одному запихнем, это оружие ведь не для отражения атаки, а для вдумчивой, неспешной работы. И нечего будет патроны экономить, оставить полтора десятка немецких, для образца. Переставить прицел - это хорошая идея, но вот на вооружение армии лучше принять впоследствии 'маузер'.

Придя в хорошее расположение духа, поручик, насвистывая что-то легкомысленное, продолжил неспешно собираться. Развести стрелков на места 'лежек' должны были унтера. Самому поручику, это было сделать затруднительно, из-за большого протяжения оборонительной линии. За день, проведенный на 'охоте', люди должны себе присмотреть места для запасных позиций, что Белькович специально оговорил.

* * *

Стрелок идет на работу на день, а берет патронов на три. Мало ли что может произойти за это время на переднем крае! Это правило поручик знал очень хорошо. Был случай, пролежал на нейтральной полосе два дня. Вспоминать об этом не любил из брезгливости. Сухари и вода у него были, а вот физиологические потребности пришлось удовлетворять в штаны. Взятые тогда три обоймы, кончились в первый день, оставался один патрон, которым он на второй день и свалил того важного толстого немца, перед которым мелким бесом стелились остальные.