Задержка с открытием огня вторым расчетом, была из-за того, что первый номер был ранен пулей в руку, второй номер был убит, и вести стрельбу пришлось совсем молодому солдату, выполнявшему обязанности подносчика патронов.

С криками 'Ура!', астраханцы ворвались в город. Узкие, кривые улочки старой части Евпатории, не давали возможности развернуться. Турки перегородили улицу баррикадой из всего, что попалось под руку. Отступать им было некуда, поэтому и защищались отчаянно. Для того, чтобы ворваться на второй этаж с которого вели огонь турецкие и французские стрелки, последних было немного, надо было вынести двери, пробиться через наваленную мебель, пройти сквозь визжащих, царапающихся и машущих ножами и кусками дерева татарских женщин и детей, выдержать залп с верхнего этажа на лестнице, и только после этого стрелков уничтожали.

Бой сразу распался на отдельные очаги. Шедший за головным, фанагорийский полк, выполняя план штурма, пошел от места прорыва вдоль валов напольной стороны. Ему тоже досталось, несколько орудий на шестой и седьмой батареях были развернуты и встретили атакующих картечью. Потери были тяжелые, но возбуждение и самоотречение солдат достигло такой степени, что на них не обращали внимания. Гренадеры, с громовым 'Ура!', буквально захлестнули вражеские батареи, и сошлись в штыковой с бросившимися на помощь артиллеристам пехотинцами.

Генерал Жерков, взойдя на вал не смог ничего увидеть. Густые клубы порохового дыма застилали всю картину боя. Сейчас, когда преимущество в артиллерии уже не играло никакой роли, оставалось только уповать на крепость русского штыка и выучку солдат.

- Ваше превосходительство! - к генералу подскочил гренадер с донесением.

- Что?

- Их благородие капитан Криднер, приказали передать, что Их Высокоблагородие подполковник Офросимов убит, а итить далее нет никакой возможности. Турки засели в большом доме и так часто стреляют, что к дверям не подойти!

- Поручик Пестич! - обратился генерал к адъютанту, - я прошу Вас, найдите командира легкой батареи и поторопите артиллеристов!

- Слушаюсь Ваше превосходительство!

Адъютант спустился с вала и побежал к искать командира назначенной для действия в городе батареи полевых пушек..

Генерал повернулся к посыльному, усмехнулся и сказал: 'Веди, Вергилий!'.

* * *

Пробираясь по улице заваленной убитыми и раненными гренадерами, Жерков распорядился, чтобы головная рота Самогитских гренадеров занялась выносом раненных, так как музыкантская команда, по традиции выполнявшая обязанности санитаров, явно не справляется.

Один из домов по левую сторону, изрядно дымил, видимо в нем начинался пожар. Шум, треск, местами грохот и крики сопровождали генерала к месту, на котором споткнулись его гренадеры.

На углу улицы Жеркова остановил командир первой роты капитан Криднер, принявший команду после гибели батальонного командира.

Постоянный посвист пуль, треск выстрелов засевших в доме турок стал музыкальным сопровождением докладу.

- Они там забаррикадировались, Ваше превосходительство, в окнах мешки с землей, оставлены узкие бойницы. Прямо форт! Осторожно, Ваше превосходительство!

Командир дивизии выглянул из-за угла, чтобы оценить обстановку, увидел небольшую площадь, где лежало с полсотни тел солдат и офицеров. Дом действительно был укреплен и напоминал башню Малахова кургана, Александр Васильевич видел рисунок в газете.

К площади подходил батальон Самогитского полка. К нему, а также стоявшим рядом астраханцам и обратился генерал-лейтенант.

- Братцы! Государь и Отечество, надеются на нас! Докажем, что чудо-богатыри есть еще на Русской земле! Офицеры, сабли наголо! Вперед!

Генерал-лейтенант Александр Васильевич Жерков, первый выбежал на площадь за ним выскочили гренадеры. Раздался залп турецких ружей, но все было напрасно, несмотря на потери русские добежали к окнам, раскидали мешки с землей и ворвались внутрь.

- Генерала убило!

Пощады никому не было, все находившиеся в большом доме, до войны принадлежавшему купеческой семье Симовичей, башибузуки и аскеры были перебиты.

* * *

Батальон английских стрелков, грузился на пароход 'Эрроу'. Наплевав на то, какое впечатление произведет это на турецких солдат, в массе своей подверженных паническим настроениям. Англичане уходили как обычно, не попрощавшись. На пристань, к сходням сбежалась толпа татар, собравшихся в город, частью вняв призыву турецкого коменданта, частью спасаясь от озорства казаков.

Стоя на юте вместе с капитаном парохода, майор Рейзер наблюдал, как толпа все прибывает. В ней замелькали синие мундиры и красные фески аскеров, чалмы одетых в самое разнообразное платье башибузуков и хорват.

- До чего противно смотреть на всех этих туземцев!

- Да, сэр, отвратительно, немытые, в грязных тряпках, - согласился с майором капитан, - хотя, должен признать, среди молодых татарок встречаются симпатичные экземпляры.

- Не кажется ли Вам, сэр, что пора отчаливать от этого негостеприимного берега.

- Кажется, сэр. Стрелки на борту, Сейчас дам команду убрать сходни и в путь.

- Цивилизованному человеку, я считаю, вообще нечего делать в этой варварской стране, а нам тем более. Надо было получше вооружить турок, татар, подучить их, и пусть режут московитов. Русский царь богат, не обеднеет от уплаты дани крымскому хану.

- К сожалению, сэр, приходится собственноручно направлять лягушатников. Про турок я и не говорю. Отсюда жертвы среди лучших представителей человечества, - посетовал капитан и обратившись к боцману скомандовал, - Томми, распорядись, чтобы убрали сходни.

Через четверть часа, "Эрроу" и "Фаейрбренд", густо дымя, вышли из порта и держась мористее ушли на юг. Путь лежал в Балаклаву.

* * *

У прохода в валах прикрываемого редутом, был один из пунктов сбора раненых. Обитель скорби как называл свои палатки передового перевязочного пункта младший врач Астраханского полка, губернский секретарь Паша Молоков. Совершенно незнатный дворянский род Молоковых, к середине века захирел. Одним из немногочисленных побегов на родословном древе и был Паша. Так и не окончив медицинский факультет Императорского Санкт- Петербургского университета, с началом войны Паша вступил на военную службу. Чин титулярного советника, который полагался ему как хоть и не державшему экзамена, но прослушавшего курс, ему, почему-то не дали. Паша, как и большинство медиков, был циником, но вместе с тем хорошим товарищем и в семью офицеров полка вошел легко. Сейчас светловолосый, голубоглазый молодой человек с внешностью херувима, в испачканном кровью фартуке, сортировал раненых из очередной партии.

- В палатку, в палатку, к отцу Паисию, в сторону, в палатку ...

Санитары и двое музыкантов с угрюмыми лицами несли людей в палатку для перевязки, к полковому священнику для исповеди или в тень от повозок - бессознательных безнадежных. Паши было все равно кто перед ним, рядовой, офицер, иногда попадались турки, которых из человеколюбия, тоже несли на перевязку. Этих Паша немилосердно отправлял в сторону. Сначала свои, все другие потом.

Среди раненых оказалась татарская девочка. С испуганными глазами, она зажимала рану на левой ноге.

- Ох-х-х! Ведь говорено было! Мищенко! Ты кого принес?

- Татарска дивчина, Ваше благородие!

- Ну и зачем она?

- Так ить помрет! А с сибирской бригады баяли, скоро мол указ выйдет, волю дадут, а еще срок службы сделают в пять лет, ...

- Меньше глупости слушай.

- Никак нет, Ваше Благородие, не глупости.

- Но ты поспорь мне еще!

- Виноват!

- Так зачем татарска дивчина?

- Так как в чистую уволят и землю в Крыму дадут, будет мне женой. Файная девка.

- Так ты себе жену приглядел? - изумился врач.

- Так точно, Ваше благородие, - широкое, все в рябинках, с пышными усами, лицо Мищенко осветилось улыбкой.

- Ловок! Ничего не скажешь! Ну, тащи свою нареченную в палатку, посмотрим, что с ней.