Об обрядных действиях свадеб сохранились еще сказания двух иностранцев-самовидцев: Петрея и Олеария. Первый был в начале XVII в., а второй в половине того же века.

Молодой человек, желавший жениться, объявлял о том своему отцу. Это соблюдалось весьма строго, не только между простолюдинами, но вельможами и всякого сословия людьми. Ни жених, ни невеста не могли сами делать предложения — это было дело отца. Родитель невесты, осведомленный о сватовстве, советовался со своими приятелями и отправлялся со сватом к родителям жениха, где узнавал о его богатстве, роде, уме и достоинствах и, рассмотрев его внимательно, говорил ему, если он нравился ему: «Мой милый! Твои родители — мои добрые друзья, а ты мне по сердцу: честен, добр, любезен и можешь быть любимым всеми, потому я хочу отдать за тебя свою дочь, если она понравится тебе. Я награжу ее приданым и всякого рода украшениями: серьгами, платьем, серебром, золотом, скотом, лошадьми, прислугою и домашними вещами». По согласии с обеих сторон сват отвечал за жениха: «Тебе угодно выдать за меня дочь, а меня иметь своим сыном — я подумаю прежде. Об остальном расспроси моих родителей и друзей, и что ими будет сделано и утверждено, тем я буду доволен». Если сватовство с обеих сторон не встретило препятствий и само приданое обоюдно утверждено, то назначали день свадьбы.

Отец и друзья жениха просили тогда показать невесту, но ее отец отвечал: «Этого нельзя; о ней осведомиться можно от посторонних. Вы знаете, кто она такова, и этим можете быть довольны; об остальном узнаете по совершении свадьбы». Тогда отец и сват говорили ему: «Если нельзя Видеть жениху, то позволь нам, чтобы удостовериться в fee недостатках и свойствах». Отец, мать и две ближние родственницы отправлялись к невесте. Если она зажиточная 1 и богатая, в доме много покоев и светлиц, то она сидела в своей светлице убранная и наряженная. Если без состояния и бедная, в доме нет ни одной светлицы, то она сидела В углу избы за занавесом без всякого наряда. Мать жениха, ггодойдя к ней, просила выйти и, взяв ее за руку, ходила С нею, рассматривая со вниманием: не слепая ли она или Хромоногая, или нет других каких-либо недостатков. Если ничего не было найдено, то она садилась с веселым лицом Ьа стол. После того мать невесты отправлялась к жениху и рассматривала его подобным образом и, не найдя в нем никаких телесных недостатков, приступали обоюдно к письменному условию в том, что если кто не сдержит своего слова, тот должен заплатить по записи определенную сумму денег. Несмотря на это продолжались со обеих сторон частые осматривания молодых, дабы не ошибиться и чтобы потом не исполнилась пословица: «Понравилась сатана лучше ясного сокола»[49].

По наступлении свадебного дня, для которого готовили в изобилии кушанья и напитки и в этот день все пили, Отправлялся в церковь весь свадебный причет и с ним родители молодых. Лицо невесты покрывалось фатой. Священнику подносили прежде пироги; он тогда благословлял молодых и пел из псалма 127 «Блажени вси боящиеся Господа, ходящий в путех его. Труды плодов твоих снеси»[50], и т. д.; потом, подступив к молодому, клал на его голову свою руку и говорил: «Ты берешь молодую и милую: будешь ли ее любить в радостях и бедности? Не будешь ли издеваться над нею и поступать с нею грубо? Если она состарится, сделается немощною или больною, то не покинешь ли ее?» Жених отвечал: «Нет». Тогда он обращался к невеста и говорил: «Ты еще молодая и неопытная, будешь ли жить с мужем в согласии, как следует доброй жене? Будешь ли смотреть за хозяйством? Пребудешь ли ему верною, когда он состарится и ослабеет?» Она отвечала: «Да!» После этого священник брал венцы, клал на их головы и говорил: «Растите и множьтесь». Читал потом молитву, благословлял их три раза крестом и произносил: «Что Бог соединяет, того не расторгнуть человеку». Затем все зажигали восковые небольшие свечи. После священник подавал новобрачным позолоченную чашу с медом, из которой они пили, и наконец поздравлял их со вступлением в брак. Потом молодые бросали на землю чашу, топтали ее ногами, приговаривая: да будут так попраны наши враги, которые захотят поселить между нами ненависть и раздор.

При выходе новобрачных из церкви женщины осыпали их конопляным семенем, желая им здоровья и долговечной жизни. Потом все возвращались домой, где веселились и пили всю ночь. На другой день отводили молодых в тот дом, где они должны жить, с великим плачем и воем.

Молодой, ложась спать, бил плетью свою молодую и потом вешал ту же плеть на стене в ознаменование его любви, ибо жены думали, что если мужья бьют их часто, то этим они доказывают к ним свою любовь, в противном случае они жаловались на своих мужей, говоря всем, что мужья разлюбили их.

В продолжение свадебного пирования дарили молодых, каждый соразмерно своему состоянию, разными вещами, которые укладывали потом в сундуки, и это составляло их приданое.

Русские матери чрезвычайно любят своих детей, говорит Петрей, а отцы более любят сыновей, нежели самых жен своих[51].

Русские весьма строги в брачных союзах; всякому позволяется жениться на одной; вдовцу дозволялось жениться в другой и третий раз, но в четвертый никому не позволялось. Священник, венчавший кого-либо в четвертый раз, лишался своего сана. При вступлении в брак наблюдались родственные степени: два брата не могли жениться на одних сестрах, равно и тех, с коими принимали детей от Купели.

До совершения брака происходило сначала сватовство. Ни молодой человек, ни девушка не имели возможности 'видеться преждевременно, а тем более соглашаться о вступлении в брак — это было дело родителей. Отец взрослой дочери отправлялся в дом, где жених по его мыслям. Он говорил с ним, его родителями или его друзьями о своей 'невесте; хвалил ее и возбуждал в нем желание жениться на ней. Если предложение было принято, то желали наперед видеть в доме его. Он сначала уклонялся, потом дозволял посмотреть только матери и ее знакомым. Если не находили недостатки: не была слепая или хромоногая, до договаривались о приданом.

Люди сколько-нибудь значительные воспитывали своих дочерей в запертых теремах и скрывали их от людей, потому жених мог видеть свою невесту, когда он принимал ее в своей спальне. По этой причине часто происходили обманы: вместо пригожей давали дурную или уродливую; вместо дочери боярской какую-нибудь девку. Такие примеры бывали и между знатными людьми, посему не удивительно, что мужья жили с женами, как кошка с собакой, и их крепко били.

При княжеских и боярских свадьбах наблюдали следующие обряды: со стороны жениха и невесты назначались по одной свахе, которые всеми распоряжались в том доме, где игралась свадьба. Сваха невесты отправлялась в день свадьбы в дом жениха и приготовляла там брачную постель; за свахой несли на головах около ста лакеев, одетых в кафтаны, все те вещи, которое принадлежали к постели и украшению спальни. Постель стлали на 40 ржаных снопах, заранее приготовленных женихом; возле постели ставили кадь с пшеницей, ячменем и овсом.

По окончании всех приготовлений жених отправлялся вечером со своими дружками в дом невесты; с ним ехал священник, который должен был венчать. Дружки невесты принимали жениха с его дружками весьма ласково; старших или ближайших дружек сажали за стол, на коем ставили три кушанья, но их, однако, никто не трогал. На первом месте сидел мальчик; подле него жених, который, постояв несколько минут, советовался со своими дружками о занятии им своего места; потом он сводил его учтиво с места и сам садился. После приводили невесту, закутанную в дорогое платье, сажали ее подле жениха; но чтобы никто из них не видел друг друга, два мальчика держали между ними красную тафту. Сваха расчесывала волосы невесты, распускала их по плечам; потом плела в две косы, надевала на голову венок (должно быть, кику) и открывала лицо. Венок делался из плющеного золота или серебра и подбивался материей; по краям его висели, близь ушей, четыре, шесть и более жемчужных ниток, которые ниспадали на грудь. Платье невесты и рукава ее рубашки, которые бывали около трех аршин шириною, и воротник вышивались жемчугом. Такое платье стоило более одной тысячи талеров[52]. Башмаки делались с подборами, вышиною около четверти локтя, что едва можно было ходить; иные носили сапоги. Другая сваха чесала голову жениху, между тем прочие женщины, став на скамьи, пели веселые песни. После приходило двое молодых поддружьев (Gesellen), одетых весьма хорошо, и приносили на подносе: соболи, сыр и хлеб; последний назывался караваем. Священник благословлял сыр и каравай, который несли потом в церковь. На стол ставили серебряное блюдо, на коем лежали атлас, тафта, гладкие четвероугольные деньги, хмель, ячмень и овес. Сваха закрывала невесту и осыпала бояр и всех гостей теми вещами, какие были положены на блюде; они подбирали с земли атлас и деньги, если хотели, между тем в то же самое время пелись песни. Родители молодых, встав со своих мест, разменивали кольца у молодых.