Ее руки нуждались в каком-то занятии, и Трейси решила сшить новый крошечный парус. Воздух был совершенно неподвижен. Стоял полный штиль, как назвал бы эту погоду Ленни. Сегодня солнце будет беспощадным, как паяльная лампа. Трейси не могла себе представить, что она когда-нибудь сможет встречать рассвет с восторгом, а не с ужасом. Хотя вполне вероятно, что ее самодельный парус сгодится для плавания. Она сошьет его, а потом развернет дженни и поставит оба паруса. Она в точности выполнит указания молодого человека.

Ей не нужно снова и снова вспоминать, как юноша, пошатнувшись от силы пронзившей его пули, упал на спину. Она постарается вытеснить из своей памяти вид открывшейся в его боку раны, этой страшной дыры чуть пониже верхнего ребра, и длинную, до ужаса бесконечную, струю крови.

Трейси поспешно собрала простыни в каюте, где спала до нападения контрабандистов Оливия, которая снова перебралась к Холли, отделив свою койку перегородкой. При помощи толстой иглы — единственной, которую ей удалось разыскать и которой мужчины, по-видимому, чинили брезент, — Трейси сшила вместе две простыни и сделала отверстие в кромке одной из них. Кусачками она кромсала металлические крепежи, лопнувшие во время бури, пока наконец не получила кусок проволоки, который она смогла продеть в отверстие в мачте. Затем она взяла новый кусок веревки и привязала другой конец самодельного паруса на крепежной планке борта.

Если поднимется ветер, она будет готова.

Когда Трейси встала к штурвалу, Оливия неохотно выбросила последний лоток с запечатанными десертами, которые уже испортились настолько, что, по ее словам, даже Людовик XVI не смог бы их переварить. И крем, и легкая начинка гарантированно обеспечили бы пищевое отравление. Единственный армейский паек, обнаруженный ею, — сушеная говядина с макаронами, — кишел маленькими белыми насекомыми, происхождение которых осталось для Оливии загадкой. Эту гадость Оливия тоже отправила за борт. У них остались всего лишь полкоробки хлопьев и пачка миндаля. Куда подевались крекеры? Она не припоминала, чтобы мужчины их ели. Теперь в их распоряжении был один-единственный кувшин воды — тот, который спрятала Трейси. Оливия нашла четыре банки имбирного пива и выпила одну из них. Две банки она поставила рядом с кувшином. Она отнесла бумажный стаканчик пива Холли, которая с благодарностью проглотила жидкость и тут же все вырвала. Оливия позвала Трейси. Та вымыла подруге рот морской водой и, поддерживая ее, как тряпичную куклу, помогла ей добраться до кровати и переодеться в чистую рубашку. Она пообещала Холли, что поможет ей подняться на палубу, когда солнце будет не столь палящим.

— От такой жары кому угодно станет плохо, — жизнерадостно щебетала она. Но Холли потратила столько сил на то, чтобы взломать замок и собрать винтовку, что в ней что-то сломалось. «Пожалуйста, ну пожалуйста, — молилась Трейси, — дай мне еще один шанс. Позволь мне уделить Холли больше внимания. Позволь Холли вернуться домой к семье. Она намного лучше меня». Трейси прекрасно сознавала, что подобные аргументы никогда не служили для Всевышнего основанием даровать спасение. Никогда и нигде.

На закате проснулась Кэмми.

Трейси помогла ей подняться на палубу, провела в салон и усадила рядом с собой. Она налила дочери стакан пива. Все попытки объяснить Камилле, что ей необходимо говорить о том, что произошло, оказались тщетными. Тем не менее она была рада уже тому, что Кэмми хотя бы качает головой, реагируя на ее слова. Трейси продолжала настаивать. Она убеждала дочь, что ей необходимо исторгнуть из себя все негативное, иначе это будет преследовать ее и во сне, и наяву. Кэмми сама , взяла стаканчик и допила его содержимое. Трейси положила на стол несколько орехов и предложила дочери съесть их, что Кэмми и сделала. Но затем Кэмми опять легла в постель, не произнеся ни слова. Когда Трейси заглянула к ней, глаза девушки были устремлены в никуда. Она неподвижно лежала, укрытая простынями, аккуратно подоткнутыми под матрац, и смотрела в потолок. Ее обожженное солнцем лицо было лишено всякого выражения. Она даже не моргала.

Этим же вечером, после того как они проглотили хлопья, запив их пивом, Трейси составила график приема воды. Каждой из них полагалось по глотку воды два раза в день, пока вода в кувшине не закончится.

— Это бред,— заявила Оливия.— Этого недостаточно, чтобы выжить.

— Достаточно, — тихо ответила Холли. Она сказала Трейси, что, двигаясь, чувствует себя гораздо лучше. Но сейчас Холли сидела, закутавшись в одеяло, и, когда Трейси прикоснулась к ее лбу, он был горячий, как печка. — А еще можно жить четыре или пять дней вообще без воды. Иногда люди вынуждены пить помои. Еще можно пить собственную мочу, потому что она стерильная.

— Боже мой! — воскликнула Оливия. — Мы ведь не животные!

— Мы животные, — ответила Холли. — Мы готовы сделать что угодно, лишь бы выжить. Совершить убийство. Съесть своих детей. Возможно, не своих... Но точно стать каннибалами.

Оливия съежилась и пожелала им спокойной ночи. Трейси поднялась наверх, чтобы начать свою вахту.

ДЕНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ

На следующее утро, после непродолжительного сна, Трейси обыскала все закоулки на «Опусе» в поисках консервов, которые, быть может, не съели пираты. В течение двух часов она шарила в трюме, в шкафчиках, кладовках и на полках. Из муки и соли она могла бы приготовить съедобное тесто, но воды для этого у нее не было. В результате продолжительных поисков в дальнем конце крыла, рядом с койкой, где спала Холли, под горой инструментов и снаряжения, разбросанного подругой в ее отчаянных попытках взломать замок, она обнаружила единственную банку тунца.

Вскрыв банку, она разделила ее содержимое на четыре части и отнесла рыбу Оливии. Та скривилась, глядя на блюдце, но затем съела немного.

— Мне нужна вода, — сказала она. — Ты можешь выдать мне мою порцию?

У подножия лестницы появилась Холли. Трейси обратила внимание на то, что Холли пользовалась незаряженной винтовкой Ленни, как костылем. Это было зрелище не для слабонервных.

— Я созову пресс-конференцию, — сообщила Холли и повернулась к Оливии: — Нам всем нужна вода. Но ты не получишь до вечера ни капли, если только не собираешься использовать причитающуюся тебе часть прямо сейчас.

— Отлично. Я использую свою часть. Но это черт знает что! Я не успеваю выпить воду, как она тут же выходит с потом, — огрызнулась Оливия.

— Так же, как и у всех остальных, — согласилась Трейси. Устроив Холли в салоне и включив ей музыку, Трейси отнесла Кэмми полагающуюся ей порцию тунца. К огромному облегчению Трейси дочь обеими руками запихнула еду себе в рот.

— Малышка, ты готова подняться? — спросила она у Кэмми. — Мне понадобится твоя помощь: нужно запустить опреснитель воды. Я не справлюсь без тебя. Если опреснитель не заработает, мы все умрем. Стоило пройти через... все это, чтобы умереть здесь. Помоги мне.

Кэмми открыла рот, как будто пытаясь что-то сказать, но не издала ни звука.

— Кэмми, я нуждаюсь в твоей помощи. За двое суток мне удалось поспать всего один час.

— Хорошо, — с трудом выдавила из себя Кэмми.

Трейси протянула к ней руки. Кэмми тихо произнесла охрипшим голосом:

— Я не ранена, мама. Физически у меня ничего не болит. Как тетя Холли? Я... отключилась. Я так и не поблагодарила ее за то, что она сделала, и не сказала, как сильно люблю ее. С ней все в порядке?

— Она там, в салоне.

Кэмми выскочила из каюты и, влетев в салон, бросилась в объятия Холли. Трейси видела, что Холли поморщилась от толчка, но попыталась скрыть это, сделав вид, что устраивается удобнее.

— Ага, вот ты и вышла из комы, — пошутила она.

— Я и представить себе не могла, что именно мне придется пережить подобное, — поделилась Кэмми. Трейси почувствовала непривычный укол в сердце. Ей Кэмми не доверилась. — Единственное, чего я хотела в тот момент, — чтобы они все умерли. А потом этот мальчик и в самом деле умер, хотя и пытался спасти нас. До прошлой недели я даже сбитой белки никогда не видела. А тут мне пришлось наблюдать, как умирают люди.