— Я сделаю один-единственный шаг на лестницу и потом отпущу тебя, — прошептал молодой человек, делая вид, что крепче обхватывает талию девушки, как будто собираясь поднять ее.

Треск, донесшийся с кормы «Опуса», заставил его резко поднять голову.

Пуля пришлась ему точно в левую часть груди. Его плечо взорвалось, из него взвились яркие фонтаны крови, густо забрызгавшие палубу, лицо и волосы Кэмми. Юноша упал на спину. Его голубые, как море, глаза распахнулись, и на какое-то мгновение он вспомнил о плакате, висевшем над его кроватью в детстве. Это была большая фотография Уэйна Гретцки. Затем он увидел первый выпавший зубик сестры, а затем... пустота. С глухим стуком он ударился головой о корму иолы, и его тело медленно скользнуло в глубину. Кэмми упала на колени и заголосила.

Эрнесто вскочил, успев подхватить винтовку, которая едва не упала в воду.

— Брось оружие! — приказала ему Холли, подходя к борту яхты и сопровождая свои слова движением винтовки Ленни.

Трейси развязала узел, и иола начала отдаляться от их судна. Холли выстрелила еще раз, в борту иолы появилась дыра. Вода хлынула в отверстие в корпусе маленького суденышка. Карло ринулся к дыре, намереваясь заткнуть ее тряпками. Эрнесто начал поднимать винтовку, но Холли не двинулась с места. Она выстрелила опять, оцарапав плечо Эрнесто, и сказала:

— Muerto.

Эрнесто уронил большую синюю автоматическую винтовку в воду. Холли увидела, как он жестом приказал Карло подать ему что-то еще. Она прицелилась и прострелила Карло бедро. Карло взвыл, заглушив даже плач Кэмми.

— Pistola[79], — сказала Холли, посылая еще одну пулю в корпус иолы. Трейси считала.

У Холли оставалась одна пуля.

Эрнесто рванулся к двигателю, иола встала на дыбы, прежде чем ринуться прочь от «Опуса».

Меньше чем в двух милях от «Опуса», когда яхта уже едва виднелась на горизонте, он столкнул все еще рыдающего и вымокшего в собственной крови Карло за борт. Карло умолял не бросать его, отчаянно размахивал руками, но очень быстро ушел под воду. Эрнесто спешил. Ему очень повезет, если он все же успеет на встречу с Шефом. Теперь он был один. Он знал, что человек, которому подчинялся Шеф, имеет какое-то отношение к отцу белокурого юноши. Это было скверно. Он скажет, что мальчишка сбежал, оказался трусом, что он не смог его найти. Для верности он сунул мешочек с драгоценностями за пазуху. Может, ему вообще лучше развернуться и отправиться домой, а не к месту встречи?

Да, так он и сделает. Главное — держаться подальше от «Опуса» с этой сукой на борту. Он надрежет пакеты с героином и выбросит их в воду. Кровь скрыть труднее. Но он может доплыть до берега, держа драгоценности во рту. Бывают моменты, когда даже самому сильному человеку не остается ничего другого, кроме как признать свое поражение. Он спасет все, что в его силах. Эта бесполезная, залитая кровью лодка исчезнет, как и все остальные.

ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ

Со времени стрельбы они не спали и не разговаривали.

Трейси всю ночь наблюдала за Кэмми, которая широко открытыми глазами смотрела на стену салона. Оливия стояла у штурвала, а Холли сделала себе укол обезболивающего и уснула.

Винтовка лежала на палубе, как змея, пока Трейси не принесла ее вниз и не положила осторожно на пол каюты Холли.

Когда исчезла луна, оттенок темного неба слегка изменился. Начало сереть. Наконец наступило утро, и она услышала голос Оливии:

— Мне необходимо ненадолго прилечь, Трейс. Меня все это тоже измучило. Они не на тебя положили глаз.

— Я не хочу оставлять ее одну, — сказала Трейси.

— Я не думаю, что Кэмми что-нибудь сделает с собой, — пожав плечами, произнесла Оливия. — Но ее не помешало бы вымыть. Как ты думаешь, это поможет?

— Давай попробуем, — ответила Трейси.

— Хорошо, я принесу одежду, а ты пока порули. Оставь ее на минутку.

Поврежденный «Опус» как будто парил над пронизанной солнцем бесконечной тишиной океана. На гладкой поверхности лишь изредка появлялась крошечная волна, белый гребешок которой скользил над бирюзовыми, зелеными, серыми глубинами. От этой божественной красоты ощущение ужаса их положения становилось еще сильнее. Только благодаря компасу они знали, что плывут на запад. А солнце тем временем пылало в вышине, как раскаленные добела угли.

Трейси пришлось разбудить Холли.

— Мы быстро, — пообещала она подруге, которая усилием воли заставила себя подняться к штурвалу.

Кэмми не проронила ни слова, когда Трейси и Оливия сняли с нее, а затем сожгли окровавленную одежду. Женщины тщательно мыли ее тело и волосы, пока в воде, которой они ополаскивали ее, не осталось розового оттенка крови. Трейси поддерживала Кэмми, когда та стояла под тонкой струйкой душа. Дочь была податлива, как кукла, и, казалось, не замечала, как они надевали на нее тонкое изящное белье, хлопчатобумажные штаны гаучо Оливии и чистую зеленую футболку, принадлежавшую Мишелю. Кэмми сплюнула в раковину после того, как мать почистила ей зубы. Затем Трейси, как могла, заплела длинные спутанные волосы дочери. Наконец они усадили Кэмми в кресло на палубе. Ее лицо затеняла одна из огромных шляп Оливии.

Трейси старалась не смотреть на зеркальную поверхность воды. Чтобы отвлечься, она начала читать Кэмми вслух. Она читала ей «Ребекку», затем «The Once and Future King» («Однажды и всегда король»), Холли задумчиво наблюдала за Трейси. Эта сцена напомнила ей лица и позы тех невообразимо старых женщин, которых она переодевала, купала и подбадривала на своей первой работе. Она точно так же выводила их на солнце, и старушки позволяли ей устраивать себя в креслах. Холли хорошо помнила выражение их глаз, безмятежно устремленных в прошлое... Когда у одной из них соскакивала с уха дужка солнцезащитных очков, Холли бережно поправляла ее. У них были прекрасные, как лилии, и хрупкие, как страницы Библии, руки.

— Оставь ее в покое, — в конце концов не выдержала Холли. — Сделай ей укол.

— Лекарства еще понадобятся тебе, — ответила Трейси.

Глаза Трейси и Холли встретились. Во взгляде подруги Трейси прочитала только сожаление, но ни тени страха, и, несмотря на крайнюю степень усталости, ее сердце пронзила тревога.

— Сделай укол, — повторила Холли, — ей это нужнее.

Инъекция помогла. Какое-то время Кэмми продолжала безмолвно льнуть к руке матери, а затем ее сознание отключилось полностью. Должно быть, это был не лидокаин, рассудила Холли, а что-то более сильное. Она подумала, правильно ли Трейси рассчитала дозу относительно веса девушки, но затем решила, что Кэмми не должна умереть сейчас.

Проснулась Оливия. Когда она встала к штурвалу, Холли и Трейси расположились в креслах.

— Вероятно, это что-то вроде посттравматического стресса, — сказала Трейси. — У меня до сих пор продолжают прокручиваться в голове картинки того, что произошло.

— Ты, кстати, можешь поговорить об этом со своим врачом, но, как показали исследования, лечение подобного состояния приводит к таким побочным эффектам, как головокружение, бессонница, симптомы гриппа, боль в суставах, тошнота, головные боли, воспаление слизистой оболочки желудка, иногда довольно сильные...

— Как ты можешь шутить?

— Потому что именно таким образом удается преодолеть последствия травмы. Этим занимаются солдаты в госпиталях. И жертвы преступлений. И копы, застрелившие не того человека.

— Ты застрелила тогочеловека.

— Я застрелила вообще не человека.

Трейси решила не затрагивать тему, касавшуюся переживаний запутавшегося в жизни молодого человека. Вместо этого она спросила:

— Где ты научилась стрелять? Или хотя бы заряжать винтовку?

— Меня научил Крис. У него был такой мачо-период. Мы ходили на охоту на фазана. Ни один фазан ни разу не пострадал.

— Но ты так здорово стреляла.

— Это все адреналин. Он накапливался, пока я сидела внизу и пыталась взломать замок на шкафчике Ленни. Я с ним чуть с ума не сошла.