И когда он вышел на улицу, Яшка Кошкин ударил его по голове палкой, которой подпирали ставень. Сластена выронил мешок, всхлипнул и сел на тротуар.

— Вы нечестный. Вы опозорили звание артиста, — сказал Яшка Кошкин. — Я вам еще раз тресну…

Но! Тут из-за угла появился Верзила Грохот, схватил Яшку за шиворот, и Яшка оказался нос к носу с Даруней — девчонку Верзила держал в другой руке.

— Попалась, — сказал Яшка.

— Попалась, — сказала Даруня и засветила Яшке по тому же глазу.

Тут раздались шум, крики. Было ясно — бегут горожане.

— Сластена, за углом колбасная. Хватаем окорок и в лес. И этих субчиков с собой. Как думаешь — выкуп за них дадут?

Горожане вбежали на площадь с криками:

— Где воры? Где жулье?

Но!.. Почему-то горожане были мокрые. С головы до ног.

А вот почему.

Гидрогений Астигматюк и кузнец Давыд наелись мыла и решили отомстить согражданам.

— Сколько они надо мной издевались. Туристам меня показывали. Опыты мои срывали. Мысли путали.

— Отключи им воду на три дня.

— Это жестоко. А вдруг какой-нибудь малыш сидит в тазу намыленный. Давай окатим их из брандспойта!

— Заледенеют.

— Ты что, Давыд, разве сейчас зима?

Взяли гидрогений Астигматюк и кузнец Давыд шланг-брандспойт и потащили его к цирку. По дороге заметили, что двери ювелирной мастерской стоят нараспашку. А поперек дороги лежит сломанный сейф. Помчались они поднимать народ. Но!.. Подбежав к цирку, услышали громкую музыку и аплодисменты. И решили сначала все же окатить сограждан из брандспойта, а уж потом объявить о грабеже — мокрый гражданин острее чувствует беду.

Когда они втащили в цирк брандспойт, лев стоял на ходулях. Именно в тот момент, когда он спрыгнул с ходуль на трамплин, а с него взлетел под купол цирка, гидрогений и кузнец закричали: «В городе грабеж!» и ударили по гражданам струей.

Публика бросилась на выход — прямо на струю.

Потом, когда гидрогений с кузнецом немножко отдохнули, гидрогений сказал:

— Слушай, Давыд, а где этот лев?

Льва ни под скамейками, ни под куполом не оказалось.

В лесу Сластена Зуб привязал Яшку Кошкина и кузнецову дочку Даруню к сосне.

— Вот поедим и станем вас щипать.

— За щипаных выкупа не дадут, — сказала Даруня.

— Твоя правда. Будем вас щекотать и сажать на вас гусениц.

Верзила грыз окорок и стонал.

— О, сейфик! Что может быть печальнее пустого сейфика?

— Там было двадцать бриллиантов, — сказала Даруня. — Ювелир Карат покрыл их невидимой эмульсией. Теперь он их подобрал все до единого. У него стекло такое есть, различительное.

Верзила взвыл. Сорвал с себя чемпионскую ленту, перекусил ее от злости на куски и заткнул ими рты Даруне и Яшке.

В этот момент на поляне появился лев Альваро.

— Вот вы где, — сказал он. — Я целый вечер работал на манеже один. Извините, это не по-товарищески. К тому же, говорят, вы грабили… Я этому не верю — мы артисты!..

Яшка и Даруня мычали и дергались.

— Что с детьми? — спросил лев.

Сластена Зуб объяснил:

— Лесным воздухом дышат. Тут кислород, как спирт, — пришлось привязать.

— Как сыро. Как зябко. Я бы посоветовал вам сдаться… Нет, я не верю!

— А кто ты такой? — спросил Верзила Грохот.

— Я? Лев…

— Врешь. Лев — царь зверей. А ты… Танцуй!..

— Позвольте, — сказал лев обиженно.

Верзила рявкнул:

— Танцуй!

Лев, конечно, танцевать не стал — это было бы слишком. Но! Вокруг него с веревкой в руках танцевал Сластена Зуб.

— Я ничего не понимаю, — сказал лев, уже опутанный веревкой.

Сластена ткнул ему в нос кулаком. Лев попятился, и Сластена тут же привязал его к сосне.

— Простите, — сказал лев. — Очень странная шутка.

Даруня наконец выплюнула кляп:

— Да воры они, воры! Сластена Зуб и Верзила Грохот. О них писали в газете. Они сбежали из тюрьмы.

Тут и Яшка Кошкин кляп выплюнул:

— Лев! И вы позволили себя связать? Это же негодяи. Хиляки. А вы же лев! Зубы и справедливость!

— Заткнись, оратор! Ух, как мы над вами будем издеваться… Кстати, лев, кто даст за этого мальчишку выкуп? — Сластена разложил на траве украденную в кондитерской салфетку. Вывалил на нее из мешка все пирожные. Запихал в рот сразу четыре штуки и зажмурился. — Вот жизнь была бы, если бы на свете не было судей, тюрем и собак. Я бы только пирожные воровал. А ты, Верзила?

— Известно — сейфики.

— Вас повесят! — крикнули Даруня и Яшка.

Сластена запихал в рот еще четыре пирожных:

— Верзила, друг, а не пора ли этих субчиков прирезать? Господь с ним, с выкупом.

— Это… Согласен. — Верзила встал, взял Даруню за шею. — Ты, дрянная девчонка, проси у меня прощения или прощайся с жизнью.

— Бандит, — прохрипела Даруня. — Ворюга. Трус. Обжора…

Сластена Зуб подошел к Яшке:

— Слышишь — девочка хрипит. Ты это учти. Проси у меня прощения в ласкательной форме. Говори так: «Сластеночка, извини меня, пожалуйста, будь такой милый».

— Шакал, — сказал Яшка Кошкин. — Лев работал, а ты всю выручку украл. Хиляк! Сладкоежка!

Сластена сдавил Яшкину шею.

— Не трогайте детей! — крикнул лев.

Верзила Грохот и Сластена Зуб захохотали. И закричали:

— Мешок с опилками! Завтрак для блох!

Но!.. Тут случилось такое, о чем следует рассказать подробно.

Раздался треск, рычание — лев шагнул к ним вместе с деревом, к которому был привязан. Горячая пасть его раскрылась, обнажились страшные клыки.

Сластена взвился на сухую елку. Завизжал:

— Верзила! Дай ему как следует! Дай!

Но Верзила Грохот уже лежал и не дышал.

— Я вас просил — не трогайте детей, — сказал лев грустно.

— Я же глухой! — завопил на елке Сластена. — Я же болен золотухой. Я же уже сдаюсь. — Сластена поднял руки и упал. Головой о пенек. Выскочили красивые вставные Сластенины зубы, их ему в тюрьме вставили, как участнику драмкружка. — Я ше уше хооший. Ошень шесный…

— Не кажется ли тебе, Яшка Кошкин, что есть способ разукрощения львов без магической микстуры? — спросил лев. Ответа на этот вопрос не требовалось, и Яшка промолчал.

Лев сбросил веревки с себя, отвязал Даруню и Яшку.

— Разве ты не разорвешь их? — спросила Даруня. — Будь я львицей, я бы разорвала…

Сластена встал на четвереньки.

— Не шлушайте ее, пошалушта. Она не жнает уголовный кодекс…

Утром, после знаменательного циркового представления, в город Форс вошел опрятно одетый молодой человек. Это был акробат Примо-Два, который, как известно, заболел от мысли разукротить льва Альваро. Поскольку Примо-Два шагал насвистывая, можно было предположить, что в бутылке, которую он нес в руке, булькает разукротительная магическая микстура.

Примо-Два заглянул в балаган — все мокрое, скамейки перевернуты.

— Альваро! — крикнул акробат.

Лев не отозвался. Не оказалось его и в повозке.

«Интересно, — подумал Примо-Два. — Если шел дождь, то балаган должен быть мокрым снаружи…»

В городе тоже были странности. Посреди улицы лежал сломанный сейф. Вывеска: «Кондитерская несравненной Эмилии» висела на одном гвозде.

Акробат-разукротитель Примо-Два постучал в кондитерскую. Очень приятный, но очень грустный голос спросил из-за двери:

— Что вам угодно?

— Извините, — сказал Примо-Два. — Я акробат из цирка. Может, вы окажете милость, объясните: что тут произошло? Куда девался мой друг, лев Альваро?

За дверью помолчали. Может, минуту. Потом дверь приоткрылась. Кондитерша была чуть полновата, но мила. Она усадила Примо-Два за стол, поставила перед ним тарелку пирожных то ли с кремом, то ли с джемом, то ли с ромом и улыбнулась так учтиво, что акробат почувствовал себя лауреатом.

— Извините. Еще рано, в лавке нет ни лимонада, ни ананасовой воды. Но я сейчас. Я мигом принесу…