В начале октября 1919 года под Царицыным сильный удар северным и южным группам большевиков нанес барон Врангель. Позднее он сообщал Деникину о том, что успех взятия Царицына стал возможен лишь ценою полного обескровливания армий и большим напряжением моральных сил «тех начальников, которые еще не выбыли из строя». Но взятием Царицына не могли ограничиваться задачи всей армии, и начальник штаба Деникина Иван Павлович Романовский направил запрос Врангелю, какие силы он может выделить в центральную ударную группу. Врангель считал, что пересылка одной — двух неполных дивизий не решит ситуацию по существу и не изменит общей обстановки. Альтернативно Врангель предлагал взять из состава своей Кавказской армии четыре дивизии и, сведя остающиеся силы в отдельный корпус, передать его генералу Покровскому…

Утром 25 октября (7 ноября) 1919 года ударная группа Буденного, спеша успеть ко «второй годовщине революции», силами в количестве 10 000 сабель и до 5000 штыков попыталась опрокинуть корпус Шкуро, для которого были выделены три бронепоезда и 4 танка, взяла село Касторная, выйдя в тыл Вооруженным Силам Юга России, но безуспешно. Красные атаковали еще несколько дней, и наконец к 3 (16) ноября 1919 года на корпус белых навалились 13-я и 14-я советские армии, находившиеся во взаимодействии с конницей Буденного. Неся большие потери, и с упорством отстаивая каждый рубеж, Белая армия отходила на своем правом фланге на Юг: «День был ясный, и можно было видеть маневрирующие лавы. Уже за полдень, но кавалерийский бой идет на том же месте. И вдруг роковое: „Наши отходят!“ Части генерала Шкуро саживали назад…»[139]. И хотя белые части дрались упорно, в воздухе носилась тревожная нота поражения. Очевидность численного превосходства красных, их настойчивые и умело организуемые боевые операции оставляли все меньше надежд дойти до Москвы, а со временем и вообще победить поднимающийся колосс большевизма.

«Как будто бы ждали, куда шатнет темную Россию с ее ветрами и гулкими вьюгами. Движение исторического маятника, если так можно сказать, в те дни еще колебалось. Маятник колебался, туда и сюда, то к нам, то к ним. В конце октября 1919 года он ушел от нас, качнулся против…»[140]. К середине ноября 1919 года был оставлен Курск. На курском направлении разгорались новые бои. Дроздовцы и корниловцы вновь противостояли превосходящим силам противника и были вынуждены отступать. В ноябре ударили морозы, и шел снег. Донская армия не смогла помочь чем либо Добровольческой, оставаясь прикованной к своему фронту. Еще к сентябрю 1919 года части 9-й красной армии появились на рубеже Дона, установив фронт протяженностью 150 километров, атаковав и захватив станицы Вешенская, Букановская и Еланская. Казаки отошли на правый, высокий берег Дона, на заранее приготовленные оборонительные позиции. Оборону против армии Шорина держало казачье ополчение; главные же силы казаков были отведены в тыл для переформирования и подготовки к новым операциям. Ополчение не позволило частям Шорина форсировать Дон в районах известных бродов, и фронт на линии реки Дон на время стабилизировался. Новое наступление на Дон началось лишь в ноябре 1919 года. 11 ноября 1919 года кавалерийский корпус Думенко с боем взял станицу Урюпинскую, вклинился между 1-м и 2-м Донскими корпусами и прорвал оборону по реке Хопер.

10-я красная армия попыталась наступать на Царицын, но потерпела неудачу, отброшенная значительно поредевшими частями Врангеля.

В тылу ВСЮР начинались восстания мелких банд, на усмирения которых приходилось выделять соединения и части. Последние, свежие подкрепления, снятые с Сочинского фронта и Северного Кавказа, были двинуты на север, в помощь отчаянно сдерживающей натиск красных частей Добровольческой армии. На Северном Кавказе еще летом восстал Дагестан, угрожая восточному флангу ВСЮР. Местный имам Узун-Хаджи провозгласил Северо-Кавказский Эмират на основе шариатской монархии под своим руководством и сразу же объявил священный джихад против неверных белогвардейцев, собрав под своими знаменами 70 тысяч своих последователей. Восстание было поддержано и финансировалось правительствами Азербайджана, Турции и Грузии. Последняя не только пропускала через свою территорию караваны с оружием, идущие к Узун-Хаджи из Турции, но даже направила в распоряжение новоявленного эмира военных советников, руководимых грузинским генералом Кереселидзе. В состав вооруженных сил эмирата входила одна большевистская дивизия, прикрывавшая Узун-Паши со стороны Владикавказа, находившаяся под командованием некогда разбитого на Ставрополье Н. Гикало. Армия эмира, угрожавшая Дербенту, Темир-Хан-Шуре и Петровску, превосходила численностью части Вооруженных Сил Юга России, уступая им в боевой подготовке и боеспособности. Понемногу начиналось дезертирство горцев из ВСЮР, уходивших поодиночке и небольшими группами и уносивших с собой оружие. Они сбивались в небольшие банды и терроризировали местное население, нападали на казачьи станицы. Со временем набеги горцев приобрели постоянный характер, и терский атаман Вдовенко просил штаб Деникина прислать сил для охраны станиц.

Наряду с тревожными сводками положения на фронтах в штаб Деникина тем временем стали приходить тревожные сигналы о возрастающих недочетах генерала Май-Маевского, превосходно зарекомендовавшего себя в Каменноугольном районе. Поговаривали, что командующий 3-й Добровольческой дивизией злоупотребляет алкоголем и постепенно роняет престиж власти, выпуская из рук вожжи управления вверенными ему частями. Хорошо осведомленный об этом барон Врангель решил поставить вопрос на совещании в Ставке о выделении ему отдельной конной армии, которую можно будет составить из всех разрозненных частей под единым командованием Врангеля. Деникин согласился с предложением барона и даже пошел дальше, назначив Врангеля командующим Добровольческой армией, и распорядился о включении в нее конной группы генерала Мамантова. Деникин полагал, что это придаст армии новый импульс и сможет сплотить разрозненные части, вынужденные отступать с тяжелыми боями для нового броска против большевизма. Врангель получил совершенно неожиданную для себя полноту власти, о которой он и не мечтал. Май-Маевского Деникин поспешил уволить. Отставленный от службы и покинутый своими недавними соратниками, он «прожил в нищете и забвении еще несколько месяцев и умер от разрыва сердца в тот момент, когда последние корабли с остатками Белой армии покидали Севастопольский рейд…»[141]. Отход Добровольческой армии сопровождался взрывом мостов, водокачек, бронепоездов. Ухудшавшаяся день ото дня погода гнетуще действовала на отступавшие белые части, двигавшиеся как по дорогам, так и по пересеченной местности: «Отходим померзлой пахоте без дорог, в лютую стужу, в потемках. Падают кони… Люди ложились на дороге. Пулеметы тащили на полковых кухнях, снаряды волокли в санях… Дороги превратились в вязкую трясину, грязь — по брюхо коням. Застревают, захлебываются грязью патронные двуколки…»[142].

5 декабря 1919 года Конная армия Буденного пошла на прорыв, вбивая глубокий клин между белыми армиями в районе Старобельска. Конный корпус Мамантова смог нанести фланговый удар, смяв 42-ю красную дивизию, обеспечивавшую Буденному прорыв со стороны Харькова, но подошедшая из Курска 9-я большевистская дивизия помогла восстановить положение, и через четыре дня части Мамантова были отброшены продолжавшей наступление на юг красной армией.

В штабе Деникина началось обсуждение путей отхода Добровольческой и Донской армий. Врангель высказал мнение о целесообразности отхода в Таврию и Крым. Деникин возражал ему на это, что отрыв Донской армии от Всевеликого Войска Донского отрицательно повлияет на настроение казаков, и не желал оставлять казачество, с которым он некогда вместе начинал борьбу с большевиками. На Дону и Северном Кавказе, ставшими за последнее время глубоким тылом для Добровольческой и Донской армий, находилось на излечении несколько десятков тысяч раненых, располагались основные лечебные и тыловые учреждения ВСЮР. Уход основных сил в Крым предполагал оставление огромного числа людей на произвол судьбы. Деникин принял решение для армии отходить только до Ростова. 2 декабря 1919 года конница Думенко захватила городок Калач, а прибывшие свежие части красных сломили оборону казаков на Хопре, войдя в станицу Усть-Бузулуцкую. Контрудары кавалерии генерала Коновалова не привели к ожидаемому результату: конница Думенко неустанно продвигалась вперед, маневрируя и избегая сложных для себя тактических ситуаций. От Воронежа и Лисок наступала 8-я красная армия, пытавшаяся прорвать фронт на Дону с севера-запада. Генерал Сидорин приказал своим частям отступить за Дон. Последние подкрепления добровольцев снимались с грузинской границы, но их малочисленный состав не решал уже исход сражений, в которые они вовлекались. На юге свирепствовала эпидемия тифа, косившая не только солдат и офицеров Добровольческой армии, но унесшая за собой и генерал-лейтенанта Тимановского: «Мы ошиблись дорогой и поскакали к ростовскому вокзалу. Давно я не видел города и теперь не узнал его. Вокзальные залы, коридоры, багажные отделения были превращены в огромный лазарет. Люди лежали вповалку. На каждом шагу надо было обходить кого-нибудь, прикрытого шинелью, преступать через чьи-то ноги, руки. Вокзал стал мрачным лазаретом. Это был сыпняк»[143].