Таким образом, в Добровольческую армию приходило множество будущих сестер милосердия. Их пути были различны, и многие навсегда остались на полях гражданской войны, но были и такие, кто прошел вместе с белыми войсками сквозь бушующий пожар той войны, окончив свои дни в эмиграции, вдали от Отечества, за которое они когда-то без тени сомнения отдавали свои молодые жизни.

…Не обходилось и без курьезов. В. Иляхинский так описывает первое боевое крещение сестры милосердия Шуры, ставшей впоследствии «официальной сестрой Юнкерского батальона»: «Нужно было сделать перевязку раненому в лицо. Шура подошла с приготовленным бинтом к юнкеру, но, увидев все лицо в крови, так испугалась, что начала рыдать навзрыд, и бедному раненому пришлось ее не только успокаивать, но и доказывать, что ранение нестрашное и ему „даже не больно“…»[37]

…Отходившие добровольческие части беспрестанно обстреливались из станиц. Подоспевший тяжелый бронепоезд начал методичный обстрел добровольческого арьергарда. Красногвардейцы пытались атаковать отходившие войска, но, встреченные орудийным огнем, остановились. А. П. Богаевский лично выезжал навстречу преследователям и водил добровольцев в контратаки. Деникин пытался дезориентировать противника и, сделав ложный маневр, делая вид, что уводит войска на север, в наступивших сумерках приказал двигаться на восток, по направлению к железнодорожному полотну, на которое белые части вышли в районе станции Медведковской. Генерал Марков с небольшим отрядом разведчиков пробрался и захватил переезд. Позвонил станционному начальству красных и, представившись сторожем, сообщил, что все в порядке и белых нигде не видно. На самой станции оставался один бронепоезд и два эшелона с пехотой красных, а на переезде, в домике станционного сторожа, собрался весь штаб Добровольческой армии в полном составе. Красное станционное начальство сказало, что, несмотря на внешнее спокойствие, «для верности» к переезду подойдет бронепоезд. В. Е. Павлов так описывает последовавшие за этим события: «— Пришлите, товарищи. Оно будет вернее, — согласился генерал Марков. Немедленно посыпались короткие, твердые распоряжения подъехавшим к будке начальникам. — Сейчас подойдет красный бронепоезд. Его мы не должны упустить, — заявил генерал Марков. Полковнику Миончинскому приказано одно орудие перевести через полотно железной дороги и поставить на позицию для стрельбы по бронепоезду в упор, в бок ему, другое у переезда, для стрельбы вдоль железной дороги. Полковнику Бонину — сорвать телефонные и телеграфные провода в сторону Екатеринодара. Выслать конных подрывников для подрыва железнодорожного полотна… Третье приказание для Инженерной роты — завалить у будки шпалами железнодорожную линию… Слегка шипя, бронепоезд прошел мимо лежащих, рассыпая под себя искры из топки… Генерал Марков давно уже увидел противника и… приготовился. В руке у него ручная граната. Он снял свою белую папаху и пошел навстречу бронепоезду… — Кто на пути? — спрашивают с бронепоезда. — Не видите, что свои! — отвечает генерал Марков и, подойдя вплотную к паровозу, бросает ручную гранату в машинистов. Граната взрывается. — Орудие, огонь! — кричит генерал Марков, отбегая от паровоза… Гарнизон бронепоезда защищался геройски и погиб полностью. Составляли его матросы. Впрочем, одному из них посчастливилось: он выскочил в тлеющей на нем одежде и натолкнулся на генерала Маркова. Генерал приказал оказать ему помощь…»[38] Добровольцы принялись отцеплять от горящего бронепоезда вагоны с боеприпасами. Их трофеи составили в этот раз 400 снарядов и 100 тысяч патронов… Красные попытались направить эшелон с пехотой к месту недавнего боя, но, обстрелянный артиллеристами полковника Миончинского шрапнелью с платформы захваченного бронепоезда, эшелон дал задний ход и отошел назад на станцию.

Генерал Боровский со своими юнкерами и студентами при поддержке Кубанского полка атаковали станцию и взяли ее после ожесточенной рукопашной схватки. С южного направления подходил второй бронепоезд красных, однако артиллеристы полковников Миончинского и Биркина открыли по нему точечный огонь, и железной машине пришлось пятиться назад, отвечая отдельными выстрелами на предельной, не представляющей опасности для белых дистанции. Добровольцы наконец получили возможность вырваться из кольца и форсированным маршем направились наконец на отдых и пополнение через территорию дружественно настроенного населения. А. И. Деникин вел армию, меняя маршруты движения и обманывая разведку красных так, что у преследующих его красных частей не было точной ориентировки движения Добровольческой армии. Большевистская пресса писала тем не менее о разгроме и ликвидации «белогвардейских банд, рассеянных по Северному Кавказу», не совсем точно представляя себе истинное положение дел. Добровольческая армия оторвалась от противника, отдохнула, приняла пополнение и вышла снова на границу Дона и Ставрополья. Первый Кубанский поход окончился, и начиналась следующая страница белой борьбы на Юге бывшей империи. В боях и маршах, продолжавшихся с редкими перерывами 44 дня, Добровольческая армия прошла в обшей сложности свыше 1000 километров, потеряв 400 человек убитыми и вывезя до полутора тысяч раненых, не считая тех, кто был оставлен в станицах до выздоровления. «Ледяной поход» Белой армии породил своих героев и положил начало белым традициям. «Генерал Корнилов задумал, а генерал Деникин осуществил» — так говорили впоследствии участники Первого Кубанского похода о его концепции. «С Деникиным не пропадем!» — решили марковцы… Чуть позже для «первопоходников» был учрежден особый знак — меч на терновом венце на георгиевской ленте и с круглым триколором посередине. Один из таких знаков за номером 4444 хранится в личной коллекции автора.

Глава вторая

Поход продолжается

(О втором Кубанском походе)

Пока Добровольческая армия пополняла резервы и восстанавливала силы, огромная, сосредоточенная на Северном Кавказе Красная армия, выросшая до исполинских размеров за счет оставивших фронт солдат императорского Закавказского фронта, становилась все более плохо управляемой даже своими начальниками силой. Из Севастополя прибыли матросы, ушедшие от немцев. Сюда же для отдыха и пополнения сил были вывезены из Крыма различные части красной украинской гвардии, спасенные большевиками от германских частей, вошедших в Крым. Эти части, озлобленные поражением, недоеданием и вынужденным бегством из насиженных мест, где еще недавно были полноправными хозяевами и властителями жизней простых смертных, горели жаждой мести и жестоко отыгрывались на местном населении.

На курортах Пятигорска, Минеральных Вод и Ессентуков скопилось свыше 15 тысяч больных и раненых офицеров, солдат и гражданских лиц. Местные советы объявили лечившихся людей «резервом Корнилова». Их перестали кормить и предоставлять питание, запретили местным торговцам продавать любые продукты. В результате люди выразили свой протест, и он был подавлен красногвардейцами под видом борьбы с мятежом «в тылу красных войск». Согласно Краткой справке, составленной Особой Комиссией по расследованию злодеяний большевиков при Главнокомандующем ВСЮР и посвященной статистике арестов, проводившихся большевиками с 1 января по 8 июля 1918 года, говорилось: «… Число лишившихся свободы не поддается точному учету, так как полный произвол арестов без регистрации и фиксированных документально распоряжений об аресте, без соблюдения хотя бы гарантий правильности ареста, вызвал отсутствие необходимых сведений. Арестовывать мог каждый красноармеец и рабочий именем советской власти, и арестованные сдавались в различные пункты при советских учреждениях без документа…»[39]

Почти каждый второй крестьянин, проживающий на Кубани, имел статус «иногороднего», то есть не обладающего казачьими привилегиями и правами, а следовательно, использующего меньшие земельные наделы. Иногородние освобождались и от финансового бремени расходов на несение военной службы, однако их отношение к казакам строилось на непримиримости с фактом своей земельной ущербности, впрочем, достаточной мнимой. Иногородние стали главным оплотом большевиков в деле реквизиций казачьих земель, достававшихся им в качестве награды за участие в борьбе с «буржуазией». Особо жестоко расправлялись с людьми, имевшими офицерские и порой даже унтер-офицерские чины, а когда иссякали враги в светской жизни, репрессии переносились на духовных лиц, не забывая реквизировать попутно и церковные земли. Местные советские власти запрещали колокольный звон в храмах, запрещали священникам отпевать и хоронить «контрреволюционеров», поощряли издевательства люмпенов над крестными ходами. Многочисленные документы, составленные следственными органами белых, свидетельствуют о совершенно непотребных выходках большевиков в отношении православного духовенства. Известны случаи въездов красноармейцев в церковь на лошадях, их присутствие в храмах в шапках, с папиросами во рту, с нецензурной руганью (это было в станицах Новокорсунская на Кубани) или взломов замков наружных дверей храмов и внутренних хранилищ для похищения денег и церковных ценностей, как это было в станицах Батуринской и Кирпильской.