— Очень жаль, что это предчувствие не появилось у тебя чуть-чуть раньше, — сухо сказал дядя Роберт.

— Я спросила: «Вурж, куда ты собралась?» Она ответила: «Я пошла искать свой Голубой Замок».

— Как вы считаете, это сможет убедить доктора Винера, что она сошла с ума? — встал дядя Джефсон.

— Я снова спросила: «Вирджиния, что ты имеешь в виду?» Она ответила: «Я собираюсь стать домработницей Старого Саймона и ухаживать за Фанни. Он будет платить мне 30 долларов в месяц». Сейчас я сама удивляюсь, как я не упала замертво на месте.

— Тебе не следовало ее отпускать, тебе не следовало позволять ей выходить из дома, — сказал дядя Джефсон. — Ты должна была запереть дверь, все что угодно.

— Она стояла между мной и входной дверью. Вы не понимаете, как твердо она была настроена. Как скала. Это самый странный из ее поступков. А ведь она, бывало, вела себя так послушно и порядочно. А сейчас ее не удержать, не связать. Но я сказала все, чтобы привести ее в чувство. Я спросила ее, неужели она совсем не беспокоится о своей репутации. Я сказала ей строго: «Вурж, когда репутация женщины испорчена, ничто не сможет восстановить ее. Мнение о тебе будет испорчено навечно, если ты пойдешь к Старому Саймону и будешь ухаживать за такой плохой женщиной, как Фанни Грин». А Вирджиния ответила: «Я не думаю, что Фанни плохая женщина, мне было бы все равно, если бы так и было». Это ее подлинные слова: «Мне было бы все равно…»

— Она совсем потеряла чувство порядочности, — изрек дядя Роберт.

Вирджиния сказала, что Фанни Грин умирает, и это позор и непорядочность оставить ее умирать в одиночестве в христианском обществе. Какой бы она ни была и что бы она ни сделала, это живой человек.

— Ну, раз так обстоят дела, можно с уверенностью сказать, что она сошла с ума, — сказал дядя Джефсон с таким видом, как будто он сделал гениальный вывод.

— Я спросила Вурж, не хочет ли она соблюсти приличия. Она ответила: «Я соблюдала приличия всю жизнь. Сейчас я хочу реальной жизни. К черту приличия! К черту!»

— Из рук вон отвратительные дела! — резко сказал дядя Роберт. — Из рук вон!

Это заявление облегчило его чувства, но больше никому не помогло.

Миссис Джексон плакала. Кузина Мелисандра вставляла отдельные реплики между стонами и воплями.

— Я сказала ей… мы обе говорили, что Старый Саймон, без всякого сомнения, убил свою жену во время одного из своих пьяных приступов, и непременно убьет ее. Она рассмеялась и сказала: «Я не боюсь Старого Саймона. Он не убьет меня, и он слишком стар, чтобы мне бояться его ухаживаний». Что она имела в виду? Что будут такие ухаживания?

Миссис Джексон поняла, что ей нужно прекратить плакать, если она хочет сохранить контроль над разговором и управлять им.

— Я сказала ей: «Вирджиния, если тебе безразличны своя собственная репутация и положение нашей семьи в обществе, подумай о моих чувствах». Она ответила: «Нет». Просто нет!

— Здравомыслящие люди никогда не будут пренебрегать чувствами других людей, — сказал дядя Роберт, — это один из симптомов.

— Я разревелась при этом, а она сказала: «Прекрати, мама, не расстраивайся. Я собираюсь совершить акт христианского милосердия. А если это нанесет ущерб моей репутации, то у меня больше нет шансов выйти замуж, поэтому какая разница». С этими словами она повернулась и вышла.

— Последние слова, которые я произнесла ей вслед, — патетично сказала кузина Мелисандра, — были: «А кто натрет мне сегодня спину?» И она сказала… сказала… нет, я не могу повторить этих слов.

— Глупости! — сказал дядя Роберт. — Брось этот вздор. Не время кокетничать.

— Она сказала, — голос кузины Мелисандры перешел на шепот, — она сказала: «К черту!»

— Разве я могла подумать, что доживу до того времени, когда услышу, как ругается моя дочь! — всхлипывала миссис Джексон.

— Это была только имитация проклятия, — попыталась как-то сгладить кузина Мелисандра, которая хотела, чтобы все улеглось, хотя и понимала, что случилось самое страшное.

— Но до настоящих ругательств от этого только шаг, — уверенно сказал дядя Роберт.

— Я не представляю, как я буду жить дальше, — миссис Джексон судорожно теребила носовой платок, пытаясь обнаружить на нем сухое место, — если сейчас все будут знать, что она не в своем уме. Мы не сможем удержать это больше в секрете. Я не вынесу этого!

— Тебе следовало быть с ней строже, когда она была маленькой, — сказал дядя Роберт.

— Не думаю, что можно было быть еще строже. Я и так была достаточно строга, — ответила миссис Джексон.

— Самое плохое в этом то, что вокруг Старого Саймона постоянно околачивается этот негодяй Данмор, — сказал дядя Джефсон. — Я буду благодарен Богу, если с девушкой ничего не случится худшего за время пребывания у Старого Саймона. Фанни Грин не проживет долго!

— Но Вурж не взяла даже фланелевую нижнюю юбку, — заметила кузина Мелисандра.

— Я встречусь по этому поводу снова со Стюартом Винером, — сказал дядя Роберт, имея в виду Вирджинию, а не ее нижнюю юбку.

— А я встречусь с адвокатом Фергесоном, — сказал дядя Джефсон.

— А пока, — добавил дядя Роберт, — давайте успокоимся.

17

Вирджиния шла к дому Старого Саймона на Саурес-роуд под пурпурно-янтарным небом приятно возбужденная и с ликованием в душе. Там, дома, остались плачущие мать и кузина Мелисандра. Они не понимали, что оплакивали себя, а не ее. А здесь, на улице, в лицо дул ветер, мягкий, пахнущий росой, прохладный, напоенный ароматом трав. Ах, как она любила ветер! Вдоль дороги тихо свистели кролики, и влажный воздух был напоен свежестью бальзама. Большие машины проносились в сиреневых сумерках, начался туристский сезон на Сансоре, но Вирджиния не завидовала туристам. Коттеджи на Сансоре, вероятно, прекрасные, но позади них для нее маячил на фоне заходящего солнца своими башнями Голубой Замок. Вирджиния очистила замок своей мечты от многолетних привычек. Нечего засорять его всяким мусором.

Почти развалившийся от дряхлости дом Старого Саймона находился в трех милях от деревни, на самых задворках, где дома стояли редко, и жители здесь разговаривали как будто на своем языке. И строение Саймона имело очень небольшое сходство с Голубым Замком.

Но бывали и другие времена, когда Саймон Грин был молодым и преуспевающим, а на воротах висела изогнутая дугой, написанная свежей краской вывеска:

«С.Грин, плотник»

Сейчас краска выцвела, местами облупилась и покосилась. Сразу за воротами росла большая ель. Сад, за которым в свое время ухаживала Фанни, и тогда он был аккуратным и красивым, полностью зарос. По обе стороны от дома тянулись пустыри, поросшие одной лебедой. Бесполезный пустырь тянулся и за домом. Там росли никому не нужные сосны, местами ели, кое-где цвела дикая вишня. Все это спускалось к берегу озера Саурес, заполненного штабелями леса. Озеро находилось в двух милях, и дорога к нему была сплошной поляной с удивительными, милыми ромашками.

Старый Саймон встретил Вирджинию на пороге.

— Все-таки пришли, — недоверчиво сказал он. — Я не верил, что родственники Джексон отпустят вас. — Вирджиния обнажила в улыбке все свои зубы.

— Они не смогли бы меня удержать.

— Никогда не думал, что у вас так много храбрости, — восхищенно произнес Старый Саймон. — А какие ножки, — добавил он, пропуская Вирджинию в дом.

Если бы кузина Мелисандра слышала это, она бы наверняка сказала, что на Вирджинии стоит вечное клеймо. Но пошлые намеки Саймона совсем не волновали Вирджинию. Кроме того, это был первый комплимент, полученный за всю жизнь, и ей это понравилось. Иногда она подозревала, что у нее неплохие ножки, но никто не говорил ей об этом. В семействе Джексонов вообще не говорили о ножках.

Старый Саймон провел Вирджинию на кухню, где со скарлатинозными пятнами на худых, впалых щеках лежала на диване Фанни Грин. Она тяжело и часто дышала. Вирджиния уже много лет не видела Фанни. В прежние годы это было милое создание, цветущая девочка с мягкими, всегда аккуратно подстриженными золотистыми волосами, почти точеной фигуркой, огромными прекрасными голубыми глазами. Вирджинию поразили перемены, происшедшие с девушкой. Неужели это жалкое создание, напоминающее оборванный цветок, та самая малышка Фанни? Вся прелесть покинула ее глаза. Они казались огромными, просто невероятно большими на этом изможденном лице. Когда Вирджиния в последний раз видела Фанни Грин, эти увядшие, потускневшие глаза были чистыми, незамутненными колодцами, полными радости. Контраст был настолько велик, что глаза Вирджинии наполнились слезами. Она встала на колени перед Фанни и обняла ее.