Когда Фрэнк, немного нервничая, начал лекцию, из группы респектабельных донесся негромкий ропот и шиканье.

Фрэнк говорил, что, посмеиваясь над «обезьяньим процессом» в Дейтоне, Америка недооценивает истинных размеров опасности, которую несет крестовый поход фундаменталистов. («Возмутительно!» — донеслись слова величественного мужчины.) Сейчас они прикидываются овечками, прикрываются фразами о добродетели. Но дайте им волю, и снова оживет инквизиция и опять начнется охота за ведьмами! Мы еще можем дожить до того, что увидим, как людей сжигают на кострах за отказ посещать протестантскую церковь.

Фрэнк привел слова одного фундаменталиста, утверждавшего, что сторонники теории эволюции — убийцы в буквальном смысле слова, так как убивают ортодоксальную веру, а потому их следует линчевать. Фрэнк процитировал и предложение Уильяма Дженнингса Брайана подвергать пожизненной ссылке за пределы страны всякого американца, который осмелится выпить хоть каплю спиртного.

— Вот как говорят эти люди, пока у них еще мало власти — мало до поры, до времени, — продолжал Фрэнк. — А теперь призовите на помощь свое воображение! Представьте себе, как они будут править страной, если у них будет эта власть; тогда они вынудят более умеренное полулиберальное духовенство действовать по их указке!

«Ложь!», «Ему надо заткнуть глотку!» — то и дело раздавалось из задних рядов.

Вдруг Фрэнк увидел, как в зал вошли человек десять дюжих парней — вошли и остановились наготове, выжидающе поглядывая в сторону группы состоятельных патриотов-христиан.

— Так, например, здесь, в вашем же городе, — продолжал Фрэнк, — есть некий слуга господень, который провозглашает Иудой каждого, кто с ним не согласен!

— Все! Хватит! — рявкнули в глубине зала, и тотчас же воинственно настроенные молодчики бегом устремились по боковому проходу, сжимая на бегу кулаки, с горящими злобой глазами, зубами, ощеренными, точно у свирепых псов. Фрэнк уже заранее чувствовал, как эти руки впиваются ему в горло. Их встретили и задержали на мгновение сторонники Фрэнка, сидевшие в передних рядах. Фрэнк увидел, как один из хулиганов сбил с ног калеку-портного и наступил на упавшее тело, пробиваясь вперед.

Фрэнк не ощущал страха, скорее, какую-то странную усталость.

— Ах, черт! — вздохнул он. — Надо ввязаться в драку, пусть убивают.

Он шагнул было вниз с эстрады. Председатель схватил его за плечо.

— Нет! Не ходите! Вас изобьют до смерти! А вы нам нужны! Идите сюда, сюда! Вот, в заднюю дверь…

Фрэнка вытолкнули в дверь; он очутился в полутемном переулке. У двери ждал автомобиль, рядом стояли двое.

— Давайте сюда, брат! — крикнул один.

Автомобиль был большой, «седан»; это было спасение, жизнь… Но когда Фрэнк уже занес ногу, чтобы сесть, его внимание привлек тот, что сидел за рулем. Он всмотрелся в остальных. У водителя вместо губ была только тонкая жестокая горизонтальная полоска поперек лица — рот палача… Еще двое: один — типичный содержатель пивной: закрученные усы, завитой кок на лбу; другой — сухопарый с безумными глазами.

— Кто вы такие? — спросил Фрэнк.

— Заткни пасть и лезь давай! — взвизгнул содержатель пивной, втолкнув его в автомобиль с такой силой, что Фрэнк упал на сиденье.

Тощий с безумными глазами влез за ним, и автомобиль рванулся с места.

— Говорили тебе, убирайся из города. Дали возможность уйти подобру-поздорову. Ну, а теперь тебя проучат как следует, проклятый безбожник! А может, еще, чего доброго, и социалист или И. Р. М. Дрянь такая! — прошипел владелец пивной. — Видишь вот это? — Он больно ткнул Фрэнка в бок револьвером. — Может, мы еще и оставим тебя в живых, если будешь держать язык за зубами и делать, что тебе велят, а может, и не оставим. Ничего, славно мы тебя покатаем! Подумай: то-то весело тебе будет, когда окажешься с нами один на один за городом! Тишь — тьма — благодать!

Он не спеша поднял руки и вонзил свои крепкие ногти Фрэнку в щеки.

— Вы за это ответите! — закричал Фрэнк.

Он рванулся с сиденья и почувствовал, как пальцы тощего фанатика — только два пальца с нечеловеческой силой сдавили ему шею, они впились так больно, что у Фрэнка потемнело в глазах, и тут кулак кабатчика едва не раздробил ему челюсть. Рухнув почти без чувств на переднее сиденье, он услышал, как кабатчик хихикнул.

— Теперь эта сволочь получит хотя бы слабое представление о том, какая нас скоро ждет потеха. Поглядим, как этот сукин сын у нас попляшет!

— Не ругаться! Босс что сказал? — оборвал его тощий.

— Подумаешь, «не ругаться»! Плевать! Я не ангелочек с открытки. Побывал в передрягах, дай боже! Но, черт побери, когда какой-то тип выдает себя за священника, а сам, понимаешь, разъезжает туда-сюда и насмехается над христианской религией — единственным спасением для таких отпетых, как мы, то, ей же богу, это самое время показать, что мы умеем постоять за что надо!

Кабатчик произнес этот монолог самодовольно — веселым тоном рыцаря справедливости, который рад случаю измываться над слабым во имя высокой морали, — и, невозмутимо подняв ногу, с силой наступил каблуком на подъем ноги Фрэнка.

Но вот облако боли немного рассеялось. Фрэнк сидел словно в оцепенении. Что будет делать Бесс и дети, если эти люди убьют его?.. Долго его будут бить, прежде чем наступит смерть?

Автомобиль свернул на проселочную дорогу, а с нее на межу, пролегающую, как показалось Фрэнку, через кукурузное поле. У раскидистого дерева машина остановилась.

— Вылезай! — приказал тощий.

Машинально Фрэнк, едва передвигая ногами, выбрался из автомобиля. Взглянул на луну. «В последний раз вижу луну, звезды, слышу голоса! Никогда больше не бродить по земле росистым утром…»

— Что вы собираетесь делать? — Он ненавидел их так сильно, что не чувствовал страха.

— Да так, голубчик, — с ужасающей игривостью отозвался шофер. — Прогуляешься с нами во-он туда, в поле…

— К черту! — возразил кабатчик. — Давайте лучше повесим: очень подходящее дерево! Можно на буксирном тросе.

— Нет, — сказал тощий. — Всыплем ему так, чтобы помнил, и пусть идет, расскажет своим дружкам-безбожникам, что в истинно христианских местах для них климат неподходящий. А ну, пошел, ты!

Фрэнк зашагал впереди в гробовой тишине. Тропа сбежала через поле к небольшой ложбинке. Шумно и весело стрекотали цикады, безмятежно светила луна.

— Стой, пришли! — скомандовал тощий и добавил: — Ну, готовься к приятным ощущениям!

Он положил свой карманный электрический фонарик на кочку, и при свете фонаря Фрэнк увидел, как он вытаскивает из кармана свернутую в кольцо черную кожаную плеть — плеть для мулов…

— В другой раз, — с расстановкой произнес тощий, — в другой раз пожалуешь сюда — убьем. И тебя и каждого предателя, подлеца и безбожника вроде тебя. Так и передай. А в этот раз еще убивать подождем. По крайней мере до смерти…

— А-а, брось болтать, давай ближе к делу! — сказал кабатчик.

— Ладно!

Кабатчик схватил Фрэнка за руки и скрутил их на спине, едва не сломав, и вдруг неслыханной, нестерпимой болью обожгла лицо Фрэнка ременная плеть, рассекая щеку до кости, и мгновенно хлестнула еще и еще… И мгла завертелась вокруг него кругами нечеловеческой боли.

Сознание мало-помалу возвращалось к нему. Над полем еле брезжил рассвет, насмешливо щебетали птицы. Единственным четким ощущением Фрэнка было желание, чтобы смерть как можно скорей избавила его от мук. Все лицо его пылало адской болью. Он не мог понять, почему так плохо видит, с трудом поднял руку, ощупал себе лицо. Вместо правого глаза — месиво слепой плоти. Вдоль челюсти — обнаженная кость.

Шатаясь, он побрел по тропинке через поле, спотыкаясь о кочки, падая, бормоча сквозь рыдания:

— Бесс… где же ты… Бесс!

Силы оставили его как раз у обочины шоссе — он рухнул на землю и остался лежать у дороги, как пьяный бродяга-нищий. Показался автомобиль, но, заметив бессильно приподнятую руку Фрэнка, шофер только поддал газу. Прикидываться пострадавшим — обычная уловка дорожных бандитов.