Во-вторых, молодой военный вождь Шикотенкатль перестал скрывать свое отвращение к Кортесу и желание заключить с Мешико вечный мир, и многие молодые вожди его стали поддерживать. Даже когда собственный отец заковал мятежного Шикотенкатля в кастильские кандалы, настроения молодежи никак не изменились, и порядок поддерживался лишь привычкой слушаться старших.

Ну, и, в-третьих, отложившиеся от Кортеса семпоальцы не без удовольствия доложили в гарнизон Вера Крус о шумном провале в Мешико — во всех деталях. В общем, сплошной позор.

А потом из Мешико прибыл очередной лазутчик.

— Ваших всех принесли в жертву, — первым делом сообщил он.

Капитаны понурились. Каждый, проскочивший через мост, чувствовал свою вину в том, что их зады — своими жизнями — прикрыли двенадцать сотен слишком еще неопытных, а потому и перегрузившихся золотом новичков Нарваэса.

— Как их принесли в жертву? — сухо поинтересовался Кортес.

— Как воинов, — уважительно склонил голову лазутчик. — С почетом.

— Как именно?.. — поджал губы Кортес.

Лазутчик пожал плечами.

— Завели на вершину главного храма Уицилопочтли и Тлалока…

Альварадо потупил взгляд.

— Затем они стали танцевать перед богами…

— Что?! — вскочил падре Хуан Диас.

— Сядьте, святой отец, — процедил сквозь зубы Кортес и тут же рявкнул: — Сядьте, я сказал!

Капитаны замерли. Каждый помнил пленного тлашкальского вождя, недолго танцевавшего перед мешикскими богами, а затем принесенного в жертву лично Мотекусомой — прямо на их глазах.

— А потом им вырвали сердца, а отрубленные головы установили на шестах перед храмом. Все, как полагается настоящим воинам.

Кортес прикрыл глаза, а капитаны шумно забормотали молитвы:

— Прости меня, Сеньор Наш Бог…

— Смилуйся, Сеньора Наша Мария…

— Спаси и сохрани, Иисусе…

Лазутчик терпеливо дождался, когда кастилане успокоятся, и лишь тогда — строго по обычаю перешел от известий о друзьях к известиям о врагах:

— А Куит-Лауак умер от кастиланской болезни…

Капитаны обмерли.

— Что?! — взревел Кортес и схватил индейца за грудки. — А чего же ты молчал?! Когда?! Когда он умер?!

— Да, уж неделю… — пробормотал испуганный лазутчик.

— Сеньора Наша Мария! — выдохнул Кортес. — И кого избрали вместо него?

— Куа-Утемока, — пришибленно улыбнулся полузадушенный лазутчик.

Капитаны переглянулись.

— Кто такой?

— Молодой вождь… — осторожно освобождаясь от хватки Кортеса, пояснил индеец. — Лет семнадцати… Никого лучше не нашлось.

Кортес выпустил индейца и встал. Оглядел капитанов и недобро улыбнулся:

— Ну, что, сеньоры, самое время поквитаться…

Капитаны дружно заморгали.

— Ты что, Кортес… с ума сошел?

На это раз во главе оппозиции встал Андрес де Дуэро — секретарь губернатора Кубы и Королевского аделантадо Диего Веласкеса де Куэльяра. Нет, он очень даже ценил старинную дружбу с Кортесом, но вот цифры, проклятые цифры упрямо говорили сами за себя.

— Считай сам, Эрнан, — улыбаясь, развернул он мелко исписанный листок. — Двести двадцать тысяч долгов Диего Веласкесу на тебе висят?

— Я их верну, — поджал губы Кортес.

— Нет, не вернешь, — цокнул языком Дуэро. — Слитки, почти все, что было новички расхватали, а теперь они, сам знаешь где…

Кортес угрюмо молчал.

— Кроме того, если верить тому, что сказал наш лазутчик, — продолжил Дуэро, — то все собранное золото Куит-Лауак приказал утопить в озере. В самом глубоком месте.

— Ну, хорошо! — раздраженно отозвался Кортес. — Что дальше?

Дуэро, дружески тронул его за рукав.

— Ну, павших людей Нарваэса я не считаю, они губернатору даром достались. Как пришло, так и ушло. А вот снаряжение…

Дуэро разложил перед Кортесом листок.

— Суди сам: лошади, артиллерия, порох, провиант, аркебузы — все, что Нарваэс привез, ты уже угробил. А скоро и каравеллы Нарваэса черви жрать начнут. Сам знаешь, корабль на рейде долго не выстоит. И с кого спрашивать?

Кортес равнодушно пожал плечами.

— Я делу Священной Римской империи служу. А тут, сам знаешь, без потерь не бывает…

Дуэро, оценив шутку, рассмеялся.

— В общем, ты, как знаешь, друг, но вот тебе официальный протест. Как нотариус, ты и сам увидишь, — все по правилам. А значит, и ты, и мы теперь потихоньку сворачиваемся и плывем на Кубу.

— На виселицу? — прищурился Кортес.

Дуэро сочувственно развел руками.

— А вот тут, Эрнан… тут уж у кого какая судьба: кому сердце на вершине пирамиды вырвут, а кого…

А тем же вечером за Андресом де Дуэро пришли — прямо в дом.

— Вставай, сеньор, — тряхнул его за плечо мрачный тип.

— Не понял… в чем дело?! — стряхнул его лапу Дуэро.

— Сходка тебя вызывает, сеньор, — угрожающе выпятил губы солдат. — Сейчас ответ будешь давать!

— Кому? — оторопел Дуэро.

— Нам, верным солдатам Его Величества. Понял?! Ты!

Дуэро чертыхнулся, но, разглядев, что у выхода стоит еще парочка бугаев, решил сходить, так сказать… посмотреть. Отбиваясь от пытающихся взять его под руки быдловатых «спутников» прошел к площади… и обмер. В центре выложенной шлифованным камнем площади горел огромный костер, а кругом сидели солдаты — все четыре с половиной сотни!

— Ну, иди сюда, сеньор, — по-хозяйски, даже без нажима, произнес один… кажется, Берналь Диас. — Объясни нам, пусть и неграмотным, но верным слугам Государя и Церкви, какая муха тебя укусила…

Дуэро судорожно огляделся в поисках хотя бы одного капитана… и не нашел никого.

— Так, все, я думаю, ясно… — пробормотал он и тут же заставил себя распрямить спину. — Хватит вам ни за что помирать.

Берналь Диас криво усмехнулся.

— Эх, ты… вроде, сеньор, а ни черта не понимаешь.

— Чего не понимаю? — растерялся Дуэро.

— А того не понимаешь, — со вздохом вышел в центр круга Диас, — что дело Священной Римской империи не терпит своеволия, и требует и от нас, и от вас, благородный сеньор, одного, — он вдруг возвысил голос и почти перешел на крик. — Железной! Дис-цип-лины!

Дуэро обмер.

— А с трусами мы поступаем очень даже просто, — уже тихо, почти шепотом произнес Диас и тут же перешел на «книжную» речь, — ну что, отзываешь свой протест? Или как?

Дуэро судорожно оглядел солдат. От силы полсотни выглядели зачинщиками, а все остальные, что называется, «смотрели в пол». Вряд ли они понимали, о каком протесте идет речь; они просто были готовы проголосовать за любое решение — даже не Кортеса — Диаса.

— Отзываю…

Сменившей умершего Куит-Лауака новый правитель Куа-Утемок едва сумел сползти с положенных по титулу Великого Тлатоани и Великого Тлакателкутли золоченых носилок и на подгибающихся ногах прошел мимо вытянувшихся перед ним гвардейцев. Добрел до бани, сорвал одежду и рухнул на прогретую каменную плиту. И тогда занавесь из крашеного тростника зашелестела, и его спины, а затем и ягодиц коснулась мягкая, смоченная в мыльном растворе мочалка мойщицы.

«И что мне теперь делать?»

Несмотря на свои неполные восемнадцать лет, Куа-Утемок вовсе не был ребенком, и даже убил одного врага, — правда, не кастиланина, а тлашкальца… но как управлять Союзом, не знал.

Собственно, уже когда ему сообщили, что по настоянию выжившего из ума Змеиного совета правителем Союза выдвинули именно его, стало ясно, что здесь не все чисто.

— Вожди хотят развалить Союз, — мгновенно сообразил отец. — Не соглашайся — позора не оберешься.

Однако отказаться не вышло: едва жену Кортеса — Малиналли торжественно изгнали из рода за предательство, титул Сиу-Коатль получила Пушинка — единственная дочь прежней Сиу-Коатль и Мотекусомы, а значит, самая высокородная женщина Союза.

Будь Пушинка не замужем, ее бы отдали самому сильному вождю — вместе с верховной властью. Но она была замужней. И Великим Тлатоани стал ее муж — восемнадцатилетний Куа-Утемок.