Изменить стиль страницы

В статье, опубликованной в Каракасе в день его женитьбы, Гарсиа Маркес в недвусмысленных выражениях подводит итоги последних событий в истории Колумбии:

Спустя восемь лет девять месяцев и одиннадцать дней, на протяжении которых Колумбия жила без выборов, колумбийцы вновь пришли на избирательные участки, чтобы снова избрать парламент, распущенный 9 ноября 1949 г. по указу Мариано Оспины Переса, президента-консерватора, который прежде был просто скромным миллионером. Акт насилия, совершенный однажды в субботу в 3:35 дня, положил начало периоду трех сменявших одна другую диктатур, обернувшемуся для страны 200 000 погибших и самым тяжелым за всю историю Колумбии общественно-экономическим дисбалансом. Жестокие гонения на либералов изуродовали избирательную жизнь нашей страны[644].

В заключение своей критической оценки Гарсиа Маркес с сарказмом отмечает, что Льерас Камарго, по его мнению, виновный в том, что Либеральная партия утратила власть в 1946 г., стал единственным кандидатом в президенты, потому что фактически он был консерватором и, естественно, кандидатов от либералов набрал из той же компании «олигархов», которые представляли партию двадцать лет назад. Новая партия — Либерально-революционное движение, — основанная 13 февраля 1959 г. Альфонсо Лопесом Микельсеном, в 1960-х гг. ненадолго всколыхнула общество, но по большому счету фактически никак не повлияла на борьбу между двумя политическими динозаврами.

Как обычно, Гарсиа Маркес без особого удовольствия вернулся в Боготу: мало того что его не устраивали политические процессы, происходящие в Колумбии, — сам город вызывал у него неприятие. Правда, теперь у него была жена, с которой он мог делиться своим мнением на этот счет, и он стал закаленным costeño, способным противостоять вероломству bogotanos. Мерседес была беременна. Она носила короткую стрижку и зачастую надевала брюки, чем шокировала соседей — в брюках в ее-то положении! — так же, как их шокировали цветастые рубашки и кубинские каблуки ее мужа, к которым он питал слабость. Плинио Мендоса, все еще холостяк, часто приходил к ним в гости и, когда Габо бывал занят, водил Мерседес в кино. Мендоса и Маркес купили одинаковые темно-синие плащи и стали похожи, как подтрунивали над ними друзья, «на двух мальчиков, которых одевает одна и та же мать»[645].

Во второй половине года в печати появились статьи Маркеса о его поездке в Восточную Европу, написанные в 1957 г. Они публиковались в Cromos под общим заголовком «90 дней за железным занавесом» в период с 27 июля по 28 сентября 1959 г. Пожалуй, примечательно, что он не включил в эту серию свою прежнюю статью о Венгрии, скорее всего потому, что Кадар казнил Надя после того, как Гарсиа Маркес столь положительно отозвался о нем. Он написал другую статью на эту тему. В ней Маркес не упоминал о своем знакомстве с Кадаром и винил в случившемся Хрущева, а не венгров: «Даже те из нас, кто из принципа верят в то, что Хрущев играет решающую роль в истории социализма, должны признать, что советский премьер-министр все больше становится похож на Сталина»[646]. Гарсиа Маркес делает упор на то, что казнь Надя — это «акт политической глупости». Не в последний раз он займет столь прагматичную позицию перед лицом политики авторитаризма, которую, казалось бы, он должен осуждать в принципе. И неудивительно, что человек, написавший это, человек, который в то время был категорически уверен в том, что в каждой конкретной ситуации есть «правые» и «неправые», и который хладнокровно ставил политику выше нравственности, в итоге не колеблясь поддержал такого «незаменимого» лидера, как Фидель Кастро. Смешно, что цикл статей о Восточной Европе в 1959 г. был более актуален, чем за два года до этого, когда он писал их в Париже перед отъездом в Лондон, так как Латинская Америка упорно двигалась влево и споры о коммунизме, социализме, капитализме и демократии будут вестись — в том числе и с применением насилия — в течение следующих двадцати пяти лет.

24 августа Мерседес родила их первенца — Родриго Гарсиа Барча. Несчастный младенец родился cachaco, но крестили его как человека, которому предназначено вершить великие дела. Его крестным, как и следовало ожидать, стал Плинио Мендоса, крестной — Сусана Линарес, жена Хермана Варгаса, который теперь жил в Боготе. Однако крестил малыша отец Камило Торрес, неугомонный священник, которого Гарсиа Маркес знал с 1947 г., когда тот учился на юридическом факультете Национального университета. В конце 1947 г. Торрес бросил университет, его несчастная подружка ушла в монастырь. В 1955 г. Торрес стал священником, потом изучал социологию в Лёвенском католическом университете в Бельгии — как раз в то время, когда в Европе находились трое его старых университетских друзей: Гарсиа Маркес, Плинио Мендоса и Луис Вильяр Борда. По возвращении в Колумбию он преподавал социологию в Национальном университете, где они все и познакомились. К тому времени, когда они снова встретились (в 1959 г.), отец Торрес активно защищал интересы маргинальных слоев общества, все больше отдаляясь от традиционной церкви[647]. Вне всякого сомнения, Гарсиа Маркес предпочел бы — из сентиментальных соображений, — чтобы обряд крещения совершил именно отец Торрес. Хотя они с Мерседес и не знали другого священника. Поначалу Торрес воспротивился тому, чтобы крестным был Плинио Мендоса, ибо последний не только не верил в Бога, но еще и славился своей непочтительностью. Когда обряд был совершен, Торрес произнес нараспев: «Все, кто верит, что Святой Дух снизошел на это дитя, преклоните колени». Все четверо участников церемонии остались стоять[648].

После рождения Родриго двое compadres, когда бы они ни заявились домой к Маркесам после работы — обычно поздно ночью, — неизменно пытались разбудить малыша и поиграть с ним. Мерседес, естественно, возражала, и Гарсиа Маркес говорил: «Ладно, ладно, только не ворчи на нашего compadre»[649]. Камило Торрес был частым гостем в доме Гарсиа Барча. Через шесть лет отец Торрес, все еще благословенно непорочный, вступит в ряды Армии национального освобождения и погибнет в первом же бою. Он останется самым известным революционным священником в истории Латинской Америки XX в.

1959-й, год кубинской революции, подходил к концу. Задолго до того как он завершился, Гарсиа Маркес дописал самый значительный из своих рассказов. В сущности, это выдающееся творение — «Похороны Великой Мамы» — вообще не следовало помещать в один сборник с рассказами, которые он начал писать в Лондоне и закончил в Венесуэле, потому что те рассказы — продолжение его неореалистических произведений — по стилю и идейности сродни повести «Полковнику никто не пишет». А «Похороны Великой Мамы» — не продолжение тех работ и даже не кульминационное произведение того литературного направления или той его мировоззренческой эпохи. Это нечто совершенно новое, один из ключевых текстов на всем литературно-политическом пути Гарсиа Маркеса, впервые объединивший две литературные формы — реалистичную и магическую — и обозначивший направление всего зрелого творчества Маркеса на протяжении следующих пятидесяти лет. В частности, рассказ «Похороны Великой Мамы» стал предтечей таких двух бесспорных шедевров, как «Сто лет одиночества» и «Осень патриарха». Это столь масштабное произведение, столь много в нем переплетено различных элементов мифопоэтичности, являющейся составной частью мироощущения Гарсиа Маркеса, что ему самому понадобятся годы, чтобы отделить одну от другой наиболее важные сюжетные линии, дабы придумать концовки тех двух монументальных работ, которые обретут законченную форму лишь по прошествии многих лет.

вернуться

644

GGM, «Colombia: al fin hablan los votos», Momento (Caracas), 21 marzo 1958.

вернуться

645

Mendoza, La llama у el hielo, p. 72.

вернуться

646

GGM, «Nagy, ¿héroe о traidor?», Élite (Caracas), 28 junio 1958.

вернуться

647

См. Plinio Mendoza, «Entrevista con Gabriel García Márquez», Libre, 3, marzo — mayo 1972, p. 13–14, где Мендоса и ГГМ вспоминают о Торресе.

вернуться

648

Mendoza, La llama у el hielo, p. 74.

вернуться

649

Ibid., p. 71.