Относительное материальное благополучие позволяло Маркесу время от времени ездить в Барранкилью, навещать друзей, присматривать за Мерседес, не отрываться от своих корней — и, конечно же, видеть солнце; ну и в качестве дополнительного удовольствия — выбираться из Боготы. Разумеется, тот факт, что его имя должно было появиться в титрах к короткометражному фильму под названием «Голубой омар» («La lanosta azul») в жанре экспериментального кино, который вскоре собирался ставить Альваро Сепеда, подразумевал, что он довольно часто наведывался на побережье[443].

К тому времени его старые друзья нашли новое место встреч, и «Барранкильянское общество» теперь отождествлялось с более простым народом — с «зубоскалами из Ла-Куэвы»[444], как пятью годами позже окрестит их Гарсиа Маркес в своем рассказе «Похороны Великой Мамы». Вскоре после того как он покинул Барранкилью, богемное общество перегруппировалось и перенесло центр своей активности из Старого города в район Баррио-Бостон; там неподалеку жила Мерседес. Кузен Альфонсо Фуэнмайора. Эдуардо Вила Фуэнмайор, дантист поневоле (Мерседес была одной из его пациенток), открыл бар, который поначалу назывался «Туда-сюда», как и магазин, некогда занимавший его помещения. Позже общество нарекло бар «Пещерой» (по названию бара в районе доков в Картахене). Это место будет увековечено будто некий священный храм, как еще одна легенда, связанная с Гарсиа Маркесом, хотя сам он там бывал редко. Это было шумное неспокойное заведение, где напивались допьяна и устраивали драки, и Вила в конце концов повесил объявление, гласившее: «Здесь клиент всегда неправ».

Вернувшись в Боготу, Гарсиа Маркес стал свидетелем одного из самых зверских деяний нового военного режима. 9 июня 1954 г. в первой половине дня он шел по проспекту Хименес-Кесада, возвращаясь из тюрьмы Модело, куда ходил навестить отбывавшего там срок своего бывшего босса Хулио Сесара Вильегаса, и вдруг услышал автоматные очереди: прямо на глазах ошеломленного писателя правительственные войска расстреливали студенческую демонстрацию. Было много пострадавших, несколько человек погибли. Это событие положило конец хрупкому перемирию между новым правительством и либеральной прессой. Гарсиа Маркес открыто придерживался радикальных политических взглядов с тех самых пор, как поступил на работу в El Universal (это произошло буквально через несколько недель после Bogotazo), но этот его третий опыт проживания в Боготе или в непосредственной близости от нее привел к тому, что он стал приверженцем определенной политической идеологии — социализма. По крайней мере, следующие несколько лет он будет с соответствующей позиции расценивать и истолковывать реальность и выражать свое отношение к ней. Результатом станут его политические репортажи и появление «Полковнику никто не пишет», «Недобрый час» и сборника рассказов «Похороны Великой Мамы и другие истории». Маркес уже несколько лет мечтал о возможности поработать репортером, но ЕI Universal и El Heraldo публиковали информацию с международных новостных лент. Учитывая, что ресурсы у этих изданий были ограничены, а сами они — что еще более важно — существовали в условиях жесткой цензуры, ничего серьезного печатать они не могли. Их миссия во многом сводилась к тому, чтобы попросту искать материалы, которые не являлись бы обычной пропагандой консерваторов. Владельцы El Espectador были люди более крутого замеса. А тут еще в их распоряжении — весьма кстати — оказался молодой писатель, проявляющий глубокий интерес к своим соотечественникам во всем их многообразии, к тому, что они делают, к тому, что с ними происходит; человек, который любит сочинять, который при каждом удобном случае сочиняет и про свою собственную жизнь и не откажется от возможности написать про других, да написать так, что у читателей дух захватит.

В Колумбии в те дни новости, как правило, были ужасные. Свирепствовала Violencia. Созданные олигархией полувоенные формирования, состоявшие из жестоких убийц, называемых chulavitas или pajaros, в сельских районах вырезали либералов; те, сплачиваясь в отряды, вели отчаянную партизанскую войну. Истязания, изнасилования, садистское осквернение трупов были в порядке вещей. 6 марта Рохас Пинилья ввел цензуру печати, а после убийства студентов в Боготе ужесточил этот режим. 25 марта экс-президент Лопес Пумарехо предложил, чтобы две ведущие партии заключили между собой соглашение и правили страной на паритетных началах. Эта идея получит поддержку лишь три года спустя, когда будет создан так называемый Национальный фронт.

В мире шла холодная война, и все эти события были отчасти отражением в периферийной стране международной обстановки в целом. В Соединенных Штатах это были годы безудержного разгула маккартизма; в августе 1954 г. Эйзенхауэр даже объявил Коммунистическую партию вне закона, а сенат осудил действия Маккарти лишь в декабре того же года. Тем временем коммунистический блок разрабатывал Варшавский договор, который будет подписан в мае 1955 г. Маркес, когда жил и работал в Барранкилье, в отличие от своих друзей и коллег с большим сочувствием внимал пронизанным коммунистическим пафосом разглагольствованиям Хорхе Рондона. Во время его последнего барранкильянского периода, через несколько месяцев после смерти Сталина в Москве и через несколько недель после государственного переворота, совершенного Рохасом Пинильей в Колумбии, Маркеса навестил человек, который под видом торговца часами вербовал в Коммунистическую партию людей, особенно из числа журналистов. А через некоторое время после того, как Гарсиа Маркес переехал в Боготу, где его коллегами были люди более прогрессивных политических взглядов, его навестил еще один торговец часами. Вскоре он неожиданно для самого себя познакомился и с генеральным секретарем Колумбийской коммунистической партии Хильберто Виейрой, который, находясь на нелегальном положении, жил в нескольких кварталах от центра города[445]. Маркесу стало ясно, что Коммунистическая партия наблюдала за ним с тех пор, как он работал с Сепедой в El Nacional, и считала его перспективным материалом, но, по его словам, они договорились, что он принесет больше пользы компартии, если в своих статьях будет отстаивать идеи гражданственности, не компрометируя себя принадлежностью к партии. Судя по всему, компартия и в последующие годы будет использовать Маркеса именно в таком качестве, по возможности стараясь поддерживать его позиции.

В конце июля Сальгар предложил Маркесу съездить в Антиокию и выяснить, «что, черт возьми, там на самом деле произошло» во время схода оползня 12 июля. Маркес вылетел в Медельин, где двумя неделями раньше в результате природного катаклизма был разрушен один из восточных районов города, расположенный на склоне горы возле Медиа-Луны. В результате схода оползня погибло много людей. Подозревали, что вина за трагедию лежит на коррумпированном правительстве, допустившем возведение непрочных построек из некачественного материала. Краткая инструкция предписывала Маркесу установить истину на месте. Отважный репортер позже признается, что он сильно нервничал перед командировкой и Альваро Мутис полетел вместе с ним, чтобы успокоить его и поселить в шикарной гостинице «Нутибара». Когда Маркес остался один, страх охватил его с новой силой: он боялся трудностей физического характера, боялся не выполнить своих моральных обязательств. В тот первый день в Медельине он едва не отказался от своей миссии. После того как ему удалось успокоить нервы, он выяснил, что в районе Медиа-Луны никого уже нет и соответственно ему будет нечего добавить к тому, что уже написали в своих репортажах журналисты, побывавшие на месте трагедии до него. Он понятия не имел, как ему быть. Сильный ливень помешал ему отправиться к месту катастрофы. У него опять возникла мысль о том, чтобы вернуться в Боготу, но в конце концов отчаяние и разговор с таксистом побудили его к действию. Он начал думать, думать по-настоящему, о происшествии, которое расследовал: что могло произойти, с чего начать, что делать? Постепенно им овладевало возбуждение, он осознал, что ему нравится быть репортером-детективом, нравится сам процесс поиска — и в какой-то степени придумывания — истины, нравится, что в его власти воссоздать и даже изменить реальность для десятков тысяч людей. Он понял, что должен рассматривать это событие с позиции людей, которые шли навстречу смерти, не догадываясь, что их ждет гибель, и попросил таксиста отвезти его к Лас-Эстансиасу — в зону, из которой отправлялись большинство погибших под оползнем. Вскоре он нашел свидетельства халатности официальных властей как непосредственно при ликвидации последствий катастрофы, так и более долгосрочного характера (судя по всему, этот оползень формировался на протяжении шестидесяти лет!), а также обнаружил некий неожиданный и более драматичный аспект трагедии, о котором многие читатели предпочли бы не знать: большое количество жертв было вызвано тем, что жители из других частей города пытались спасти пострадавших не под руководством и без помощи официальных служб и в результате спровоцировали повторный сход оползня. Маркес беседовал со многими людьми: с теми, кто выжил, с очевидцами трагедии, с представителями власти, в том числе с местными политиками, пожарными и священниками[446].