Изменить стиль страницы

Вскоре он вернулся, держась за голову.

— Что случилось, герр Хаузер? — спросил Штирлиц, который, даже только что проснувшись, не забывал о конспирации.

— Господи, одна смерть за другой! Как такое могло произойти, ума не приложу!

— Говорите толком, что случилось!

— Герр Штольц погиб, разбившись во время езды на автомобиле.

Мы мигом забыли про сон, уставившись на Холмса во все глаза.

— Ночью?

— Фройляйн Клозе сообщила, что Штольц сел в автомобиль и проехал с Унтер-ден-Линден по Шарлоттенбургскому шоссе[29], после чего затормозил в центре парка Тиргартен и вылетел из автомобиля. Очевидно, он разбился при ударе о дорогу. Мы потеряли союзника.

— Мы должны осмотреть место трагедии, — сказал Исаев, проявив хладнокровие при известии о трагедии.

Швейцар хмуро взглянул на деловитых постояльцев, когда мы отправились в парк. Я был недоволен развернувшимися событиями. Лес является для немцев частью их культуры. Тиргартен как раз и представляет собой участок леса в черте Берлина. Когда-то братья Гримм гуляли по этому парку, чтобы обрести тишину и восстановить quiétude[30]. Теперь же в этом замечательном парке лежал труп.

— Но в чём причины гибели? Неужели алкогольное опьянение? — спросил Исаев.

— Такой вариант крайне сомнителен. Мы знаем, что Штольц был трезвенником.

— Это не совсем верно. Он признался, что, в отличие от большинства немцев, не пьёт ни пиво, ни шнапс. Но о неупотреблении других алкогольных напитков и речи не шло. Также не стоит забывать и о наркотическом опьянении, герр Хаузер.

В Тиргартене нас встретила фройляйн Клозе. Она тяжело дышала, приложив руку к груди, шляпка была надета в спешке, так как самодельная вуаль была сбоку. Едва увидев нас, она разразилась рыданием.

— Он… он лежит в центре парка…

— Боже, только истеричек нам здесь не хватало! — произнёс Холмс.

— Прекратите рыдать! — строго сказал я. — Отрицательные эмоции приближают старение организма.

Эти слова подействовали на девушку волшебным образом, ибо она тут же перестала плакать.

— Очевидно, Штольц врезался в колонну Победы, — предположил Исаев. Ни одной эмоции не отразилось на его лице.

Фройляйн Клозе удивлённо подняла влажные глаза.

— Колонна Победы находится на Кёнигплатц, герр Штирлиц[31].

Исаев пожал плечами.

В центре парка стоял автомобиль. В нескольких ярдах перед ним лежал Штольц. Его левая рука была неестественно согнута, и я даже в темноте понял, что рука сломана. Голова была повёрнута вправо, но фуражка (он был в униформе) была на своём месте.

Я заметил, как насторожился Холмс. Он неподвижно смотрел вперёд, в сторону вокзала, пока вдруг не шагнул назад. Прошептав: «Бежим отсюда!», он взял меня за руку и побежал в сторону Унтер-ден-Линден, всё быстрее и быстрее. В конце улицы мы остановились как вкопанные. За моей спиной раздался визг. Перед нами стоял Штольц и смотрел на нас расширенными глазами. Забыв о приличиях, мы и медсестра бросились к нему, ощутив его материальность.

— Нет, вы не дух, это несомненно…[32] — сказал я, чувствуя то же, что чувствовал, когда Холмс восстал из Рейхенбахского водопада.

— В чём дело? — удивился почтальон. — Где мой автомобиль?

Холмс обернулся, и вдруг быстро зашагал в сторону почты.

— Нам нужно уходить отсюда. Я чую, что тут всё не так просто. Спрашиваете, в чём дело? Мы считали вас погибшим.

У «Кайзерхофа» мы попрощались со Штольцем и Агнесс Клозе. Шофёр угрюмо произнёс:

— Хотел бы я знать, кто устроил со мной такую штуку. Такого со мной никогда не было. Встретимся завтра.

Глава VII. Мы в ловушке

На следующий день Исаев снова ушёл на разведку. Холмс сидел в кресле и грыз ногти.

— Ватсон, что вы скажете о фройляйн Клозе?

— Она очаровательна, словно…

— Я не просил вас повторять то, что нам обоим отлично известно.

— Прошу прощения, я всего лишь хотел сказать, что она напоминает женские образы на картинах прерафаэлитов.

— Вам больше нечего сказать? Я хотел бы, чтобы вы оценили не внешние качества.

— Я вижу, она очень добра, сердобольна, и трудолюбива, хотя последнее качество свойственно немцам. Но в тоже время она чувствительна и слишком много плачет. К сожалению, я не могу согласиться с тем, что у неё сильный характер.

— Я полностью согласен с вами.

В этот миг Исаев вернулся в гостиницу. Оглянувшись по сторонам, он достал из-под пальто фотоаппарат.

— Я побывал в Рейхстаге и в Городском дворце под именем фотографа Штирлица. Вы не представляете, что по вечерам происходит во дворце. Общедоступный бал. Единственное проявление демократизма в Германии. Бал называют общедоступным, но фактически для тех, кому хочется туда попасть, и для тех, кому есть что надеть.

— И всем есть что надеть? — поинтересовался я.

— Вы правы. Большинство женщин были одеты в д… д… д… д… д… декольтированные платья. Одним словом, загнивающий Запад.

— Ватсон, вы теперь можете сделать вывод о том, что бал действительно был общедоступным.

— Я не могу сделать такой вывод.

— Рассудите сами. Исаев сказал о большинстве женщин, а не обо всех побывавших там женщинах. Следовательно, бальные платья были не у всех.

— Может вам это нравится, а вот мне пришлось ради конспирации фотографировать. Теперь у меня нет желания проявлять плёнку.

Исаев снова ушёл, и я при отсутствии других занятий продолжил написание правдивых рассказов о расследованиях Шерлока Холмса после его беспрецедентного возвращения. Мой друг задумчиво вертел в руках трубку, не решаясь наполнить номер табачным дымом и тем самым вызвать нарекания. Бросив трубку, он взял скрипку и исполнил мелодию собственного сочинения. Я не помнил, слышал ли я уже эту мелодию. Вечером я вспомнил о свежем воздухе и уговорил Холмса и выйти на улицу.

Выйдя из гостиницы, мы пошли на юг по Вильгельмштрассе и прошли мимо Имперской почты. Нас обдувал холодный воздух, по асфальту летели жёлтые листья. На перекрёстке нас нагнал Исаев.

— Шпионите? — спросил Холмс.

— Да, герр Хаузер. Я сделал одно интересное наблюдение. Приходилось ли вам слышать о том, чтобы пациент влюбился в медсестру? Кажется, некий буржуй даже написал об этом книгу. Ладно, плевать на него. Я имею в виду…

— Говорите толком! О ком вы рассказываете?

— Под пациентом я подразумеваю Штольца. А о какой медсестре идёт речь, вы сами понимаете.

Мы молча стояли, обдумывая новость. Наконец, Холмс издал возглас отчаяния.

— Я догадывался об этом. Но в то же время я опасался за нашего милого доктора!

— Руки вверх! — раздался громкий голос.

Мы обернулись на голос и увидели двоих немцев, грозно смотревших на нас. Они были удивительно похожи друг на друга, одеты в чёрные пальто и шляпы, у них были тёмные очки, а их усики я впоследствии видел на лице бродяги Чарли. За спиной стояли полицейские — шуцманы в своих фуражках в форме ведёрка.

— Вы пойманы! — крикнули немцы с ещё большей берлинской резкостью, чем нам приходилось слышать.

— Бежим, товарищи! — крикнул Исаев. — Мы должны предупредить союзников!

Исаев произнёс эти слова с такой уверенностью, словно знал этих людей. Мы помчались по Вильгельмштрассе мимо правительственных учреждений. Из соседней улицы вышли наши союзники. На тщательно причёсанной голове Штольца было канотье и теперь он весь выглядел как денди. Впечатление портил лишь пластырь под левым глазом. Фройляйн Клозе откинула вуаль-бинт, на левом плече висела ковровая сумочка, в правой руке был букет роз.

— Хватит ухлёстывать! — крикнул Исаев. — Бежим!

Фройляйн Клозе в испуге выронила букет, и наши немецкие «товарищи» начали убегать от преследования. Мимо меня просвистела пуля. Юная леди бежала всё медленнее, пока не исчезла за нашими спинами. Неожиданно Штольц бросился назад. Тут же он выбежал вперёд, неся любимую на руках. Мы не успели опомниться, как Штольц поскользнулся и оказался в лежащем положении. Сзади раздался противный смех.

вернуться

29

Улица 17 июня.

вернуться

30

Душевное равновесие (фр.).

вернуться

31

Колонна Победы была перенесена на улицу 17 июня в 1938 году. Кёнигплатц — ныне площадь Республики.

вернуться

32

См. «Пустой дом».