— Ксаверий, пока мы летим к Земле, скажи — с какой целью ты мне объявился?
Ответ прозвучал не сразу. Эулий даже успел в деталях рассмотреть идущее полным ходом слияние Млечного Пути и Туманности Андромеды, отыскать слабенький огонек крейсера, в одном из помещений которого покоится его тело, полюбоваться бесконечными далями — или глубинами — космоса.
И только после долгой паузы он услышал:
— Видишь ли, Эулий… Завоевание Земли — затея безумная. Земля полна обитателей, и они свою родину просто так никому не отдадут. Всех вас ждет смерть. Ждала бы…
— Что такое смерть? Это спрашиваю у тебя я, который недавно познал радость освобождения от тела!
— Смерть — это не только освобождение от тела. Это еще и освобождение от дела. От всех привязанностей и забот. И вообще весьма мучительный процесс…
— Н-да, — согласился Эулий. — Я видел выживших после нападения насекомых. И могу только представить, как пришлось расставаться с жизнью тем, кому умереть пришлось…
— Так вот мне, — продолжал Ксаверий, — показалось, что губить весь ваш не слишком многочисленный народ, причем исключительно в угоду захватническим планам Амдиэля — это несправедливо. И я решил открыть кое-какие истины тебе… Чтобы ты стал вождем своего племени на пути к новой жизни.
Эулий расхохотался.
— Ты смешишь меня безжалостно! Ну, какой из меня вождь? Что из того, что я лучше других знаю устройство фотонного зеркала? Все мое преимущество — это знание.
— А я и не предлагаю тебе, Эулий, жечь сердца своих соплеменников пламенным глаголом. Я предлагаю тебе — и всем вам — покинуть Солнечную систему и обрести долгожданный покой где-нибудь неподалеку от нас. Всем, чем мы богаты, мы поделимся. Это, между прочим, вполне соответствует планам вашего маршала. Своего рода устранение конкурентов…
— Эльмад Амдиэлю не конкурент… Кстати, не лучше ли нам вернуться на Эльмад?
— Не лучше. Это будет бегство, а бегства Амдиэль вам не простит. И поэтому Амдиэль вас не отпустит, хотя и хочет вашего исчезновения. А не исчезнете, Амдиэль сделает с вами то же, что сделал с Лидмахом.
— А что случилось с Лидмахом? Они ж вроде с Амдиэлем друзья не разлей вода…
— Вот-вот, — ответил Ксаверий, останавливая движение. — Дружба обернулась заговором. Который Амдиэль блестяще раскрыл, и примерно наказал зачинщиков. Казнив всю аристократию и весь цвет высшего общества Лидмаха…
— Тогда, Ксаверий, получается, что Эльмад — на очереди?
— Эльмад — впереди очереди. Ваши женщины и дети не случайно были расселены по всей планете. Они должны были сыграть — и сыграли — роль демпферного устройства, или, попросту говоря, пушечного мяса, став объектом агрессии со стороны эндемичных форм жизни.
— Ну, да, — согласился Эулий. — Способ восприятия действительности у животных и насекомых настолько различен, что говорить о направленной жестокости нельзя: осе или пчеле все равно, кого жалить — безобидного ребенка или опасного взрослого. Да она и не различит, кто есть кто…
— В общем, Эулий, я предлагаю тебе всех эльмадцев отсюда увести. Но для этого нам нужно проверить идею, пришедшую в твою светлую голову. Ксор, кстати, нам намекал, что движение души сродни управлению пространством… Давай-ка попробуем найти одно из тех фотонных зеркал, которые остались после разрушения кораблей.
Эулий немного помолчал, вспоминая.
— В моей лаборатории, которую мы построили в горах, есть все данные о расположении кораблей на тот момент. Можно вычислить…
— Не нужно ничего вычислять. Смотри…
Медленно кувыркаясь, между ними и верхними слоями земной атмосферы проносилось огромное полусферическое зеркало. Его внутренняя чаша настолько четко и детально отражала и далекие звезды, и близкие облака, и бесконечную черноту космоса, что казалась невидимой, прозрачной. Наружная, выпуклая сторона, ничем особенным не отличалась. По всей ее поверхности бугрились остатки каких-то конструкций, а обрывки трубопроводов странными щупальцами тянулись вовне — и ни до чего не могли дотянуться. Величественное, и, одновременно, жалкое зрелище, отметил про себя Эулий.
Они с Ксаверием приблизились к зеркалу.
— Давай так, — предложил ученый, — мы оба представляем себе пространство, занимаемое зеркалом, в виде сложенного в несколько раз одеяла. Вот это-то одеяло мы и — вместе, одновременно, по команде — и пытаемся распрямить. Встряхнуть, вытряхнуть!
— А с чего ты решил, что хоть что-нибудь получится? — поинтересовался Эулий.
— Расскажи, как ты летаешь?
— Ну-у-у… Просто устремляюсь вдаль, как будто у меня есть тело. Весь протягиваюсь вперед, если хочешь.
— Понятно, все мы так… А ноги твои воображаемые — где?
— Ноги я, Ксаверий, как будто бы подтягиваю к себе, только это как-то бесконечно… головой устремляюсь, а ноги подтягиваю. Все время. И такое странное у меня ощущение, будто вода по ногам струится. А что, у тебя по-другому?
— Точно так же. У всех душ передвижение получается одинаково хорошо, причем совершенно неосознанно. Я бы сказал — инстинктивно.
— И что из того?
— А то, Эулий, что наше передвижение в пространстве — суть есть наше управление пространством. Когда мы устремляемся вперед, мы, по сути дела, растягиваемся в пространстве.
— Или, если рассуждать методом от противного, мы остаемся на месте, но сминаем пространство в промежутке от нашей воображаемой головы до наших воображаемых ног… Так? — догадался Эулий.
— Именно, друг мой, именно. Потому-то скорости нашего передвижения много выше скорости света — граничной для распространения любой разновидности электромагнитной энергии. Потому-то и инерцией мы не обладаем.
— Но ведь мы же не осознаем, каков механизм взаимодействия души и пространства?
— Что не мешает нам вполне успешно передвигаться… В общем, давай пробовать!
Человеческие души примолкли, сосредоточившись на гигантской чаше. Внешне не изменилось ничего. Зеркало, в непосредственной близости от которого они находились, только дернулось — и то не целиком, а так, будто по нему пробежали волны. Даже не пробежали, а лишь возникли, обозначились сразу по всей площади и толще, и моментально исчезли.
— Получилось ли? — спросил Эулий.
— Надо проверить, — ответил Ксаверий, — но как?
— А давай толкнем его к Земле! Попробуем толкнуть… Представим, что устремляемся вперед, только вместо воображаемой головы — у нас реальный край реального зеркала.
И снова ничего не изменилось внешне. Хотя нет: мало-помалу край огромной, по-прежнему сверкающей чаши, стал передвигаться в сторону голубого марева атмосферы.
— Как думаешь, Эулий, долго ли ему так ползти?..
— Парусность огромная. А мы, как ни крути, в верхних слоях атмосферы… Оно наверняка уже тормозится. Давай еще подтолкнем!
И они вновь приблизились к краю зеркала, и вновь приложили к нему свои неловкие и неодновременные усилия. Однако дело пошло на лад. Километрового диаметра чаша, блистая отполированным нутром, загудела и завибрировала, встречая первые воздушные уплотнения. Земное притяжение неумолимо тянуло ее вниз. Все более слаженно, и потому все более действенно, толкали этот циклопический обломок две человеческие души.
— Души мои! Что это вы здесь затеяли? — голос, раздавшийся в пустоте, удивил и Ксаверия, и Эулия.
— Вижу, вы тут камушки в воду швыряете? То есть пытаетесь фотонное зеркало от амдиэльского звездолета утопить в океане. А зачем?
— Великий Ксор? — трепетно спросил Ксаверий.
— Просто Ксор, — прозвучало ему в ответ. — Так как? Желаете, чтоб булькнуло как следует?
— Мы, Ксор, пытались распрямить пространство… — начал было Ксаверий, но Ксор прервал его:
— Этого и следовало ожидать. Поздравляю! У вас, как я вижу, все получилось!
— А что теперь будет с зеркалом? — поинтересовался Эулий.
— А-а, Эулий, человек Хамдиэля… Что? Нагреется, рассыплется на кусочки, самые крупные из которых долетят до земли. Точнее, до воды. Пошипят, как будут тонуть. И все!