— Привет, Ильюша!

— Привет! Приехали, значит. Письмо получил?

— Нет.

— Так я и думал. Почта стала плохо ходить: на шестой, на седьмой день письмо в городе.

— Что так?

— Смотри туда. Видишь?

Вижу, против дома Ильи на стенке сарая висит синий почтовый ящик. Вокруг высоко поднялась крапива.

— Вижу, так что?

— В этом все дело. Девчонка-почтальонша приходит, она в мини-юбке. Ей же не попасть. Который день сижу и все думаю: то ли взять косу, выкосить крапиву, то ли перевесить ящик на мою избу?

И тут никак нельзя, чтобы повеселело лицо у рассказчика, улыбнулись губы или — избави бог! — самому рассмеяться. Какой тогда рассказчик? Разве что — в глубине глаз, прикрытых длинными ресницами, как искра, мелькнет смешинка, самая малая.

Сидит на лавочке у дома над древней и тихой Уверью милый мудрец-созерцатель. А я здесь, в городе, о нем раздумываю. Чем заслужил наш Ильюша стойкую и уважительную любовь друзей-охотников? Ответ нахожу сразу: хороший, добрый человек — этого мало; важно, что он твердый и точный хранитель охотничьих традиций, строгой этики, неподкупный арбитр в спорах.

Скажем, соберемся у костра на дневку при охоте по перу с легавыми. Разговоры, разговоры… Выясняется, что некто «молодой и горячий» заметил запавшего под стойкой в траве тетерева и застрелил. Илья непременно скажет: «Разбил, конечно, в лепеху… надо в таких случаях прицельно, по головкам, по головкам…»

Тут молодому уже становится тошно. Однако Илья беспощаден, обращается уже ко всем: «Ничего, у него все впереди. Дело так пойдет — бекасов без стойки начнет стрелять, гончих набросит, а зайца стукнет на подъеме, потом утят-шлепунцов, копалуху на глухарином току, потом Госбанк ограбит и зарежет жену. Это точно».

Услышит Ильюша в чужой компании жалобу: «Что этих бекасов стрелять, — есть нечего, а патронов, патронов…» — немедленно поддержит: «Это верно. Вот мой сменщик бросил такую охоту. Ездит с ружьем по деревням, помогает вдовам и старикам свиней резать: жаканом в ухо — и точка. Ему мяса уделят, еще и нальют. Получше бекасов».

Ильюша-Ильюша, дорогой человек! Какая удача, что ты встретился нам в жизни.

ЧЕМПИОН РОССИИ

Когда рассказывал о Жене Фрейберге, я почувствовал, что нельзя не рассказать про Волю Романова. Он был ближайшим другом и верным спутником Жени. Оба прожили немало лет, то совсем вместе, то расставаясь надолго. Начало их дружбы как бы территориальное: один жил в Павловске, другой в Царском Селе, — это в молодости. В самые бурные дни революции Женя Фрейберг случайно встретил на улице Волю, спросил: «Ты что, ты где?» — «Я в мотоциклистах при штабе». — «Пойдешь со мной на Волгу корабли из Балтики переводить?» — «Пойду». Так они начали поход — большой отрезок их жизни, — воюя с белыми от Камы до Охотского моря. Вернулись и снова надолго потеряли друг друга.

Я познакомился с Волей на футбольном поле Павловско-Тярлевского спортивного кружка. Играл мой брат Юрий, а я приехал в качестве болельщика (правда, тогда такого слова не было, но это не важно). Наш дядюшка и друг, Женя Фрейберг, представил нам высокого, стройного человека, сказал: «Познакомьтесь — Волька Романов. А это мои братцы-племяннички». Как всякий человек, кто впервые видел Владимира Константиновича Романова, я был поражен прежде всего его внешностью: высокий, широкоплечий, идеально сложенный атлет. Прекрасное, умное, чуть продолговатое лицо.

К этому времени Воля Романов уже известен в Петербурге, да, пожалуй, и гораздо шире. Он был первым чемпионом России по прыжкам в высоту, что окружало его имя ореолом, особенно для нас, мальчишек. А собой настолько хорош, что его постоянно рисовали или лепили художники, больше художницы. Ехидный наш дядюшка, встретив в Павловском парке Волю со спутницей, спрашивал несколько двусмысленно: «Рисовались?» А нам потихоньку говорил: «Волька дешевый натурщик: ему ничего не надо, кроме хорошего кофе и свежей сдобной булочки. Такой у него обычай». Через некоторое время кто-то рассказал нам и легенду о Воле Романове, ее «чрезвычайно секретно» передавали друг другу: будто Воля — сын великого князя Константина. В подтверждение этих слухов приводились факты: мама Воли жила в домике на краю Павловского парка, Воля был очаровательным кудрявым мальчиком, и великий князь любил заходить в этот домик и гулять с маленьким Волей. Больше того, находили даже его сходство с известным портретом Константина. Чтобы покончить с этой легендой, скажу, что Воля после гражданской войны окончил военную школу и стал преподавать в военных училищах физкультуру. Он был военнослужащим до выхода на пенсию. По тем временам родства с Константином было достаточно, чтобы такая карьера не состоялась.

За годы службы этот физически одаренный человек несколько раз становился чемпионом Красной Армии по лыжам и по теннису. Но — скромный — никогда нам об этом не говорил, узнавали стороной. Теннис он очень любил, играл до старости сам и вместе со своей женой, милейшей Екатериной Владимировной, судил на состязаниях теннисистов в Ленинграде.

В. К. Романов.

Каким он был охотником? Страстным, неутомимым и большим знатоком звериных следов. Если кто-нибудь из нас обнаруживал в лесу сильно припорошенный, почти невидимый и запутанный след зайца, то стоило попросить Волю разобраться — долго ли, коротко ли, а заяц будет поднят!

Он очень любил собак и хорошо знал охоту с подружейной. Был такой случай. На станции Строганово я купил большого, лещеватого, не очень породистого поляка-гончего. Попробовали его раз летом — Донар работал прилично. В день открытия охоты на зайцев мы с Юрием поехали на станцию Двинская, где у лесника жил наш выжлец. Предвкушали радости нашей любимой забавы. Очень скоро Донар поднял зайца, прямо завыл на подъеме — такая горячая помычка у него была, — и тут же смолк, потерял след. Да, потерял свежеподнятого — зайца мы перевидели, ошибки не было, — проработав несколько минут. То же повторилось на втором, третьем и четвертом подъемах. Не теряя надежды, мы ходили по лесу до глубоких сумерек: результат один и тот же — короткий гон и возвращение к нашим ногам. Нам все стало ясно — собака потеряла чутье. Ни я, ни брат никогда не продавали собак, тем более ущербных. Значит, надо отдавать, что называется, в хорошие руки. Грустные, мы привезли Донара ко мне домой.

Зашел Воля, посмотрел на собаку — она его весело приветствовала. Он погладил, а собака улыбнулась во все зубы. Узнав о нашем решении, Воля сказал: «Знаете что, ребята, отдайте его мне. Славная псина, у-у-у какой здоровущий, для поляка борзоват, конечно, но главное же не экстерьер, а работа. У меня уже собачка живет, вы знаете — арлекин Попка, но что одну кормить, что двух. Может быть, поправится, погоняют в паре».

Через два месяца мы поехали к Воле в Павловск. В гости приехали, охотиться не думали, но он стал уговаривать: «Пойдемте, ребята, сходим, тут недалеко, по краю парка, у меня русачок есть, да не один…» Одетые в «цивильное», как приехали из города, черпая галошами снег, мы пришли на край высокоствольного леса и поля. В кустарнике небольшой долинки Попка и Донар побудили большого рыже-серого русака и быстро угнали со слуха. Воля уверенно сказал: «Вернут». Не буду подробно описывать гон, скажу только, что смычок держал зайца твердо. Матерой русак уходил в соседнюю деревню, вваливался в парк, путая собак на топтаных дорогах и дорожках, — ничто его не могло спасти. Дело кончилось совсем необычно. На наших глазах после небольшого теперь уже круга русак выскочил из леса и помчался открытым полем по накатанной дороге. Тут же за ним вывалил смычок. Заметив уходящего зайца, Донар могучим рывком догнал его и схватил. Так мы, трое безружейных стрелков, принесли и отдали Волиной жене зайца. Уехали с братом в город с чувством хорошей зависти: стало ясно, что собака чутья не потеряла, просто приболела, а великий мастер собачьего дела, Воля, выправил ее и получил незаурядного гонца.