Теперь Миши понял и поразился: стало быть, сестры потом и кровью пытаются создать для Шани обеспеченную, счастливую, как у какого-нибудь графа, жизнь. Мысль об этом вызвала в нем гнев, возмущение.

Он встал. Пора идти к старому господину, да и оставаться здесь невмоготу.

— Ах, между прочим, — сказала Виола, — это вам. — И сунула ему в руку два серебряных форинта.

Миши смущенно принял деньги, он совсем забыл, что уже целый месяц занимался с Шани.

Он поблагодарил, точно за подаяние, тихо, робко, стыдливо и даже хотел поцеловать Виоле руку, но не решился.

Когда он вышел в прихожую, следом за ним выбежала Белла.

— А стихи вы мне не оставите? — ласково, еле слышно спросила она.

Миши покраснел до ушей — хорошо, что там было темно, — и, сунув руку в карман, нащупал забытый смятый листок, собрался отдать Белле, но новая мысль его остановила: стихи показались ему никуда не годными, и он испугался, что девушка, разочаровавшись, посмеется над ним.

— Не сердитесь, пожалуйста, — пробормотал он.

Белла потрепала его по щеке, чмокнула в лоб, и растерянный Миши выскочил во двор, озаренный лунным светом.

Он несся всю дорогу, так что дух захватило. И немного успокоился, лишь когда добежал до коллегии. «Как несправедливо, неразумно устроена жизнь», — думал он. И не понимал, что в ней не так, не понимал, почему всюду царит нелепый хаос. Ведь как ни умны люди, многого они не в состоянии осмыслить и объяснить: отчего, например, существуют такие злополучные семьи, как его и Дороги?

Он чувствовал, что ему теперь очень близка Белла. Ее доброта и нежность — как трогательно просила она показать ей стихи! — потрясли его до глубины души. Сейчас он уже жалел, что не отдал девушке листок, терзался стыдом, ведь никто на свете не проявил к нему такой доброты. Попадись его стихи на глаза мальчикам, они бы, конечно, потешились, поиздевались над ним, а Белла, совсем уже взрослая, была с ним так мила весь день. Как жаль, что Дороги разорились, потеряли куда больше, чем его семья. Разве можно сравнить их былой скромный достаток с растаявшим богатством Дороги? Дедушка Беллы заказывал для себя целый поезд — с ним трудно было тягаться отцу Миши… Вот были бы у него сейчас деньги, полная корзина, куча денег, он выкупил бы все прежние поместья Дороги и подарил им. Но не Виоле: она, разбогатев, будет по-прежнему злиться и еще больше привередничать и командовать. И не ее отцу, который все пропьет и промотает. И не Шани, лентяю, заслуживающему разве что хорошую порку, и не маленькой хохотушке Илике, и не их матери, этой жалкой мумии, а только Белле, одной Белле. Пусть покажет себя и царит над всеми, пусть будут у нее красивые наряды, дворец, челядь — все к ее услугам, и станет она королевой в этом городе. Но стихи он и тогда ей не отдаст. Поцелуй она его хоть тысячу раз!

И он рассмеялся про себя.

Хорошо иметь кучу денег! Раздобыть бы золотой форинт, который к тебе возвращается, как только его истратишь. Он скупил бы тогда для Беллы товары во всех городских лавках, слал бы ей на дом шелка. Но тут быстро не обернешься, уж лучше найти на улице бумажник, набитый тысячными ассигнациями, ничейный бумажник. Или то, к чему прикоснешься, превращалось бы в золото, но не все, как у царя Мидаса, а только то, что хочешь превратить в золото. Тогда можно было бы засыпать Беллу золотыми цветами. Или разыскать бы зарытый в земле клад старинных золотых монет — крестьяне в деревне рассказывают, что в заветных местах вспыхивают над землей голубые огоньки. Или явилась бы фея и сказала, что исполнит три твоих желания, тогда он назвал бы два, а третье оставалось бы всегда неизменным: чтобы фея выполнила еще три желания…

У Миши разыгралась фантазия, и он придумывал тысячи способов для приобретения сокровищ и всеми сокровищами без устали осыпал Беллу… Как горели ее губы, когда она прикоснулась к его лбу. Может быть, у бедняжки был жар?

Усталый, измученный сидел он у господина Пошалаки и читал газету. В одном из номеров на последней странице он, к ужасу своему, увидел заглавие: «Тираж лотереи».

Миши так напугался, что старый господин это почувствовал.

— Что, что такое?

— Ничего… Номера выигрышей, — пролепетал Миши.

— A-а, наши выиграли?

— Нет.

— Не-е-ет? Черт возьми!

— «Будапешт: 5, 95, 4, 11, 92, — читал Миши. — Вена: 12, 37, 43, 7, 38. Прага: 71, 7, 46, 83, 18. Линц: 34, 45, 76, 13, 2».

Господин Пошалаки довольно долго хранил молчание. Сердце у мальчика неистово колотилось. Бог знает почему, но Брюнна в газете не было.

— Ну, а наши на какой город поставлены? — спросил чуть погодя старый господин.

— На Будапешт, — пробормотал Миши.

— А какие же номера выиграли в Будапеште?

— 5, 95, 4, И, 92.

— Ну ни один не совпадает, — сердито проворчал старик и заговорил о другом: — Что там еще в газете?

Мальчик стал поспешно читать дальше.

Он чувствовал себя совершенно счастливым и готов был смеяться: так удачно солгал. Он и не представлял себе раньше, как сможет выпутаться. Если бы господин Пошалаки принялся обстоятельно его расспрашивать, он не стал бы отпираться. Но солгать оказалось так просто: сказал одно словечко — и дело с концом. Стоило ли изводиться, если избавление было куплено такой дешевой ценой?

Господин Пошалаки больше и не заговаривал о лотерее. Выйдя во двор, Миши поежился от холода, запахнул свое пальтишко и торопливо зашагал в коллегию.

Он был доволен собой. Как скверно прошел вчерашний день и каким удачным оказался сегодняшний.

Когда Миши хотел, сойдя с тротуара, направиться к собору, его внимание привлекла какая-то молодая женщина. Сначала она не показалась ему знакомой, и вообще он не имел привычки разглядывать на улице прохожих, но точно какая-то неведомая сила приковала его взгляд к этой женской фигуре.

Перед витриной ярко горел фонарь, и под ним стояла девушка с молодым человеком. Рассматривая витрину, они весело переговаривались и смеялись.

Миши прирос к земле. Молодой человек был Янош Терек, а девушка — Белла.

Он в сто раз меньше бы растерялся, сверкни вдруг перед его носом молния, а если бы собор снял вдруг свой красный тюрбан и поклонился Миши до земли, он ответил бы вежливо на поклон. Но сейчас, точно дерево, глубоко пустившее корни, он не мог сдвинуться с места. Охваченный ужасом, не смел даже пошевельнуться.

Белла и Янош Терек стояли шагах в пяти от него и Миши слышал хорошо знакомый приятный смех девушки. Слышал и ее голос.

— Ну и ветреник вы, если вам вообще можно верить, — проговорила она мило и весело.

— Клянусь богом! — склонившись к ней, пробормотал молодой человек.

Тут Белла слегка повернулась, словно направляясь туда, где стоял Миши, и он так перепугался, что понесся со всех ног, как побитая собачонка, и оглянулся, только когда добежал до темной ограды парка.

Отсюда он их уже не видел, но от этого еще тяжелей стало у него на сердце.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

У Миши уже вошло в привычку просыпаться ночью и, устремив взгляд в темноту, раздумывать о всяких необычных происшествиях.

Например, как господин Янош познакомился с Беллой?

Тут дело нечисто, ведь Белла сказала: «Быть может — с удовольствием». Она тогда и понятия не имела, что за птица господин Янош, вовсе не желала знакомиться с ним, а теперь они так весело и непринужденно болтали между собой, стоя перед витриной. Миши готов подумать, что господин Янош бесцеремонно втерся в дом Дороги и всеми правдами и неправдами подговорил девушку совершить какой-то бесчестный поступок. Поэтому она и была вчера такая притихшая и печальная. Завтра же надо пойти и рассказать все тетушке Терек, рассказать Илонке, что господин Янош, этот подлец, замыслил что-то недоброе…

В полусне, полудреме он явственно слышит свой собственный голос, обличающий господина Яноша, видит, как убивается тетушка Терек, плачет в негодовании Илонка, а дядюшка Терек вынимает чубук изо рта, высоко поднимает густые седые брови, восклицая: «Разве можно вовлекать в беду честных девушек!»