Миши слушал Виолу, и ему казалось, что все это сон. У него снова начался жар.

Через неделю он поправился, начал вставать с постели, но словно разучился ходить, еле ползал, как осенняя муха, — ему самому даже было смешно.

— Ну, когда пойдем в коллегию? — однажды вечером вдруг спросил дядя Геза. — На уроки, — ласково прибавил он.

— Никогда, — потупившись, прошептал Миши.

Долго тянулось молчание. Ярко горел в печке огонь, издалека доносились гудки паровозика.

— Что же тогда из тебя получится? — совсем тихо спросил дядя Геза.

Мальчик молчал и молчал, еще ниже опустив голову. Не решался высказать то, что было у него на душе.

— Кем же ты хочешь стать, дорогой мой? — спросил опять дядя Геза.

— Учителем людей, — вырвалось у Миши.

И опять наступило молчание.

— Без учения никто еще не становился учителем, — погодя сказал дядя Геза.

Миши пришел в замешательство — ведь он хочет учиться, вернее, не учиться, а знать. Знать все, что известно людям. И он испугался, что сейчас выдаст себя, свою сокровенную тайну, в которой сам себе боялся признаться, которую не открыл бы никому на свете, кроме мамы: он хочет стать поэтом.

— Миши, родной мой, как же ты себе это представляешь? — ласково посмеиваясь, сказал мудрый дядя Геза. — Ты пойдешь по дороге жизни и всех, кто тебе повстречается, кто повстречается тебе на жизненном пути, будешь учить?

— Да, — пряча улыбку, ответил Миши.

Дядя Геза ласково посмотрел на мальчика.

Немного погодя он вынул изо рта душистую сигару и заговорил, как обычно, решительным тоном:

— Я думаю, лучше всего поступить тебе в школу, где я преподаю. Там ты будешь учиться, пока не вытвердишь разные склонения, спряжения и все прочее, что знают другие, а потом уже сможешь сам учить людей.

Долгое время хранили они молчание. Миши тихо плакал от счастья при мысли, что ждет его впереди. Потом дядя Геза снова заговорил ласково и проникновенно, его душевный, ободряющий голос словно освобождал от пут сердце и обнажал его перед богом.

— А может быть, ты намерен учить людей чему-нибудь еще?

Миши украдкой поглядывал на дядю Гезу. На глазах у него навернулись слезы, он сжался в комок и едва-едва слышно прошептал:

— Только одному: быть добрым, быть добрым, быть всегда честным…

Он уронил голову на грудь. Комната озарилась мягким, приятным светом, и сразу его охватило нетерпеливое желание пойти, поскорее пойти в школу, где преподает он, его дорогой, милый, хороший дядя Геза — ведь он сама доброта.