— Злюка, — сделав вид, что не обиделась, кокетливо проворковала Алевтина Васильевна. — Тебе не идет, милочка, хамство.

Ого, отметил Алексей, мадам может за себя постоять, ишь какой блеск в глазах!

— Скажи еще, что мамочка желает счастья и добра, — не унималась Гера.

— Разве ты в этом сомневаешься? Мы для тебя ничего не пожалеем, — Алевтина Васильевна почти вплотную придвинулась к Алексею. Можно было не сомневаться, что говорит она это искренне и действительно ничего не пожалеет для своей дочери из того изобилия, которым окружила себя. — Прошу тебя только, не груби Тэдди, не надо всем портить такой приятный вечер.

Зазвучала музыка, и Алексей с удивлением отметил, что за роялем — незаурядный музыкант. «Кто это?» — спросил Алевтину Васильевну. Она назвала известную в кругах любителей музыки фамилию, объяснила, что маэстро в городе на гастролях, но вот выбрал свободный от концертов вечер, откликнулся на приглашение.

Алевтина Васильевна явно гордилась своим «салоном» и желала, чтобы Алексей тоже заметил, как у нее мило, уютно и какие интересные люди здесь собираются. Выглядела она молодо, и даже косметика не старила ее, наоборот, умело подчеркивала серые глаза, матовый цвет лица, длинные ресницы, которыми она мило «хлопала». Вот только голос… Мягкий, доверительный, он время от времени выходил из повиновения, и тогда слова хозяйки дома звучали жестко, гортанно — так иногда переругиваются с покупательницами рыночные торговки. Это было чисто профессиональное — Алевтине Васильевне постоянно приходилось вышибать «дефицит» для своего универмага, укрощать строптивых продавцов и не в меру привередливых покупательниц.

— Вам нравится у нас? — не удержалась и спросила она Алексея.

— Не знаю еще, — стараясь, чтобы ответ не прозвучал резко, сказал Алексей. — Столько впечатлений…

Это уже позже придут мысли о том, на какие средства можно приобрести дорогие ковры, резную мебель, оригинальные картины в массивных рамах из красного дерева. А пока его подавляло обилие вещей, словно бы выставленных для обозрения. Он не мог сказать, со вкусом они подобраны или так, по случаю, не было у него житейского опыта общения с обитателями таких вот, похожих на антикварные магазины, квартир. Майор Устиян, наверное, серьезно бы сказал: и хорошо, что у вас нет такого опыта, лейтенант.

— Ну что это я к вам прицепилась? — Алевтина Васильевна вспомнила о своих обязанностях хозяйки. — Побегу дальше. Вам, наверное, лучше будет вдвоем. Воркуйте, пожалуйста.

Пока они разговаривали, отец Геры, Станислав Валентинович, накинул плащ и ушел, тихо прикрыв дверь.

— Он часто так, — безразлично сказала Гера. — Нет, чтобы уйти совсем. Я думаю: произойдет это когда-нибудь? Решится? Понимаешь, он действительно очень талантливый человек, и душно ему здесь, в этом мире, тяжело. Мама знает, что у него есть женщина, к ней он и уходит, когда невмоготу.

— Как же так? — изумился Алексей. — Да разве такое возможно?

— А тебе подавай прямую линию жизни? — печально спросила Гера. — Если друг — так настоящий, если семья — так незыблемая ячейка общества? В жизни не всегда так, как на плакатах.

— Не так у тех, кто не очень этого хочет, — Алексей сказал, но сам был не очень уверен, что это на сто процентов верно.

— Мне жаль папу, — тихо сказала Гера. — Больные на него молятся, ты знаешь, что только они не предпринимают для того, чтобы оперировал именно он! Когда в клинику приходит профессор Синеокий, там даже климат другим становится. «Профессор сказал…», «Разве вы не слышали, профессор просил…» А дома он вдруг сникает, становится безразличным, отстраняется от всего. Я видела, ты заметил пустые бутылки в кладовке на даче. Заметил ведь?

— Заметил, — признался Алексей.

— Это мама, Тэдди и их приятели развлекались. Ты думаешь, почему я так хотела, чтобы именно сегодня ты у нас побывал?

— В самом деле, почему?

— У меня с мамашей состоялся крупный разговор, в результате которого я запретила ей и ее друзьям появляться на моей даче, — слово «моей» Гера выделила резко, отрывисто.

— Как ты объяснила свой запрет? — поинтересовался Алексей.

Гера временами поражала его неожиданными своими решениями и твердостью, с которой добивалась их осуществления. Бывают же такие внешне «неприспособленные» к жизни девицы, оказывающиеся посильнее иных мужиков.

— Пока, до покупки кооперативной квартиры, жить там будем мы с тобой, — ответила хладнокровно Гера.

Алексей от изумления потерял дар речи.

— Ну что же ты молчишь, словно новость эта застряла у тебя в горле? — как ни в чем не бывало, обычным своим ироническим тоном поинтересовалась Гера.

— Может, ты сообщишь и то, когда мы поженимся? — Алексей попытался все обернуть в шутку, впрочем, ничего другого ему и не оставалось делать.

— Когда ты этого захочешь, — просто ответила Гера. — И не волнуйся, я тебя торопить не буду. — Она добавила рассудительно: — Я собираюсь выходить замуж на всю жизнь, а не на срок. Кажется, так называют количество лет, определенное судом.

— Герочка, ну что ты несешь, — взмолился Алексей. Ему казалось, что Гера разыгрывает сценку из сочиненного ею спектакля.

— Хорошо, оставим пока эту тему, — сжалилась Гера над Алексеем. — Хочу, только сказать еще: не сомневайся, я буду верной и хорошей женой. Все. Точка. Приема нет.

Они стояли у невысокого столика с закусками, к ним не подходили, может быть, не хотели мешать беседе или просто здесь каждый был занят собой, своими партнерами по этой гостиной, где было душновато, хотя и очень просторно. Алексей рад был этому, он не представлял, о чем говорить с людьми, ему совершенно незнакомыми. Он вспомнил поездку за рубеж, там тоже порою возникало такое чувство, когда их приглашали на вечер в какое-нибудь «общество», где интерес к ним был праздный, неискренний, так, дань моде на экзотику. Алексей одернул себя: конечно же, он не прав, здесь собрались разные люди, кто-то пришел случайно, как он сам, других заманили заезжей знаменитостью-музыкантом, а третьи…

— Видишь вон ту девицу? — Гера еле приметно указала на девушку, непринужденно устроившуюся с фужером шампанского в мягком угловатом кресле под торшером. — Ей девятнадцать, ее мужу — шестьдесят, она занята только собой — массажистка, косметички, портнихи, — он руководит районной плодоовощной базой… На сколько рубликов сгниет на базе капуста, на такую сумму и бриллиантик засверкает у прелестной Эльвирочки…

— Как просто! — неподдельно изумился Алексей.

— А зачем усложнять? Вот если бы я выпрыгнула замуж за Теодора — тоже засверкала бы драгоценным светом.

Она зябко передернула плечиками. Алексей в растерянности молчал.

К ним через гостиную, ловко лавируя среди гостей, приближался Теодор Петрович. Он нес поднос с тремя фужерами и бутылкой шампанского.

— Предлагаю испробовать этот нектар за нашу будущую дружбу! — провозгласил Теодор Петрович.

Гера бросила на него равнодушный взгляд.

— Что ты имеешь в виду, Тэдди?

— Так, вообще… — у Теодора Петровича были лучезарная улыбка и такое же настроение.

Гера чуть приметно завелась, она вызывающе сообщила:

— Алексей — член общества трезвости.

— В самом деле? — восхитился Теодор Петрович. — Как интересно! Вас заставили? — невинным голосом спросил он Алексея.

Гера не дала Алексею ответить:

— И кроме того, Тэдди, по-моему, ты не до конца усвоил, что Алеша мой жених. Это означает, что за тебя я замуж не выйду, по субботам не буду летать с тобой в Сочи или на Рижское взморье. Но самую важную информацию ты, наверное, уже выделил: людям той профессии, которая у Алеши, лучше не рассматривать тебя с близкого расстояния.

— Гера, не груби, пожалуйста, — неловко сказал Алексей.

К удивлению Алексея, Теодор Петрович отреагировал на этот ее выпад совершенно спокойно, даже благодушно.

— Я подожду, — проговорил он, — пока ветер не переменится и не наполнит паруса моей судьбы. А почему вы не в форме? — спокойненько спросил Теодор Петрович. — Вам мундир, очевидно, к лицу… Или вы его надеваете, когда приходите за такими, как я?