Правда, когда объект наблюдения, оказавшись на Сунгарийской, почему-то двинулся не вверх, в сторону центра, как полагал сыщик, а вниз, по направлению к берегу Сунгари, Синдо на минуту заколебался.

«Куда это его понесло?» — недоуменно подумалось сыщику.

Но охотничий азарт и предвкушение крупной удачи взяли верх над минутным колебанием. Сунув руку в карман куртки, Синдо спустил предохранитель револьвера и, поджав сухие губы, устремился в погоню.

Белая рубаха виднелась в темноте, прореженной рассеянным светом редких фонарей. Европеец шел быстро, не оглядываясь, будто был убежден в полной своей безопасности.

«То ли слишком самоуверен, то ли чересчур беспечен», — думал Синдо, не спуская глаз со светлого пятна, маячившего далеко впереди.

«А может, вооружен, потому и спокоен?» — пришла другая мысль, и сыщик невольно сжал в кармане рукоятку револьвера.

«Какой дьявол несет его к реке? — озлобленно спрашивал себя Синдо, потягивая носом сырую свежесть ночного воздуха. — А что, если...»

Но тут он запнулся в своих размышлениях, ибо внезапно увидел: из прохода между домами нелегкая вынесла какого-то человека. Заслонив от глаз Синдо объект наблюдения, человек, ступая тяжело и твердо, неторопливо двинулся навстречу филеру.

Синдо, не выпуская руки из кармана, тоже шел навстречу надвигавшейся из темноты фигуре. Внезапно чьи-то тяжелые шаги раздались и за спиной...

Сыщик бросил быстрый взгляд через плечо, и у него неприятно и холодно заколола печень: еще одна темная фигура, неотвратимая, как беда, подбиралась к нему сзади.

Мгновенно оценив ситуацию, Синдо выхватил из кармана револьвер и метнулся к забору. Но перемахнуть через него ему не удалось. Кроме тех двоих, рядом оказался третий. Кошачьим прыжком бросился этот, третий сверху, с забора. Крепкие пальцы обхватили запястье руки, сжимавшей револьвер, а удар ноги в подбородок, безжалостный и ошеломляющий, повалил Синдо на землю. После другие руки воткнули ему в рот кляп и сноровисто его связали.

— Скорее мешок! — негромко приказал кто-то.

Синдо, оглушенный, мало что соображающий, почувствовал, как его затискивают в душную мешковину. Дальнейшее ощущал весьма смутно: мешок завязали, понесли, потом раскачали и бросили. Он почувствовал слабый удар, затем внезапную прохладу, с ужасом понял: «Вода!»

Потом...

Никакого «потом» для сыщика Синдо не было.

 

Вскоре после того, как тело грешного Синдо предали водной стихии, старший унтер-офицер Хосоя выловил из ночного эфира долгожданные позывные радиостанции русских.

Сообщив эту приятную и обнадеживающую новость оператору другой пеленгационной установки, он с энтузиазмом принялся за дело. Вновь неутомимо крутил регуляторы, нажимал кнопки, щелкал тумблерами, производил подсчеты, и возница, руководствуясь его указаниями, то придерживал лошадей, то опять устремлялся вперед.

Слышимость была отличная. Хосоя чувствовал себя едва ли не счастливцем. Он был в ударе, внутреннее чутье подсказывало ему, что сегодня он непременно выйдет на цель. И когда возница в самый неподходящий момент вдруг почему-то остановил лошадей, старший унтер-офицер взорвался:

— Почему остановился, сволочь? — крикнул он в сердцах. — Вперед!

— Вперед не могу, — спокойно ответил возница и пояснил с усмешкой: — Я — извозчик, а не лодочник, и у меня фургон, а не джонка.

— Что за шуточки? — взревев, вскинулся на него Хосоя, пулей выскочив из фургона.

И вот тут-то старший унтер-офицер Хосоя наконец понял, что возница ничуть не шутил и что злую шутку сыграли над ним те, на кого он охотился: фургон стоил у самой воды, впереди была река — водная преграда, как говорят военные. И из-за этого непреодолимого водного рубежа как раз и доносилась вражеская морзянка, уверенная и, как показалось Хосоя, даже насмешливая...

 

Утро, засиявшее над Харбином, было не из тех, что способно вселить бодрость и оптимизм в смятенную душу полковника Унагами. Неприятности в самом деле были чрезвычайно серьезными.

Началось то злополучное утро с раннего звонка старшего унтер-офицера Хосоя.

— Вчера ночью станция КВ-39 снова вступила в радиоконтакт с Благовещенском, — без особого энтузиазма доложил специалист по пеленгу.

— Надеюсь, на этот раз цель накрыта? — с внезапным волнением в голосе осведомился полковник.

На несколько мгновений на другой стороне провода воцарилось молчание. После, очевидно, набравшись смелости, старший унтер-офицер пролепетал:

— Осмелюсь доложить, господин полковник, КВ-39 сменила свое местонахождение.

Настроение полковника вмиг было испорчено.

— Как вас прикажете понимать? — «проворковал» он в телефонную трубку. — Что значит...

— На этот раз радист вел сеанс откуда-то из-за Сунгари, — помявшись, признался старший оператор передвижной пеленгационной установки.

Унагами с силой бросил трубку на рычаг.

Утренний завтрак, каким он был? Впавший в угрюмую задумчивость полковник этого вспомнить не мог. Да и не собирался он этого вспоминать. Занимало его другое... Явным казалось то, что, если тайная радиостанция изменила координаты, значит, он, полковник Унагами, допустил какой-то неверный ход и тем самым спугнул как вражеского радиста, так и тех, кто руководит его действиями. А при таком повороте событий нечего было и надеяться, что удастся выследить по одному красных бандитов и, захватив их врасплох, ликвидировать сразу всю банду вкупе с ее главарем-невидимкой.

Часа через два позвонил майор Яманаси.

— Унагами-сан, — начал он похоронным голосом, — агент Синдо, на котором мы с вами остановили свой выбор, не оправдал возлагавшихся на него надежд...

После подобного начала ожидать можно было чего угодно. Впрочем, Унагами-сан уже был готов к тому, чтобы услышать какую угодно плохую весть.

— Что, оказался курильщиком опиума? — мрачно предположил полковник.

Майор с глубочайшим вздохом разъяснил:

— Сегодня утром полиция извлекла из Сунгари мешок с утопленником.

— И утопленник этот — агент Синдо? — опять предположил полковник.

— Совершений верно, Унагами-сан! — уныло подтвердил Яманаси. — Видимо, его засекли... — Он снова тяжело вздохнул.

Ответного вздоха майор, однако, не услышал. Полковник Унагами не счел нужным вздыхать или каким-либо иным образом высказывать свое огорчение. Тигры, если даже они падают, оскользнувшись на узкой тропе над обрывом, никогда не теряют ни присутствия духа, ни достоинства. Тем более что, и сорвавшись вниз с тропы, тигр все равно приземлится на все четыре лапы. Так же и он, Макото Унагами, по прозвищу Уссурийский Тигр, не стушуется, не потеряет уверенности, а продолжит охоту и успешно ее завершит.

Проигравший — это еще не побежденный. Если игра, вернувшись к шахматным аллегориям, началась с гамбита и потеряна пешка, это вовсе не означает, что итог игры предрешен... Да и стоит ли вздыхать из-за одной выбывшей из игры пешки, даже проходной...

Этими мыслями полковник успокаивал себя все утро, и хотя понимал их весьма относительную справедливость, но зато, когда в середине дня он входил в кабинет майора Яманаси, у него не было уже ни малейшего сомнения насчет того, каким должен быть очередной ход.

«Итак, товарищ красный Икс, — обращался он в мыслях к своему неведомому противнику, — воспользуемся вашим нездоровым интересом к «хозяйству доктора Исии» и предпримем ход конем. Троянским конем, господин Невидимка!»

В кабинете Яманаси, кроме самого майора, полковник Унагами, к своему значительному неудовольствию, застал крайне антипатичного ему субъекта — подполковника Судзуки.

— Слышал, слышал о постигшей вас неудаче, — с сарказмом в голосе произнес подполковник, обмениваясь с Унагами дружеским рукопожатием и лучась милейшей улыбкой.

— Вы слишком торопливы в своих умозаключениях, уважаемый Судзуки-сан, — покачав головой, ответил полковник.

— Да что вы говорите! — воскликнул тот. — Радиста вспугнули, ваш агент ведет слежку в царстве теней... Если после всего этого вы хотите уверить меня, что у вас имеются какие-либо перспективы, то у господина Мацумуры по данному вопросу совершенно иное мнение. Идентичное тому, которого придерживаюсь я.