- И еще, в разгар всего этого, - рассказывал Гутри, - знаете, о чем я подумал? Ха-ха. Я подумал о том, как Кейсуки говорит “ту-по”! Я даже рассмеялся, правда! Но только слегка, таким внутренним смехом. Короче, немного повеселился там, внизу, под снегом…

Самое удивительное, что Кейсуки действительно произнес свое “ту-по”, пока мы ждали, когда спасут из-под снега Гутри. Получается, будто между ними установилась телепатическая связь, между Кейсуки и Гутри, и Кейсуки, получается, отправил Гутри по этой связи смешное слово, чтобы ему было легче продержаться.

Дядя Макс, тетя Сэнди и я переночевали в городе неподалеку от больницы и на следующий день познакомились с миссис Кинг (матерью Лайлы) и мистером Гутри вскоре после их прибытия. Отец Гутри был совсем не таким, как я ожидала. Я представляла его себе таким же жизнерадостным, как сам Гутри, подвижным и пружинистым, высоким и мускулистым, но он оказался застенчивым, худощавым мужчиной, с тихой речью и скромными манерами. И еще мне казалось, что скорее всего во внешности отца Гутри будет так и сквозить наличие у него огромного состояния, что он будет одет в специально пошитые по мерке костюмы, носить на руке часы в золотом корпусе, и тому подобное, однако на самом деле на нем были обычные, довольно потертые брюки цвета хаки и бледно-голубая джинсовая рубашка. Он провел остаток дня и всю ночь у постели сына, тихонько разговаривая с ним. Время от времени в холле, где мы сидели, был слышен заразительный смех Гутри.

Мать Лайлы была совершенно иной. Она стремительно вошла через больничную дверь, одетая в меха, на ходу поправляя прическу, и щелкнула пальцами, привлекая внимание дежурившего при входе работника.

- Мой багаж! - приказала она. - Занесите его внутрь, пожалуйста! - Поскольку дежурный никак не отреагировал, она повторила свое требование более громким голосом, а затем произнесла в воздух, ни к кому не обращаясь: - Здесь кто-нибудь говорит по-английски?

К этому моменту мы уже были возле нее. Дядя Макс назвал себя и уже собирался представить тетю Сэнди и меня, как миссис Кинг прервала его:

- Вы не могли бы позаботиться о моем багаже? Он остался на тротуаре, и любой прохожий может просто уйти вместе с ним.

Мы с дядей Максом вышли и затащили внутрь три чемодана. Видимо, она намеревалась пробыть здесь некоторое время, подумала я. Когда мы вернулись, миссис Кинг приказала дяде Максу:

- Отведите меня к моей дочери!

До самого вечера в палате Лайлы происходили сцены, сопровождаемые громкими криками. Сначала скандал разразился из-за того, что Лайлу не поместили в отдельную палату, затем мать Лайлы разговаривала с медсестрами и врачами на повышенных тонах, поскольку, очевидно, ей казалось, что английские слова станут более понятны, если она будет выкрикивать их. Потом Лайла и ее мать кричали друг на друга.

- Нет, не поеду! - взвизгнула Лайла.

- Нет, поедешь! Ты поедешь домой немедленно, как только мы сможем вытащить тебя из этой помойки!

- Не поеду!

- Поедешь!

Дядя Макс и тетя Сэнди по очереди заходили в палату и пытались утихомирить маму и дочь, но ни один из них не выдерживал там и двух минут. Дядя Макс выходил, потирая лоб, и говорил:

- Теперь твоя очередь!

Тогда вставала и шла тетя Сэнди, но и она довольно скоро выскакивала обратно, в изнеможении сжимая руки.

- Твоя очередь!

Когда миссис Кинг потребовала от дяди Макса и тети Сэнди увезти ее “из этой помойки” и найти ей приличную гостиницу и ресторан, тетя Сэнди прошептала мне:

- Если я убью ее по дороге и попаду в тюрьму, ты придешь, чтобы освободить меня?

Когда они уехали, я пошла к Лайле. Теперь она действительно выглядела ужасно, глаза распухли от слез, лицо красное и некрасивое, волосы слиплись и перепутались.

- О, Динни, - снова заплакала она. - Динни, не дай ей увезти меня! Я не поеду с ней! Не поеду!

- Лайла, может быть, так будет лучше, ты просто не знаешь. Может быть, это твой шанс! - попыталась я успокоить ее.

- Шанс! - взвизгнула она. - О, Динни, как ты можешь говорить такие ужасные вещи! Я тебя ненавижу за это! Я ненавижу, ненавижу тебя!

На следующее утро, однако, Лайла была совершенно спокойна (я подозревала, что врачи могли дать ей и ее матери какое-то успокоительное, так как обе вели себя гораздо сдержаннее). Лайла, по ее словам, всех любила, она любила, любила, любила меня, и она любила, любила, любила дядю Макса и тетю Сэнди, и она любила, любила, любила Гутри, и она любила, любила, любила школу, и она никогда, даже через миллион лет не забудет нас. Она обнимала и целовала нас, а потом они уехали, Лайла и ее мать, в такси, доверху забитом багажом.

Так все закончилось. Их больше не было - обоих Пистолетов.

41. Шляпка и жуки

В середине апреля тетя Грейс и тетя Тилли прислали открытки с поздравлениями по случаю Пасхи:

“Милая Динни!

Поздравляю тебя с Пасхой! Они там, в Швейцарии, празднуют Пасху?

Купила себе новую шляпку. Другой такой красивой просто не существует! Жалко, однако, что ей досталась такая старая голова, как моя.

Мы угощались на Пасху ветчиной. Мне хотелось тушеного мяса, но Лонни говорит, что на Пасху надо есть ветчину. Я терпеть не могу ветчину.

С любовью,

твоя тетя Грейс”.

“Милая Динни!

Если этот план сработает, для тебя будет большой сюрприз. Твой папа придет завтра, чтобы обсудить его. Больше ничего не скажу, а то не будет сюрприза!

Крик сейчас в школе выживания военно-воздушных сил. Его бросают в лесу, и ему приходится есть жуков и змей и самому искать дорогу домой. Хоть бы у него получилось! Жуки не слишком вкусные, если хочешь знать мое мнение. Но лучше, чем тушеное мясо. (Ха-ха.)

Я нашла черепаху у реки и встретила девочку, которая умеет читать по следу. Уверена, тебе бы она понравилась.

Шлю тебе две тысячи бочек поцелуев.

С любовью от твоей тети Тилли,

чемпионки по приготовлению

творожного желе”.

И еще в апреле я получила открытку с Днем святого Валентина от мамы:

“Милая Динни!

Ой! Я забыла послать это в феврале’.”

Ниже она нарисовала голубое сердце (голубое?!) с рыбой (с рыбой?!) посередине.

42. Рыбалка

К концу апреля город Лугано преобразился. Днем мы купались в ярких солнечных лучах и нахлынувшем тепле, а ночью дождик заботился о чистоте улиц. Площадь Пьяцца-делла-Реформа в центре Лугано вновь заполнили стаи голубей и туристов, на балконы вернулись ящики с геранью, а деревья вокруг озера выбросили в воздух ярко-зеленую листву.

На территории кампуса вовсю цвели хурма и магнолии, среди зелени листьев тут и там пестрели островки ярких цветов. Из столовой вынесли наружу столики и над ними раскрыли большие белые зонты для тени. Школьники располагались прямо на газонах по одному и небольшими группами, ласковый ветерок поигрывал страницами раскрытых учебников. На виноградниках, разбитых на склоне холма неподалеку от нашего дома, лоза пустила побеги, обвившиеся вокруг специальных решеток, и в распахнутые окна потянуло сладким ароматом.

В последнюю субботу апреля, за месяц до окончания семестра, мы с Гутри отправились наконец на долгожданную экскурсию. Гутри уже ходил без костылей, только слегка прихрамывал, и шрам у него на лице побледнел и превратился из красного в розовый. Мы запланировали так, чтобы экскурсия состояла из двух частей. На первую часть пригласил меня Гутри, на вторую - я его.

Сначала мы доехали на автобусе до Парадизо на окраине Лугано и купили билеты на фуникулер, похожий на маленький поезд, который полз по склону горы Сан-Сальваторе. Мы втиснулись в вагончик вместе с толпой туристов и стали смотреть в окошко фуникулера, в то время как он упорно карабкался наверх. Деревья, кусты да камни - вот и все, что можно было видеть по краям дороги к вершине горы. Ощущение пространства ускользало от меня, я никак не могла осознать, что было дальше, за пределами этой однообразной картинки за окном. Я вспоминала, как часто наблюдала за фуникулером из своего дома через долину. Я следила, как он метр за метром поднимался в гору, похожий на красную ящерицу, как время от времени исчезал за деревьями и снова возникал, опять прятался в листве и появлялся вновь.