-    Александровские мы. С под Иркутска.

-        Знаю, знаю-с, - Гордеев издал языком щелкающий звук. - А из трехлинейки как бьешь? Пулемет Гочкиса или Шоша знаешь?

-    Не-а, энтому пулемету не обучен, а из винтовки могу. Тока, это.

-    Невеликий, как понимаю, стрелок?

-    Но. - Потупился, вздыхая, здоровяк.

-    А братец твой?

-    Леха-то? Так это. Тоже.

-    Что тоже? Тоже мастер патроны в белый свет переводить?

Парень опять сокрушенно вздохнул, еще ниже опустив голову.

Гордеев сморщился и повернул голову к окну. Из окна открывался

вид на пустынный, крепко утоптанный множеством сапог плац, по которому ветер гнал мелкий мусор. У китайской лавки за дальней границей плаца толпилось десятка два казачков.

-        Вон, погляди, - Гордеев ткнул пальцем в окно. - Видишь, сколько желающих на довольствие встать. И скажу тебе, служивый, что большинство из них из карабина - на скаку! - лепит так, что на том свете только и очухаешься. А потом. У меня отряд - особый. Разведывательный! Мне бойцы нужны соответственные, умеющие скрадываючи передвигаться, ушки торчком держать.

-         Дык мы - таежники, в Восточном Саяне ходили, по охотному промыслу, а потом с отрядом белого движения, - приободрился Леонов. - След читать умеем, зверя скрадывать.

-        Мы нонче человеческого зверя скрадываем, - усмехнулся Гордеев и пристально посмотрел на Петра. - В Восточном Саяне, говоришь, ходили?

-    Но-о. Тама мы все облазили, до монгольского кордону.

-           Это не там ли есть какие-то Тункинские гольцы? - с максимальным равнодушием спросил Гордеев, вперившись глазами в Леонова.

-        Но! - радостно осклабился парень, но тут же посуровел лицом. - Есть таковые по Китою и Шумаку. Глухие места, вашбродь, не приведи Господи.

-        Глухие, говоришь? Это хо-ро-шо, - протянул Захар Иванович. - А что, служивый, совсем там тайга непролазная или на лошадях пройти можно?

-        Но-о, на лошадках-то - запросто. Туда и отступили в двадцатом от красных. В отряде под началом Новикова и.

Леонов вдруг осекся и испуганно посмотрел на Гордеева.

- Ладно. Идите в хорунжему Мунгалову. Возьму я вас с братом на испытательный срок. Как себя покажете, так и дальше определимся.

Захар Иванович сделал вид, что ничего не заметил. Смотрел через окно в спины братцев-новобранцев, уже спешивших к линялой палатке, где обосновался проштрафившися хорунжий. Вот пусть пропитые деньги и отработает, прощупает хлопчиков. Вспомнит свои приемчики иезуитские. Мда-с, тесен мирок, тесен. А может, сама Судьба так и приговаривает? Может, как раз и открывается его, Захара Ивановича Гордеева, Начало? Вот и поглядим, господа, кто тут линялым генеральским лампасом шоркает да в дворянчиков всё играть продолжает. Вот и поглядим, господа! Фельдшеришка, говорите, занюханный? Ну-ну.

Глава 15. ШЕЙН, 10 июля 1994 года

ПОКРЫТЫЙ грязью и пылью «Лэнд круизер» почти двенадцать часов резво взбирался на хребты, покачиваясь из стороны в сторону на волнообразном асфальте уходившей на запад от Читы трассы, черной глыбой свистел мимо караванов залепленных картоном и скотчем иномарок, тоже кативших на запад - подержанные автосокровища Страны Восходящего Солнца по-прежнему пользовались огромным спросом на российских просторах.

Джип ловко увертывался от махин встречных многотонных фур, рыкал клаксоном на плетущихся в поржавелых «москвичонках» и «жигульках» сельчан, нагло подрезал более благополучных автовладельцев, обходил, словно стоящие на месте, «ЗИЛы» и «УАЗы», скрипящие «пазики» и чадящие междугородние «Икарусы», давно выбегавшие свой автобусный ресурс.

Даже шустрые маршрутные «Газели» и бутылочной зелени южнокорейские «микрики», снующие меж городками и весями, старались держаться обочины, завидя летящего японского мастодонта, ведь давно известно, что на российской дороге прав не тот, кто прав, а у кого «аппарат» понавороченнее.

Солнце степенно приблизилось к голубеющим на далеком противоположном берегу Байкала зубцам хребтов, когда «Лэнд круизер», наконец, устало урча, вкатился на окраину Клюевки.

Небольшой леспромхозовский поселок, расположившийся на вдающемся в озеро-море мысу, дышал провинциальной тишиной и покоем.

По сонной от зноя улице одиноко брела старуха с кошелкой, у серого забора, рядом с огромной лужей, лежал выводок гусей, чуть поодаль что-то деловито выискивали в траве куры. Стайка мальчишек копошилась вокруг проржавевшего остова «москвича», брошенного у беленой кирпичной стены старинной двухэтажной водокачки, верх которой представлял собой почерневший от времени брусчатый сруб под старой шиферной крышей.

-        Пацаны, - высунулся из машины Юрий. - Где тут у вас власть заседает?

-        Вам поселком нужен или контора леспромхозовская? - деловито переспросил самый рослый из мальчишек, приставляя ладошку козырьком ко лбу.

-    Поселком.

-       А прямо по улице поезжайте, там площадь будет с автостанцией, вот и увидите. Дом такой с флагом.

«Лэнд круизер» рыкнул и покатил по улице, разбрызгивая лужи. Вскоре выехали на площадь - круглый пятачок с остатками древнего асфальта, окруженный покосившимся подобием крытой автобусной остановки, зданием лабазного типа, украшенным аляповатыми вывесками сразу трех торговых точек местных частных торговцев. Еще одна вывеска-мазня, криво приколоченная к стене деревянной лачуги с крыльцом в три ступеньки, на которых сидели изнывающие от жары женщины с ребятишками, извещала, что касса автобусной станции находится здесь.

Юрий покрутил головой. С площади в разные стороны, помимо той, откуда они приехали, разбегались еще четыре улочки в буйной тополиной и черемуховой зелени. Меж ветвей, на левой из улочек, Юрий заметил линялый триколор.

-       Давай туда, - показал утирающему пятерней коротко стриженную макушку Витьку.

Через полчаса Юрий знал: старики Шейны здесь, в Клюевке, проживают на улице Иркутской в собственном доме, давно на пенсии.

До Иркутской добирались улицей-дорогой вдоль берега, заваленного грудами старого леса. Десятки тысяч некогда мощных стволов лиственницы и сосны, серые от дождей и ветров, напоминая застывшую череду взрывов на гигантской макаронной фабрике, громоздились на необъятном для глаза пространстве среди слежавшихся десятилетиями в черную массу куч опилок и щепы.

ЧЕРНЫЙ и огромный «Хаммер», лакированно-хромированный, с хищным оскалом радиаторной облицовки и обилием прожекторных фар на «кенгурятнике» и дуге над крышей салона, утробно и мягко рокоча могучим движком и лениво покачиваясь на выщербленном асфальте, подкатил к облицованным полированной китайской плиткой ступеням.

Евгений Михайлович с удовольствием оглядел преобразившийся после ремонта вход в офис. Навели, шельмецы, европы! Приятное глазу зрелище.

Рунге отсутствовал здесь три недели, пролетевшие стремительно. Из Читы - в Германию, от «бундесов» - галопом в Иркутск.

Суета того стоила. Получил - теперь уж точно! - окончательное подтверждение всем своим раскладам: действительно столетие назад золотопромышленник Кузнецов нашел богатое месторождение в Саянах. И направлял соответствующую заявку в правительство, но получил отказ. Помер с горя, но история-то не заглохла: и после смерти Кузнецова кое-кто из желающих в Саянские горы шастал - до революции и уже при советской власти.

В конце двадцатых годов попытка разыскать загадочную золотую жилу закончилась каким-то криминалом. Были поползновения и позже, в тридцатые, потом в пятидесятые годы, да только всё безрезультатно.

Рунге не сдержал довольной улыбки. Деньги на иркутских «исследователей» были потрачены не зря. Да и вообще, никогда и никуда, Евгений Михайлович напрасно копейки не тратил, если не был твердо уверен, что обернется «инвестиция» ощутимым «гешефтом».

Получение нужной информации и обеспечение собственного престижа или престижа «фирмы», - что, собственно, одно и то же, потому как с чего кормимся-то? - Е.М. относил к выгодному вложению капитала. Только фирмачи-однодневщики плюют на сие, полагая, что если что-то не приносит напрямую и быстро прибыли, то и ни к чему на такие дела «кассу» бросать. Хотя, что однодневщики - с ними всё ясно: куш сорвать и разбежаться.