Дима, в общем-то, тоже не проникся. К тому же, чего ждать от майского рыболовства. Просто давно не видел старого друга, просто захотелось тишины, покоя, неспешного разговора о том о сем. От ежедневной городской карусели устал.

Вот и собирался с самого субботнего ранья махнуть в Верх-Читу, а там бы приятель завел свой латаный-перелатаный «ГАЗ-69», и они покатили бы вдоль извилистого берега к заповедному Красному Яру.

Увы, в пятницу утром приятель позвонил, скорбно протрубил отбой в связи с одной неотложной деревенской нуждой, клятвенно заверив, что в следующие выходные - кровь из носу. Но о роскоши «оперативно выкрутить» эти самые будущие выходные Дима и не мечтал. Дважды такие номера у Генкина не проканали бы не жисть!

Конечно, коли идея рухнула, можно и самому на амбразуру в субботу податься, но не факт, что Генкин оценит служебный порыв до такой степени, что дарует следующие выходные. Генкин совершенно никак это не оценит, а примет появление в отделе как само собой разумеющееся.

Посему, благополучно покинув «уголовку» вечером в пятницу, Дима усердно размышлял, куда ему на выходные из дома раствориться, дабы Генкин его не достал субботним утром по телефону, как это уже не раз бывало. В голову пока ничего не лезло, а тут у подъезда чертом из табакерки образовался Вовчик. С повинной и предложением «замыть трещину». На безрыбье.

И капитан Писаренко отправился с Вовчиком в гости к его подруге. Тем паче, что Вовчик намекнул: будет там пара и Диме. Судя по тому, что Вовчик уже дважды стрельнул у Димы сигаретку из той самой дежурной пачки, которая обиталась в кармане некурящего опера и предназначалась для уже известной читателю служебной надобности, капитан Писаренко понял, что сосед-приятель на мели, потому и двигают они в домашние хлебосольные интерьеры.

Посему Дима прибыл в гости с кроваво-жгучей чайной розой, купленной, несмотря на вполне объяснимые протесты Вовчика, у не менее жгучего кавказца в закутке магазина «Товары для женщин».

Как истинный джентльмен, Дима, преследуя в отношении прекрасного пола невинные или далеко идущие цели, без цветов к дамам не визитировал. Понятно, что на коллег женского рода это рыцарское правило не распространялось: на службе женщин нет, там все - сотрудники: старший, средний и младший милицейский начсостав.

А тут еще необходимо было умыть и безденежного журналюгу.

Что-то в раскладах Вовчика не срослось: Лидочка домовничала одна, обещанная, со слов Вовчика, подруга не появилась и через час. Но Дима уже завелся.

Короче говоря, еще через часок Лидочка, чьи фибры души тронула и роза, и галантное остроумие, и мушкетерское обхождение со стороны Димы, демонстративно вызвала бедного Вовчика на кухню. Там достаточно громко - для Димы в комнате - хозяйка заявила Вовчику, искусно играя высокую степень опьянения, что обрыг он, Вовчик, ей «до не могу», извел своим «постельным примитивизмом» и прочая- прочая.

Вовчик отчаянно шипел Лидочке: «Тише! Тише!», потом у него вырвалось: «Блядь, да тише ты, дура!». И хотя первое слово Вовчик употребил исключительно как междометие, а не существительное, он тут же заработал по мордасам.

Конечно, после оплеухи мужское самолюбие, подогретое выпитым коньяком, взыграло не на шутку. Дмитрий услышал несколько идеоматических выражений, охарактеризовавших Лидочку не только как представительницу второй из двух древнейших профессий (к первой - журналистике - Вовчик принадлежал сам), но и как законченный криминальный типаж: знаем (здесь уместно многоточие), как ты там (многоточие), в своем (многоточие) кафе народ (многоточие и три восклицательных знака).

Речь была оборвана новой пощечиной, на которую Вовчик ответил адекватно. Лидочка заревела белугой. И Дмитрию пришлось вмешаться: драк он не любил.

Припавшая к нему на грудь Лидочка, уже безо всякого театра, кляла любовника последними словами. Вовчик, испугавшись нарастающего скандала, предложил приятелю «плюнуть на эту мегеру» и пойти выпить пива в тихом месте. Но Дима решил Вовчика добить. Обнимая жертву Вовчиковой ярости на правах защитника униженных и оскорбленных, он привел главный галантный козырь: сообщил приятелю, что оставить Лидочку одну в таком состоянии просто по- человечески не имеет права. И стоически выдержал уничтожающий взгляд теперь уже окончательно бывшего приятеля.

Героическое заявление упало на благодатную почву: Лидочка тут же впечатала Диме в щеку страстный поцелуй благодарной несчастной женщины, а затем, испепеляя Вовчика ненавидящим взором, царственным жестом указала последнему на дверь. Что оставалось Вовчику, кроме как от души звездануть этой самой дверью в лучших мелодраматических традициях!

ЧЕРЕЗ пару часов после ухода Вовчика Дима и Лидочка обнаружили себя в постели изрядно утомившимися. А потом была ночь, и был день, и снова была ночь, и изрядная часть следующего дня. К домашнему порогу Дима вернулся в воскресенье вечером, загадочный, восхищенный и измочаленный.

Со временем щенячий восторг исчез, но отказываться от изобретательных любовных игр, предлагаемых Лидочкой, Дима не собирался. Любил ли он ее? Наверно, не любил. Но ему с ней, пусть она и была на пять лет старше, было хорошо.

В летние выходные, которые Дима теперь вынимал из Генкина со всей служебной изощренностью, они на Лидочкиной «Таврии» закатывались на дачу, которую подруга умудрялась содержать в немыслимой аккуратности. Маленький уютный домик, несколько ровных грядочек с зеленью, цветы и густая малина, качели и столик под кудрявой березкой. Душа отдыхала!

И однажды Дима поймал себя на мысли, что ему нравятся и такая дача, и кооперативное гнездышко, подобное месту его частой ночевки, и даже новенькая «Таврия», которую после развала Союза остряки окрестили «иномаркой». Нравятся все эти атрибуты достатка и нравятся настолько, что его совершенно не интересует, откуда всё это у скромной работницы общепита.

Дмитрий с некоторых пор потерял желание задавать кому-либо подобные вопросы. Отстраненно он понимал, что капитана милиции, да еще опера, после этого следует заклеймить. Желательно публично. Например, в средствах массовой информации. Причем, обязательно сделав для публики обобщающий вывод: разве с такими органами поборет государство и передовая общественность вал преступности?..

Но после прямой телетрансляции на весь мир обстрела депутатского «Белого дома» из танковых пушек жизнь российская, по мнению Димы, превратилась в затяжной политический водевиль. Несмешной, со скверными режиссерами и исполнителями. Политикой и околополитической возней Дмитрий никогда не интересовался. В пору «прекрасной юности» об этом не думалось, так как определенность царила полная: всесоюзный «одобрям-с». А перестроечные речи лишь на первых порах завораживали. Когда же дело дошло до чубайсовских ваучеров. В общем, Дима окончательно «забил» на всю эту трескотню.

Да и некогда было: в розыске заметно прибавилось дел. Ежедневная оперсводка - еще недавно двух-трехстраничный документ - пухла день ото дня, превратившись в объемистый и печальный доклад на десятках листов. В общем, без работы Дима и его коллеги по «ментуре», как однажды выразился один из «клиентов» угрозыска, вряд ли когда останутся. Если, конечно, господа-начальники не вышибут. Как неперестроившегося. Не осознавшего, так сказать, важности нового времени.

В родной «конторе» новое время и новые требования сводились к одному: даешь раскрываемость! Этот показатель обязан был расти. И его растили. Но при этом на скамью подсудимых почему-то попадали только «бакланы», трясущие прохожих на улице, кухонные «разбойники», пырнувшие собутыльника за недолитый стакан, бывшие колхознички, умыкнувшие из совместной кооперативной собственности мешок комбикорма, и половозрелые дебилы, не умеющие уговорить подружку по-хорошему.

Откормленные «пехотинцы», обложившие данью коммерческие палатки, рынки и магазины, чумные от дурных «бабок», халявного пойла и гашиша, тусовались по плодящимся с завидной быстротой кабакам, раскатывали, насрав на ПДД, в тонированных «восьмерках» и «девятках», открыто «забивали стрелки» со стрельбой и точно также открыто взимали свою дань. Их эффектно брали ОМОНы и СОБРы. После чего «адидасовское войско» без лишнего общественного ажиотажа. возвращалось к привычной жизни «за отсутствием состава.» И «стволы» оказывались законными, и ребята - просто спортсменами, и процессуальное оформление задержания никуда не годным.