-    Не дури, Новиков! Остынь.

-    Б-дух!!! Ду-ух!! Ух! Ух! Ух! У-у-х.

Гулкий винтовочный выстрел прокатился по распадку, дробясь многочисленным эхом. Новиков, кривясь и согнувшись, обернулся всем корпусом: в нескольких саженях за спиной торчал верный Назар, карабин с дымящимся дулом держал в опущенных перед собой руках.

-    Ты. чего. Ты чего, блядина? - заорал Новиков.

-    Дык, оне, вона. за наган. - прогудел здоровяк.

-           «Дык»! Дурак, вот дурак! Дурак. - Новиков уже не орал, силы кончились.

Он повернул голову и посмотрел на Горлова. Бывший жандарм лежал ничком, зажав в левом кулаке вафельное полотенце и комок фольги. А револьвер не удержал, отлетел он Новикову под ноги.

Пуля попала Горлову в правый висок и снесла полчерепа. Горлов так и не узнал главного: он все-таки добрался до искомой цели.

«Перебор! Полный перебор!» - старому картежнику Новикову ничего другого в голову не приходило. Судьба устраивала ему какие-то зловещие гримасы. Черное место! Словно здесь и обитает сама Смерть-старуха! Тогда Ванька Шустрый ухайдокал Миньку и его дружков неподалеку, теперь вот «вашбродь» нашел свой конец.

Новиков зябко передернул плечами, даже тягучая боль в паху отступила. «Перебор.». А с другой стороны. Жандармское благородие уже давно тяготить стало. Чево доброго ждать-то от голубых кровей?! И за всю жизнь на одной половице не стояли. Чужой был «вашбродь» в отряде. Беспокоил почему-то, тревожил, раздражал. Вроде и в дела не лез, а словноть прилип листом банным, не отлучается, не спит: Новиков постоянно ощущал присутствие «вашбродия» затылком. А уж то не знать, каковы они, эти молчуны из благородных, особливо со своей высокородной спесью. Ишь, в ранце-то и мыльце духмяное, как у девки, и прибор мельхиоровый с золлингеновской бритвой. Куды уж нам со своим рылом в калашный ряд!

И Новиков вдруг почувствовал, что терзавший последние дни страх отступил. Стих незаметно, как и боль в низу живота. Не-е-ет, дурак не Назар, а Горлов этот! Тем и кончиться должно было с «вашбродием». Гусь свинье. Но глазастый! М-да уж, ишь, как их туда, в охранку-то, подбирали. Всю внутреннюю трясучку узрел, гад!

Новиков снова посмотрел на труп и усмехнулся про себя: а, небось, думалось тебе, «вашбродь», что трясучка-то моя из-за красных приключилась! Точно, «вашбродь», - полный дурак ты, гусь дворянский! Знал бы ты, куда нас в этой драпатне от большевичков вынесло-то! Царствия тебе небесного, «вашбродь». Все - по Божьему умыслу. Авось и сложится еще всё без всей энтой, хрен ее знает, какой Маньчжурии.

Глава 9. РУНГЕ, 13 мая 1993 года

ДВАДЦАТЬ восемь ступенек, погружающие в прохладу и сумрак, были обречены на вечную молодость. Желающих вкусить местного нектара еще от входа отпугивала стильная надпись на металлическом зеркале: «Элит-кафе АРИАДНА». Пониже и помельче значилось: «Если Вы не настолько состоятельны, чтобы пользоваться дешевым общепитом - Вы пришли по адресу!».

Те, кто адресом не ошибся, сойдя по ступенькам вниз, могли полюбоваться блестящей гладью пола, покрытого экзотической для Читы узорной плиткой, антиком золотистых бра, стилизованной с намеком на древнегреческий антураж драпировкой колонн и стен. Тяжелые скатерти свешивались до пола с маленьких кругляшей уютных столиков. Такой же, вишневый с золотом, панбархат закрывал мнимые оконные ниши (какие окна в подвале стандартной панельной пятиэтажки, облюбованном хозяевами «Ариадны»!).

Некоторый диссонанс в общий античный декор вносили никель и пластик барной стойки, вращающиеся высокие стульчаки вишневой кожи и хрустальный блеск подвески с бокалами и фужерами над стойкой. Цены, затаившиеся на страницах меню и винной карты, заключенных в тисненую кожу, категорически исключали посещение «Ариадны» злобствующими и взыскательными эстетами с историческим образованием, для которых так важна гармония стиля конкретной эпохи и прочая подобная лабуда.

Стриженный до условного ежика молодой человек в белой сорочке, короткие рукава которой, казалось, вот-вот лопнут от бугрящихся бицепсов, лениво двигал занятыми резинкой челюстями, укрепившись на своем рабочем месте за стойкой настолько прочно и незыблемо, что только чрезвычайно уверенный в себе посетитель смог бы нарушить эту служебную негу.

В конце концов, если вы таки сподобились посетить сие заведение - сядьте за столик и не мельтешите. Длинноногая девочка в коротенькой тунике тут же нимфой возникнет из-за портьеры и развернет перед вами кожаную папочку меню.

Редкие смельчаки, уже при входе достаточно подавленные «забугорным» интерьером, на столь смертельный риск не шли и в глубоком смущении пересчитывали мраморные ступеньки «Ариадны» в обратном направлении, с облегчением вырываясь из кондиционерной прохлады интимного полумрака под щедрое забайкальское солнце. Эти редкие смельчаки, как правило, были приезжими. Блиц-экскурсии в элит-кафе резко поднимали в их глазах рейтинг областного центра. Но одновременно оказывали как раз то самое пагубное воздействие, которое в недалеком советском прошлом квалифицировалось как тлетворное влияние Запада на умы и сердца граждан СССР. Нынче же, после позапрошлогоднего распила в Беловежской пуще «могучего и нерушимого» на суверенные нацтерритории, вред былых идеологических диверсий мирового империализма сводился к нарастающим атакам на психику новоиспеченных россиян. Оказывается, западный шик или его подобие вполне можно было лицезреть уже и в Чите, а не только в кинофильмах производства Рижской киностудии.

В общем, психике отечественных граждан приходилось туго, посему за восьмью столиками «Ариадны» сегодня тоже было традиционно пусто. Исключение являл девятый, самый дальний от входа и стойки бара. Его занимали двое мужчин, удивительно напоминающие персонажей осточертевших рекламных роликов РТР и его квазиконкурента - телекомпании «Останкино»: тех, кто в рекламе улыбчиво и умно решает грандиозные вопросы развития предпринимательства и доморощенного бизнеса на постсоветском пространстве, предлагая всем и вся активное сотрудничество с растущими почище грибов банками, товарно-сырьевыми биржами и прочими торговыми домами. Это вам не Леня Голубков, любимчик супернадежного «МММ», по-прежнему, тем не менее, жрущий с братом-экскаваторщиком на затрапезной кухоньке сивушную водчонку под незамысловатый закусон.

Громада украшающего угол барной стойки музыкального центра потихоньку выливала в зал через скрытые панбархатной драпировкой акустические системы ненавязчивые мелодии Нино Рота и Поля Мориа, что окончательно поглощало для бармена содержание неспешной беседы посетителей за столиком в углу.

ОДНОМУ из них, только что прикурившему от золотой пластинки «ронсона», было чуть за пятьдесят. Тщательно уложенные волнистые волосы цвета вороньего крыла серебрила благородная седина. Отдавал благородством и неторопливый поворот головы, которым ее владелец удостоил юную парочку, сунувшуюся по недомыслию и в результате уличного перегрева в прохладу «Ариадны», но тут же ретировавшуюся по уже известным читателю причинам.

Благородством было наполнено движение руки с сигаретой, коснувшейся резко очерченных губ над волевым, достойным хронического аглицкого сэра, подбородком. Аристократичен был и темно-серый костюм, который вкупе с однотонной кремовой сорочкой и тщательно подобранным в тон галстуком свидетельствовал, что его хозяин непринужденно и органично следует в одежде и образе жизни тому рекламному девизу, который владельцы «Ариадны» увековечили на своей вывеске.

Собеседник благородного джентльмена, безусловно, уступал оному в аристократическом антураже, но не до скандала. Скорее всего, из-за разницы в возрасте и по причине пребывания в несколько ином социальном страте. Спортивную фигуру тридцатилетнего мужчины облегал песочный батник-сафари, светлые легкие брюки, заканчивающиеся невесомыми «саламандрами» бежевой дырчатой кожи. Общий интимный шарм элит-кафе могли нарушить зеркальные солнцезащитные очки, но они были отложены в сторону, открывая собеседнику светло-серые, чуть навыкате глаза, под тонкими темными бровями.