Мои родители и родня были в шоке. Друзья по училищу, которых позвал, откровенно матерились. После пережитого позора через месяц умер отец. Он не выдержал. Все эти годы я откровенно мстил женщинам. Влюблял их в себя и бросал без сожаления. Уже на другой день не мог вспомнить даже имени пассии, с которой накануне провел ночь.

Когда появился в разведуправлении, мне сразу сказали о тебе. Говорили много хорошего, рассказывали о твоей судьбе и подвигах. Я не верил. Решил посмотреть и увидел красивую молодую женщину, хрупкую и худенькую, с печальными зелеными глазами, вовсе не похожую на разведчика. Что меня удержало «приударить» за тобой, сам не пойму, а мысль была. Честно говорю…

Московское задание оказалось хорошим испытанием. Я вдруг понял, что все сказанное о тебе правда. А когда после бурной ночи набила мне сумку продуктов, напоила кофе, да еще пошла прикрыть, я понял, что пропал. Я влюбился в тебя и наконец-то понял Горчакова, когда он сказал: «Такие женщины встречаются лишь раз». Я очень долгое время не понимал Леонида Григорьевича, его скоропалительной женитьбы»…

Шергун замолчал. Марина плакала, даже не стараясь скрыть слезы. Она оплакивала судьбу полковника и свою собственную заодно. Всхлипнув, сказала:

— Олег, нас повенчало задание. Мы не имеем права расстаться. Чтобы не случилось с тобой — ты мой, а я твоя.

Она видела, как он несколько раз сглотнул. Поднял руку и принялся на ощупь стирать соленые капельки с ее щек и глаз. Она несколько раз касалась губами его ладони. Долго молчали оба. Затем он спросил:

— Марина, мое лицо… Оно очень страшно выглядит?

Она погладила его по виску и через силу рассмеялась:

— Господи! Полковник, о чем ты думаешь? Ты всегда будешь красивым мужчиной. Шрамы будут, но они не испортят твоего лица. Не думай об этом. — Посмотрела на капельницу. В пузырьке оставалось совсем чуть-чуть. Женщина встала и отпустила его руку со словами: — Я только уберу капельницу…

Обошла кровать. Осторожно вытащила иглу из вены. Закрыла ранку ватой и согнула его руку в локте. Посмотрела на забинтованную грудь. Провела ладонью по широким голым плечам:

— Тебе не холодно?

Он поймал ее руку свободной рукой. Прижал к плечу и сказал:

— Я очень люблю тебя. Жаль, что не сказал этого в тот день, когда уходил с дачи. Думал попозже признаться, да видишь, как все получилось… Ты ведь устала, Марина. Иди отдыхай. Я и один полежу.

Она отказалась:

— Здесь рядом кушетка с матрасом. Я в любой момент могу лечь отдохнуть. Ты хочешь спать?

— Что-то в сон потянуло и голова болит. Ты тоже ложись, только сначала поцелуй меня…

Не хорошее предчувствие появилось в душе у Марины после его просьбы, но она ничего не сказала. Наклонилась и прижалась к губам Шергуна, касаясь руками крепкой шеи. Его тело было горячим, а губы совершенно сухими. Женщина коснулась ладонью выглядывавших на макушке пышных волос:

— Спи. Я рядом. Если что понадобится, разбуди.

Подтащила кушетку вплотную к кровати. Раскатала матрас и легла, укрывшись бушлатом. Подняла руку и положила ее на его ладонь. Но поспать не удалось. Часа через три ее разбудил полковник Огарев. Он осторожно тронул Марину за плечо. Когда она подняла голову, указал рукой на принесенные котелки с ужином и поманил за собой. Степанова поглядела на спокойно спавшего Шергуна. Натянула сапоги и выскользнула из палатки, накинув бушлат на плечи. Спецназовец глядел в землю:

— Мне хирург все сказал. Этой ночи он…

Она резко подняла голову, гневно сверкнув глазами и перебила его:

— Молчите, Геннадий Валерьевич! Эту тему мы не станем затрагивать. Я верю в лучшее. Что-то случилось?

Огарев переступил с ноги на ногу. Хмуро, словно нехотя, произнес:

— Человека, похожего на Николая Горева, видели в Дуба-Юрте в два часа дня. Он скрылся, зарезав десантника. Мы узнали только сейчас.

Степанова насторожилась:

— Где это произошло?

— На центральной улице поселка. Патруль из четырех солдат и лейтенанта, остановил незнакомого офицера с погонами майора. Здесь все офицеры уже примелькались и по одному никто не ходит. Этот шел один. Лейтенант проверил документы, они оказались в порядке. Но что-то его насторожило и он попросил пройти незнакомца в штаб вместе с ними. Майор заартачился и начал «качать права». Солдаты окружили его со всех сторон и считали, что не уйдет. Все же десантники! Офицер вроде подчинился. Прошли метров десять, когда он коротко взмахнул рукой и швырнул труп солдата на двоих парней. Сшиб с ног лейтенанта, сильно разрезав ему руку от плеча до локтя и скрылся в боковой улице. Последний, стоявший на ногах, солдат стрелять не решился. Народу на центральной улице было много, а когда добежал до угла, там никого не было. Горев скрылся.

— Вы прочесали поселок?

— Прочесали сразу, да что толку? Ушел он.

Марина твердо сказала:

— Нет. Не ушел. Здесь он, в Дуба-Юрте! Он мне собирается отомстить за разгром третьего лагеря. На этот раз он твердо решил меня убить. Ахмад не остановится теперь ни перед чем. Хотя, наверняка сделает все чужими руками.

— Почему ты так думаешь и что предлагаешь? Ждать?

— Я поставила себя на его место. Я бы поступила так же. Мы с Горевым все детство провели вместе, так что в принципе ход его мыслей мне ясен. Ему незачем светиться. Меня в лицо многие боевики знают. В ближайшее время с Шергуном улечу на недельку в Москву. Пока Олег находится в госпитале, вернусь, чтобы взять эту сволочь. Колька станет следить за каждым, кто выйдет из расположения бригады. Сами понимаете, по одному ходить на рынок не стоит, даже спецназу. Горев опытен и хитер, у него за плечами такая же подготовка, как у вас. Кроме нее учеба в Пакистанском лагере моджахедов. Мы, конечно, не хуже подкованы, но береженого Бог бережет!

Полковник возразил:

— Если он следит за лагерем, то обязательно заметит, как ты улетаешь на Москву и уйдет из поселка.

Марина ухмыльнулась, но офицер заметил злобу в ее глазах:

— Ну уж дудки! Я такой радости ему не доставлю. Подумает, не дай Бог, что я боюсь! Меня занесут в самолет под видом раненого. Такого он предусмотреть не может. Пусть думает, что я в расположении. Один из спецов у Андриевича здорово копирует мою походку. Я видела однажды. Парик бы раздобыть светлый! И пусть каждый вечер, в сумерках, прогуливается на кухню.

Огарев в задумчивости посмотрел на нее:

— Парик не такое сложное дело… У одной из медсестер имеется, пусть пока в платочке походит. Согласится ли? Ведь мужики потом всю жизнь подкалывать будут!

— Объяснить надо и частично рассказать о задании. Поймут!

Марина вернулась в палатку к Шергуну. Олег лежал в той же позе. Его неподвижность ей не понравилась. Женщина подошла к кровати и осторожно дотронулась рукой до его подбородка. Обычно такого прикосновения хватало для любого из разведчиков, чтобы разбудить, но тут не последовало никакой реакции. Она дотронулась до его плеча уже более жестко, слегка встряхнула, но снова не последовало ни единого движения.

Кожа была горячей, словно раскаленная печь. Полковник находился без сознания. Марина с отчаянием посмотрела на раненого и кинулась из палатки, забыв про бушлат. Через минуту влетела назад в сопровождении двух хирургов. Остановилась в изголовье, понимая все и не желая верить. Крикнула, притиснув руки к груди:

— Сделайте что-нибудь! Он должен жить, должен!

По щекам текли слезы:

— Олег, не надо! Держись!

Врачи включили мощные лампочки и в палатке стало светло, как днем. Они осматривали провалившиеся почерневшие глазницы полковника при ней. Степановой стало жутко от этого зрелища, но она не подала и вида, что напугана. Военные хирурги переглянулись, перебросились парой латинских названий и посмотрели на нее, сразу спрятав глаза под напряженным взглядом женщины:

— Марина Ивановна, если полковник переживет эту ночь, он будет жить. Мы ничего не можем больше сделать. Даже врачи в Москве в этой ситуации сказали бы вам то же самое…