— Когда нужен ответ и какова оплата? Аллах для меня превыше всего, но и деньги не помешают, Ахмад-сахиб.

— Ответ нужен чем быстрее, тем лучше. Оплата весьма высока. В какой валюте ты хотел бы ее получать?

Николай ухмыльнулся:

— В долларах разумеется!

— Тогда оплата такова: за каждого обученного мусульманина пять тысяч, плюс ежедневная доза чистейшего героина. Желающих много, не сомневайся! Уже сейчас по нашим сведениям в лагерях по подготовке подрывников не хватает мест для всех. Строятся дополнительные центры. Что скажешь, Ахмад?

Горев подумал еще минуту и кивнул:

— Согласен!

Масуд вкрадчиво спросил:

— К родителям не хотел бы съездить?

Колька представил гневное лицо отца и решительно отказался:

— Нет!

Марина в тот день в палатку Огарева так и не вернулась. Не появилась она и на следующий день. Не пришла и вечером. Полковник, не смотря на огромную занятость, все же не забыл о ней. То и дело поглядывал на часы и косился на дверь каждый раз, как она открывалась. Время перевалило далеко за полночь. Откуда-то издалека доносились звуки не прекращавшегося боя. Кто-то отбивался от бандитов в той стороне.

Огарев знал, что сегодня из западни у железнодорожного вокзала все-таки удалось прорываться хоть и изрядно потрепанному, полку мотострелков. Уже вечером он ходил в их расположение и от нескольких парней сумел узнать, что кто-то весьма умело поддерживал их отход с высотки. Вокруг все дома были в руках боевиков, кроме этого, самого высокого здания. С него неизвестный стрелок расстреливал боевиков. Они даже слышали винтовочные выстрелы. Один из мотострелков вздохнул и вытер грязное лицо:

— Когда мы оторвались от преследователей, по этому дому боевики из орудий бить стали. Тот кто в доме был, навряд ли выжил…

Огарев не поверил, что Маринка погибла, но сразу кинуться на выручку не смог. Дел было невпроворот. К тому же командиров полков срочно вызвали на совещание. Он лишь уточнил у мотострелков место, где вел бой невидимый стрелок. Разобравшись к часу ночи с делами, Геннадий Валерьевич в два часа ночи сам, с отделением спецназа вышел в город.

Полковник спецназа не спал третью ночь, но возбуждение от происходящего было настолько велико, что он и думать забыл о сне. В город постарались пробраться тихо, чтоб боевики не знали. Крались, прижимаясь к стенам и кучам кирпича. Звуки боя, который так и не прекратился, становились все отчетливее. Кто-то яростно отстреливался в паре кварталов от них. Спецназовца словно в грудь толкнули. Сердце заболело и он резко повернул в ту сторону, всем нутром чуя: это она дерется. Очереди звучали с одного места, никуда не перемещаясь. Из этого офицер заключил: видимо тяжело ранена. Обернулся к мужикам и прошипел:

— Быстрее, мужики! Она ведь одна дерется. Мы должны успеть. Слышите, очереди все короче. Видно патроны кончаются. Быстрее!

Те даже спрашивать не стали, о ком он говорит. Уже не стараясь таиться, кинулись вперед. Обломки с грохотом отлетали от сапог, но по ним никто не стрелял. Видимо чехи думали, что так открыто могут бежать лишь свои. Проскочили по какому-то двору, полностью заваленному разбитым кирпичом. Скосили очередями двух выскочивших навстречу боевиков. Очереди раздавались совсем рядом, из огромной груды развалин впереди. Спецназовцы остановились, чтобы оглядеться. Вокруг валялось множество трупов. Кто-то впереди еще был жив и надрывно стонал. Боевики снова пустили в небо осветительную ракету.

Огарев вдруг увидел стрелка в крошечной нише. Это точно была Маринка: без маски и шапки, с перевязанной кое-как головой, с торчащими во все стороны длинными волосами, с бинтами на руках. Она чуть приподнялась и неловко пристраивала автомат под подбородком. Полковник бросился вперед, не обращая внимания на то, что находится как на ладони. Он успел и в прыжке вышиб автомат ногой. Коротенькая очередь ушла в небо. Упал рядом с женщиной и попытался ее схватить. Она начала отчаянно сопротивляться и сумела уронить его на камни спиной. На секунду резко отстранилась. В руке сверкнул нож и мужчина едва успел схватить ее за кисть, иначе она воткнула бы клинок себе в грудь. Крикнул:

— Искандер! Свои!

Она замерла. Нож выпал. С минуту разглядывала лицо полковника, не веря тому, что жива, а затем крепко обхватила его за шею, прижавшись грудью и уткнувшись лицом в плечо. Все ее тело тряслось от рыданий. Геннадий Валерьевич чувствовал, что с места она не сдвинулась ни на миллиметр. Ее словно что-то держало. Вначале подумал, что она парализована. Спецназовцы попадали рядом и встретили идущих в атаку чеченцев плотной завесой огня. Полковник прижал к себе ревущую в три ручья женщину и погладил по спине:

— Ну, все-все! Хватит слез! Давай уходить теперь. Мы тебя вынесем…

Голос прошептал ему в ухо:

— Мне ноги плитой защемило. Уходите! Оставьте мне патронов и уходите. Они меня живой хотят взять, но не получат. В автомате три патрона оставалось, не больше.

Он спокойно сказал:

— Значит, мы вовремя явились. Сейчас отгоним духов и попробуем тебя извлечь из этой консервной банки…

Огарев выбрался из-под нее. Отполз в сторону и внимательно осмотрел бетонную плиту со всех сторон. Вместе с частью ребят, начал сбрасывать с нее многочисленные обломки. Когда силы не хватало, просто сталкивали их, наваливаясь плечами. Остальные отбивались от чеченцев. Степанова вполголоса сказала:

— Легче стало.

Чехи откатились, чтобы перегруппироваться для новой атаки. Они быстро поняли, что к женщине подошло подкрепление, но оно немногочисленное. Полковник решил воспользоваться перерывом:

— А ну-ка, мужики, навались! Надо же нам Искандера из западни вытащить!

Почти всему отряду эта кличка была знакома, но время было не то, чтобы расспрашивать. Хотя у всех появились вопросы. Самый худощавый ящерицей подполз к Марине и ухватился за подмышки. Остальные, во главе с полковником схватились за плиту и напрягая все силы, слегка приподняли. Парень выдернул женщину одним коротким рывком. Она глухо охнула и обмякла в его руках. Голова завалилась вверх. Огарев крикнул бойцу:

— Мешков, на плечо ее и уходи. Мы прикроем!

Отряд уходил в темноту яростно огрызаясь очередями на пытавшихся окружить их дудаевцев. На этот раз узкие улицы мешали чеченцам развернуться. Длинные волосы Степановой свисали до колен спецназовца, руки безжизненно болтались из стороны в сторону. Темнота надежно укрыла отряд. Проскочив несколько улиц и поняв, что оторвались, полковник сделал передышку. Задыхаясь, спросил:

— Что с ней?

Мешков, несший Марину, ответил:

— Жива, но без сознания. Обе ноги сломаны. Геннадий Валерьевич, это действительно Искандер? Ведь она погибла в Афгане. Все слышали об этом. Я ее как Марину знаю с ноября прошлого года. Помните, вы нас в Катаяму отправляли? Она под арабку была загримирована. По-арабски говорит, как на родном языке. Марина и есть Искандер, это точно?

Огарев вздохнул и дотронулся до шеи женщины. Нашел еле бьющийся пульс. Ответил Ивану:

— Не погибла, как видишь. Под другой кличкой работала. Видно так надо было. Передохнули? Тогда пошли дальше.

Мужики унесли Степанову прямо в медсанбат. Уложили на металлический стол, только при электрическом свете разглядев набухшие кровью бинты на руках и голове. Полковник потребовал у военврача:

— Надо сделать все, чтобы она жила. Ясно, доктор?

Усталый хирург беззлобно выругался, оглянувшись на двух солдат-санинструкторов, разрезавших на женщине обмундирование:

— Я вам не господь-Бог, полковник! У нее вон кости переломанные торчат, а в раны всякая х… могла забиться. Вы меня поняли? Дай Бог, чтобы заражения крови не случилось! Слово даю, сделаю все. Проблема в другом, ни одной раненой женщины в санбате нет. Эта откуда взялась? Чеченка?

Мешков начал грозно надвигаться на хирурга:

— Я тебе покажу, “чеченка”, эскулап долбаный! Глаза застило что ли? Не видишь, русская она!