Генри умоляюще поднял руку.

— Прошу тебя… — проговорил он.

— Не мешай ей бить с плеча, — сказала Лилиан. — Не мешай изливать на нас свой яд.

— Да что вы о себе воображаете, вы оба! — закричала Луиза. — Сидите здесь в этом своем стиляжном доме, собираете картины, точно почтовые марки, наливаетесь джином и…

— Мы все это уже слышали раньше, — сказала Лилиан. — Я думала, ты преподнесешь нам что-нибудь новенькое.

— Это же ничего не изменит, — сказал Генри, стоя между ними и стараясь сохранить хладнокровие. — Поверь мне, это ничего не изменит, если даже мы продадим все картины.

— Ну, я не знаю, — сказала Луиза; ее ярость вдруг пошла на убыль. — Я не могу с тобой спорить. Жаль, что здесь нет Джесона. Он бы мог.

— Кто это — Джесон? — спросил Генри.

— Так, один мой знакомый мальчик из Беркли.

В первый день рождества Луиза послала телеграмму Джесону Джонсу… Генри, сидя у себя в кабинете, слышал, как она читала ее по телефону: «Веселого рождества Джесон ужасно скучаю по тебе возвращаюсь двадцать девятого жду не дождусь Луиза».

5

Перед отъездом она сказала родителям, что любит Джесона Джонса, и они предложили пригласить его на весенние каникулы. Стоимость проезда они берут на себя. Она сообщила это своему возлюбленному, сжимая его руку в своей, когда они ехали в такси по набережной вдоль Залива, направляясь из Сан-Франциско в Беркли.

— Вот как… Ну что ж, почему бы нет? — сказал Джесон. — А по дороге мы можем заглянуть на денек и к моим старикам.

Такси доставило Луизу к ее дому; она бросила там свой чемодан и пошла с Джесоном к нему, где они тотчас предались любви, и она осталась у него на ночь.

С этого дня их жизнь снова вошла в свою привычную колею, и снова потекли счастливые дни, совсем как в первом семестре. Луиза не видела никого, кроме Джесона, а у Джесона был только один-единственный закадычный друг — поэт по имени Нэд Рэмптон. Это был крупный, плотный мужчина лет на десять старше Джесона. Как поэт он слыл неудачником, ибо его стихи, как, в сущности, и вся его жизнь, были лишь отголосками увлечения битниками и застряли где-то в пятидесятых годах. Он жил в Сан-Франциско на перестроенном под жилье чердаке. Перед рождеством он приезжал в Беркли повидаться с Джесоном, потом Джесон и Луиза отправились к нему в «фольксвагене», который Луиза получила в подарок от отца в день своего рождения.

В эти февральские вечера у Нэда на чердаке Луиза обычно, купив каких-нибудь продуктов, готовила еду на плитке в углу, а мужчины в другом углу вели свою беседу. У Нэда были редкие черные волосы, пористая кожа на носу напоминала пемзу, и он был так же неряшлив с виду, как Джесон, но то, что в Джесоне казалось Луизе притягательным, в Нэде вызывало в ней отвращение, однако из преданности Джесону она подавляла в себе неприязнь к Нэду, так как Джесон мгновенно свирепел, стоило ей поставить под сомнение любое из достоинств его друга.

— Да, черт побери, ты же никогда не поймешь… ты просто не в состоянии понять его. Он добирается до таких вещей, до которых мне еще далеко.

Одна из вещей, до которых добирался Нэд — Луиза это инстинктивно чувствовала, только не говорила об этом Джесону, — была она, Луиза. Нэд следил тяжелым взглядом за каждым ее движением и время от времени с ласковым видом задавал ей какой-нибудь обескураживающий вопрос или хвалил ее стряпню, а потом точно нарочно оставлял еду почти нетронутой на тарелке. Но Луиза решила, что ради Джесона ей не так уж трудно выдерживать похотливые взгляды Нэда, а прислушиваясь к их беседам, она понимала, что Джесон глубоко почитает, почти боготворит своего друга.

Беседовали они преимущественно о поэзии, политике и религии: младший пытливо задавал вопросы, старший с видом мудреца самодовольно и напыщенно поучал его. По-видимому, Нэд был не то буддистом, не то индуистом Луиза никогда не могла разобраться в этом до конца. Он проповедовал самоотречение, к которому Джесон, казалось, стремился, но которого ему никак не удавалось достичь.

Так текла их жизнь, и наступил март. Луиза прилежно посещала свои лекции, а вечера проводила с Джесоном в его комнате. Джесон вставал поздно, лекций не посещал, да и занимался, по-видимому, мало, считая, что все эти науки только мешают главному. Иногда он брался за книгу — читал Кастро или Букминстера Фуллера, одновременно слушая музыку: ситар, или Баха, или просто джаз. По вечерам они ужинали, пили чай, курили марихуану, болтали или предавались любви, и с каждым днем Луиза чувствовала себя все счастливее, потому что Джесон Джонс хотя и был угрюм и резок, но оставался с ней, и она видела, что нужна ему и, лежа с ней на своем матраце, он уже не высчитывал стоимость ее тела в золоте, а прикасался к нему восторженно и благоговейно, словно к бесценному сокровищу, а затем брал ее с такой силой и неистовством страсти, что она едва не теряла сознания от блаженства.

Уже приближалось время, когда им предстояла поездка на Восток. Кроме ежемесячных пятисот долларов, Генри прислал еще денег на два билета до Бостона и обратно, и тут жеожиданно Джесон решил, что им надо пожениться.

Он не сделал Луизе предложения в общепринятом смысле — он просто сказал, что в интересах их семейств им, пожалуй, следовало бы объявить, что они помолвлены.

— Я не знаю, как твои старики, — сказал он, — но мои, чего доброго, еще раскипятятся, если мы ввалимся к ним просто так, без всякого.

Луизу, которая была от Джесона без ума, эти слова привели в такой восторг, что она даже не решилась его выказать; на мгновение ей показалось, что этой небрежной фразой он по-своему хотел выразить ей свою любовь, что это просто его манера себя держать, а главное в том, что он хочет, чтобы они были вместе навсегда. Но она тут же поняла, что для Джесона размышления о браке — это всего лишь повод для самоуглубления; он даже не взглянул на нее, предлагая ей замужество, — все так же сидел, скрестив ноги по-турецки и глядя в пол.

— А ты хорошо подумал, Джесон? — спросила она. — Ты всегда говорил, что не веришь в брак.

— Я и не верю, — сказал он с досадой. — Но я не верю и в то, что не верю в него. По-моему, люди должны делать из него то, что им удобно.

Какие-то остатки детской сентиментальности, еще не до конца изжитые Луизой, заставили ее почувствовать, как все это не похоже на пылкое предложение руки и сердца, которое делает возлюбленный своей любимой, и на секунду она заколебалась. Но когда Джесон спросил: «Почему бы и нет?» — убедительного возражения у нее не нашлось. И в самом деле, почему бы нет? Она любила его. Они, в сущности, уже жили вместе. Она не видела причины, почему бы этому не продолжаться и дальше; она не представляла себе жизни без него. В каком-то смысле это уже был брак. Тогда почему не узаконить его, не сделать его приемлемым в глазах тех, кому их теперешние отношения могут казаться безнравственными?

И тут, когда она подумала о тех, кому может не понравиться ее внебрачное сожительство с Джесоном — о его родителях и о своих, — у нее все похолодело внутри. Ведь если Генри и Лилиан могут не принять Джесона в качестве ее возлюбленного, весьма сомнительно, чтобы он пришелся им больше по вкусу в роли ее мужа. У нее заныло под ложечкой, когда она представила себе Генри и Джесона рядом. Лилиан — это она знала — сумеет как-нибудь его переварить.

Но в конце концов, тут ведь вопрос ее личной жизни и только. Так почему бы нет? Осторожность, подсказанная инстинктом, сложила оружие перед этой негативной логикой, подкрепленной девичьим чувством — ее любовью к Джесону. И она приняла предложение Джесона Джонса, повторив его же слова:

— Ну что ж, ладно, почему бы нет?

Когда она произнесла это, Джесон поднял на нее свой усталый, сердитый взгляд с тем любовно-строгим выражением на лице, которое было ей так дорого, и, наклонившись к ней, поцеловал ее.

6

Решив пожениться, Джесон и Луиза почли за лучшее сделать это не откладывая. Возникла мысль о том, что можно заключить брак, остановившись в Неваде или Айдахо на пути в Айову или Массачусетс, но Луиза понимала, что это будет грубой неблагодарностью по отношению к ее родителям, и, кроме того, ей все же хотелось уехать в брачное путешествие из-под родительского крова. Поэтому она написала отцу и матери, сообщила о своем решении и попросила приготовить к их приезду все необходимое для скромной свадьбы в Кембридже где-то в апреле. Она отдала предпочтение письму перед телефонным звонком, давая родителям время привыкнуть к новости, прежде чем они с Джесоном Джонсом предстанут перед ними. Все же она немножко нервничала, пока, не пришел ответ от Лилиан — вежливый, краткий, но не содержавший возражений.