Друг мой, не превращайся в ищейку! Тем не менее, он поплелся к выходу за бизнесменом, прекрасно осознавая подоплеку своего непристойного поведения: узнать что-то… какую-нибудь гадость про ее мужа. Воистину любовь — и смерть — застигли меня врасплох!

Свернули на Сретенку, зашагали по тесному тротуарчику. Смешно и нелепо. Вдруг оглянется?.. Но Владимир шел и шел вперед. Неужто он заметил меня еще в метро и теперь издевается? Внезапно счастливый муж свернул направо в подворотню и пропал. Выждав минутку, и Саня вошел в продолговатый, какой-то кривоватый двор с кустами акаций. Можно спрятаться за гаражом, например, откуда просматриваются оба подъезда высокого узкого дома… Слушай, не сходи с ума, уходи немедленно, пока не опозорился. Перед нею! А ноги уже сами несли к гаражу, покуда ползучий страх — ну и пуганая же я ворона! — не заставил обернуться: в окне второго этажа стоял Владимир. Какое-то мгновенье они смотрели друг на друга. Задумчивость на лице Владимира сменилась удивлением… изумленьем, наконец. Узнал.

Бежать поздно и подло. Владимир исчез, очень скоро вышел во двор, приблизился.

— Какими такими судьбами? — спросил с добродушным любопытством.

— Я за вами следил, — признался Саня угрюмо.

Изумленный взгляд.

— Что это за дом? — продолжал Саня по инерции, словно не в силах был выйти из навязанной ему — кем? — роли сыщика.

— А в чем дело? — не добившись ответа, Владимир пояснил с состраданием, точно слабоумному: — Обыкновенный жилой дом. Вот осматривал квартиру на предмет покупки.

— Вы же в доме Викентия Павловича… или он тут живет?

— Викентий Павлович тут не живет, — отвечал Владимир терпеливо. — У меня несколько вариантов, но пока ни с места. Демократия требует больших трат, нежели коммунизм. А вообще я рад, что вы так близко к сердцу принимаете мои дела.

— Владимир Николаевич, я сейчас объясню…

— Только пойдемте, мне перед службой еще машину из ремонта получить…

Они пошли назад к метро сквозь уличный гам и лавку очередей, сквозь промозглую сырость, вышли на простор — через потоки машин потускневшее великолепие больничного дворца Склифасовского — присели на холодный парапет, закурили разом.

— Я понимаю, каждый развлекается как может, — говорил Владимир. — Вероятно, эта женщина поразила ваше воображение. Но при чем здесь…

— Поразила, — перебил Саня. — Я не сказал вам главного: она была мертвая.

— Мертвая? Вы не ошиблись?

— Может быть, в агонии. Язык наружу, начинал синеть. На шее удавка — шелковый черный шнур.

— Тьфу ты! — Владимир передернулся и добавил после некоторого молчания: — Это меняет дело. В силу пережитого вами потрясения я признаю за вами право установить истину. Но не проще ли обратиться в милицию?

— С чем? Труп исчез. Когда мы пришли с постовым, его уже не было.

— Вы с ним обыскали дом?

— Тетя Май не позволила.

— Это была ошибка.

— Ошибка, но что ж теперь… В сущности, дом был обыскан в тот же вечер. И сад, и огород, и сарай. Мною и теткой. Конечно, не настоящий обыск, но ведь и не иголку искали. Все на виду.

— Значит, тело было вынесено.

— Куда? Я там бегал. Настя, Анатоль крутился, тетя Май пришла. Потом на улице гремела свадьба — прямо напротив. Участок я осмотрел с фонариком — свежих комьев земли нигде не было.

— Огород был вскопан, — напомнил Владимир с нетерпением; он уже забыл про «машину» и «службу».

— Да, еще в сентябре Анатолем, я обследовал каждую грядку — никаких следов. Тело не успели бы расчленить, сжечь — негде, некому…

— Господи! — Владимир опять содрогнулся. — Несчастная!

— В одно слово с Анатолем вы сказали.

— Я смотрю, философ всюду фигурирует.

— Он подозрителен. Очень.

— Теперь я вас понимаю! — воскликнул Владимир с гневным сочувствием. — И нисколько не задет вашим вниманием ко мне. Убийца должен быть наказан — и будет! Уверен. Располагайте мною во всем. Необходимо установить круг подозреваемых, то есть живущих в доме, у кого есть ключи. Так?

— И кто имел возможность присутствовать на месте преступления, — уточнил Саня, — без четверти четыре.

— Хорошо. Запишите телефон наших заказчиков — людей посторонних, которые могут подтвердить каждый мой шаг. Мы весь день не расставались.

— Вы-то да, а вот Викентий Павлович…

— Абсурд! — отрезал Владимир. — Он даже не знал Нину Печерскую.

— Сие нам неизвестно. А про 55 тысяч в доме — знал.

— Откуда вы?.. А, Люба. Вот хитрая лиса: мне ни словечка. Знал, но Вика человек проверенный, надежный. Кроме того, ему проще позаимствовать деньги из сейфа (от которого у него есть ключ), чем затевать такую громоздкую операцию. И деньги не пропали.

— А вот ваши домашние ключи пропали.

— Давайте позвоним в банк, — сказал Владимир решительно.

Однако проверка мало что дала: секретарша управляющего (у которого компаньон пытался «выбить» деньги) подтвердила, что видела Викентия Павловича около трех и около пяти. Двухчасовой провал оставался.

— Во всяком случае, в пять он был в «Праге». Без трупа, — констатировал Владимир с мрачноватым сарказмом.

— В кабинете Викентия Павловича висел плащ. Его? Он в нем сейчас ходит? Светло-серого цвета.

— Ну да, голландский. А зачем вам…

— Когда он его приобрел, не знаете?

— Кажется, прошлой осенью. Был прямо-таки счастлив.

Вот оно! Саня и впрямь ощутил себя ищейкой, идущей по горячему следу, который привел его к завязке романа: свидание в октябрьском саду. Мужчина и женщина (младший компаньон и балерина?). Развязка — через год. Она скользит в холодном тумане навстречу своей гибели. И где-то поджидает он. Руки-крылья. Любовь стала ненавистью? Жутковатая «взрослая» пародия на счастливую детскую историю о Золушке и Принце.

В тот же день после визита в институт (разговор с профессором о великом наследии — спустя столетье в великих русских сумерках: робкого восхода или последнего заката?). Глубокие сумерки. Дом пуст. Постучался к тете Май (спит?). К Анатолю. К девицам. К Донцовым не решился (слишком далеко зашла игра с Любовью). Заглянул на кухню. Вернулся к теткиной комнате, приоткрыл дверь. Темно. Включил свет. Пусто. На двери гардероба висит ее стеганый халат. Вышел в коридор. Что-то — тайное беспокойство — мотало его и крутило. Ткнулся к Донцовым. Тишина. Наконец прошел в кабинет, сел к столу, задумался. А почему, собственно, она должна меня ждать? Она прожила без меня двадцать пять лет, нажила, конечно, и привязанностей. и любви… и страдания. Иначе не бывает. Как в изнеможении она прислонилась ко мне и строптиво оттолкнула.

Я ее люблю, но — поздно, слишком поздно.

Из сада донесся дикий крик. рев. Дрожащими руками Саня отомкнул дверные решетки, выскочил на веранду и замер. Рев несся от сарая, а справа, меж яблонями кто-то медленно двигался… кажется, женщина. В черном.

Саня бросился наперерез. С непередаваемым чувством, «потусторонним» (понял Анатоля). Протянул руки навстречу, показалось, он охватит пустоту черного виденья, а пальцы ощутили нежнейший шелковистый мех. Она обняла его за шею, вся дрожа.

— Саня!.. Я так испугалась. Это ты кричал?

— Нет… Анатоль?

— Наверное… Я его видела у сарая, вышла подышать. Саня, страшно.

— Ну, ну… голубушка, милая. Пойдем к нему убедимся…

— Да, да.

Однако они стояли, как бы не в силах разъединиться, в фиолетовом промозглом морозце, покуда Любовь не отстранилась.

— Пойдемте!

Подошли к сараю. Он позвал, приоткрыв дверь.

— Анатоль! Это я, Саня.

— Что надо? — голос равнодушный, отчужденный.

— Это вы сейчас кричали?

— Что надо?

— Анатоль, это была не она. То есть я хочу сказать…

— Оставьте меня в покое навсегда! — дверь сарая резко захлопнулась.

— Тяжелый невроз… или уже психоз, — заметил Саня, когда они поднялись в кабинет. — Люба, садись, нам надо поговорить.

— Мне надо ужин готовить, — в нежном розовом свете он увидел, что она улыбается. — С тобой в доме мне не страшно.