— Здравствуйте, товарищи. Я гм… Поворотов моя фамилия, — заикаясь представился Леонид Валерьевич, робея под пристальным взором майора Котавасева. — Я гм… председатель городского исполкома.
— Документ! — потребовал замполит, сделав ударение на второй слог.
Леонид Валерьевич документы предоставил, майор их внимательно просмотрел и передал капитану Червякину. Тот бумаги изучил еще более детально, после чего вернул их владельцу, присовокупив от себя толстенькую папку. В папке Поворотов обнаружил утвержденный план застройки территории под воинскую часть.
— Ну что ж… Раз все официально разрешено и гм… утверждено, не смею чинить препятствия, — согласился Леонид Валерьевич, но все же осторожно полюбопытствовал о причине появления военных в Красном, на что получил ответ замполита, что не его это собачье дело, задумался, попытался возразить:
— Но люди волнуются… Неизвестность, она же пугает…
На это капитан Червякин, облизнув губы, вкрадчиво ответил:
— Мы, товарищ Поворотов, проследим, чтобы решения Партии народные волнения не вызывали.
С тем председатель горисполкома и покинул неразговорчивых офицеров.
Ничего не смог выяснить и директор завода Огрехин. По линии своего министерства он уже получил приказ оказывать военным всяческую поддержку, и отправил в расположение части три строительных бригады, оснащенные сваебоями и бетономешалками, как военные того затребовали. Доктора Чеха и почтальона Семыгина тоже интересовали и настораживали текущие события в городе, но офицерский состав на контакт не шел, а солдаты, отпускаемые по выходным в увольнения, понятия не имели, что тут делают, и что делать им прикажут назавтра. Гражданские же, прибывшие на вертолете, оберегались армией так, словно являлись послами вражеских государств, — даже если кому-то из них требовалось выбраться в город, его сопровождал военный конвой. Но вскоре надменным солдафонам пришлось гордыню свою поубавить.
В конце июня 1971-го года, когда строители уже поставили деревянные солдатские бараки и возвели бетонное ограждение с колючей проволокой по периметру гарнизона и, следовательно, никто посторонний не мог проникнуть на территорию, в гости к ним наведался Черный Мао и откушал двумя десятками бочек горючего, которые механики автотранспорта по неразумности оставили прямо на земле.
Командир части полковник Рубаков был в бешенстве и даже хотел ввести в городе комендантский час, раз милиция своими силами с воровством справиться не в состоянии. Участковый Полищук, вызванный на место преступления, осмотрел поеденные коррозией бочки, ничего объяснять не стал, а послал за доктором Чехом. Антон Павлович также понимал, что слова окажутся бесполезными, и решил продемонстрировать природный феномен в действии. В воронку, оставшуюся после посещения Черного Мао, бросили бочку с соляркой, предварительно открыв крышку, так, чтобы часть топлива разлилась по земле, и принялись ждать. Через час, когда терпение полковника начало иссякать, воронка вдруг быстро наполнилась черной жижей, полностью скрыв топливную емкость, а через пять минут так же быстро ушла назад в грунт.
— Можете взять пробы почвы, — прокомментировал доктор Чех, — вы не найдете там и следа горючего. Мао nigra забирает нефтепродукты до последней молекулы. Как, впрочем, и любую другую органику. Так что рекомендую всем держаться от него подальше, а топливо хранить в недосягаемых для Черного Мао местах.
Опешивший полковник приказал своему военврачу Гуридзе в ситуации разобраться, и назавтра в деталях доложить. Поэтому военврач, человек общительный и доброжелательный, прихватив бутылку чачи, отправился в вотчину доктора Чеха — в поликлинику, где Антон Павлович и поведал ему все, что знал о происхождении и повадках Fluvius nigra, а заодно и о мутациях окружающей город флоры, и посоветовал запретить военнослужащим без хим-зищиты разгуливать по лесу.
Военврач Четыре Г, как его ласково звали в гарнизоне, — грузин Гуридзе Гиви Георгиевич слушал коллегу с интересом, не забывая время от времени наполнять стаканы, все сильнее добрел и проникался к Антону Павловичу симпатией. В конце поблагодарил за ценную информацию и предупреждение, и поинтересовался, почему природным феноменом не заинтересовались ученые. Ответа на этот вопрос Антон Павлович не знал, хотя своему начальству в областной центр о Черном Мао докладывал неоднократно.
— Очевидно, биология и микробиология не очень интересует членов Политбюро, — сделал Антон Павлович заключение. — Некогда им за строительством коммунизма на такие мелочи внимание обращать, я полагаю.
На что военврач Гуридзе погрустнев, ответил:
— Слушай, дорогой, ты бы поаккуратнее, да? Червякина видел? На вид мышь мышью, а если укусит, то по самое горло. Ему что муравья прихлопнуть, что человека, все одно. Слушай, дорогой, это Гиви тебе говорит.
Антон Павлович понимающе кивнул, и в свою очередь спросил, что армия тут забыла, потому что никаких военных объектов, насколько доктор Чех знал, в радиусе сотни километров не было. На это Гуридзе заметил, что военные — люди скрытные, и информацией об их объектах располагают только те, кому это по долгу службы положено, а доктор Чех к таковым не относится. Антон Павлович же полагал, что какие-нибудь сведения, хоть в виде сплетен, все равно бы в народ просочились.
— Не иначе, как собрались ракетную базу строить, голубчик? — настаивал он.
Гиви Георгиевич погрустнел еще больше, и вместо ответа почти шепотом посоветовал коллеге запастись цистеином. Добавил:
— Я дам тебе немного, но ты закажи лучше. Случись чего, моего тебе не хватит. На весь то город… Прости, дорогой, больше ничего сказать не могу.
От этих слов Антон Павлович похолодел. Он прекрасно знал, что цистеин входит в комплект военных индивидуальных аптечек, как средство защиты от облучения проникающей радиацией. Доктор Чех молчал долгую минуту, обдумывая услышанное, наконец, произнес:
— У меня практически нет опыта лечения подобных заболеваний. Ну, то есть, в общих чертах я кое-что знаю, но… Гиви Григорьевич, чего ждать то? Каковы могут быть последствия?
— Антон, дорогой, ждать надо худшего, а надеяться на лучшее. Симптомы известны, да. Горло дерет, кровь идет носом, а дальше — поражение поджелудочной, холецестит, гепатит, рак… Последствия, говоришь… У тебя тут город от железа красный, да? Крапива похуже гадюк ядом жалит, да? Под землей червь размером с нефтепровод Дружба ползает, бензин кушает — плохо, совсем плохо. Но видел я хуже. И дожди кислотные, и озера не с водой, а с холодцом цвета виноградного листа, — такого полно там, где химические комбинаты. Видел я и пустыню вместо моря, где ветер не песок гонит, а соляную и нитратную пыль, да… Но бывает и того хуже. Ты про озеро Чаган слышал? Посмотри газеты за шестьдесят пятый – шестьдесят шестой год, писали об этом «рукотворном чуде». Я туда ездил два раза, опыта набирался по своей теме. Три года назад на берегу этого озера организовали биологическую станцию, они в озеро выпустили прорву живности. Водоросли, рыбу, раков, червей всяких беспозвоночных, амфибий, млекопитающих — много чего, сотни три видов, да. Девяносто процентов откинулось сразу же, а остальные мутировали. Уровень радиации до сих пор для человека опасен, а уже шесть лет прошло. И что бы там не писали газеты, как бы не хвалили достижения мирного атома, местное население озеро стороной обходит и зовет его Атом-Куль — Атомное озеро. Вот тебе и последствия. Думай, дорогой, это Гиви тебе говорит…
Целую неделю Антон Павлович не решался поделиться тревожными новостями с Аркадием Юрьевичем, но при случае попросил его найти информацию об озере Чаган, зная, что друг ведет подшивки периодики. В газете «Известия» за 1966 год почтальон Семыгин и в самом деле отыскал статью об этом «рукотворном чуде», созданном с помощью ядерного взрыва, и понял, что они с Антоном Павловичем копают в одном направлении, хотя и с разных сторон, потому что Аркадий Юрьевич и сам уже кое о чем догадывался. Вечером 16 июля 1971 года почтальон Семыгин, прихватив две газеты, отправился в гости к доктору Чеху.