Он мучался, мучался, незаметно как-то подсел на героин. Без героина и жить то не может. Деньги нужны регулярно. Ломки мучают. И вот тогда Поп стал Попом. Он сшил сам себе рясу наподобие монашеских. Сделал шапочку. Всё сделал виртуозно. Захочешь чего-то сильно, и не тому научишься. В антикварном магазине купил огромный тяжёлый крест. Захочешь чего, так для приближения к цели и деньги последние вложишь. Выучил наизусть Библию. То есть она сама ему запала при чтении в голову целиком. И вот в виде убедительного попа Поп пошёл на панель. Смастерил себе ещё чёрную коробочку с прорезью, на которой написал золотыми буквами «На пожертвования для Свято-Введенского Монастыря Сергиевой Лавры». В таком виде Поп пошёл стоять в метро, там тепло, и дождь со снегом костюм не испортят. Да, к тому же он ещё отрастил себе длинную бороду и длинные жидковатые волосы. Стоит Поп, иногда крестит крестом своим проходящих. Люди грешные всё мимо бегут, многие деньги во искупление своих грехов Попу в ящичек бросают. Так Поп решил проблему, как доставать регулярно деньги на героин. Иногда с Попом измученные чувством вины женщины, а также увядшие и тщетно стучащиеся в небесные врата мужчины вступали в робкие беседы. «Батюшка, помоги! Батюшка, расскажи, что делать, как быть!». Поп с важным видом удачно цитировал Библию, советовал молиться, поститься и не скупиться пожертвованиями на церковь. В принципе ничего плохого Поп людям не советовал. Коробочка его каждый день была полна шуршащими и звенящими. Пару раз прицеплялась чересчур бдительная милиция. Один раз заболтал. Второй раз попал в кутузку и был предупреждён. Но отдал выручку и был отпущен.

Владик говорил Попу: «Ты хоть часть выручки в церковь относи. А ещё лучше отправляй на адрес церкви, на расчётный счёт хоть какую-то сумму. Тогда к тебе никто не придерётся!». Но Поп был очень жаден. Жаден до жизни, и вообще. Он много ел и любил красивые новые джинсы. Был экономен, стремился на всём сэкономить. В церковь деньги не отдавал.

Сэкономил на одноразовом шприце в аптеке. Подцепил СПИД. Бежал за героином на Северный рынок, там хачи с готовыми шприцами стоят коридором. Невмоготу было, кольнулся прямо на улице за кустом. СПИДок получил от врагов русского народа. Попал в клинику, где спидоносцам делают поддерживающие жизнь процедуры. Позвонил другу Владику. Владик навещал друга с воодушевлением, поддерживал его морально, чтоб тот не впадал в уныние. Там была в соседнем женском отсеке знаменитая певица Сирена. Она тоже, сучка мелкая, грязно кольнулась и подцепила СПИД. В отличие от Попа, который плакал только первые четыре дня, когда узнал о неминуемой кончине беспечной жизни, Сирена впала в агрессию и психоз. Била ногой медсестру и трясла дверями. Все удивлялись тому, что она такая невыдержанная и забздевшая. Владик получил яркие впечатления, ежедневно навещая и морально поддерживая друга…

Владик приходит ко мне пьяный-пьяный. Он падает под детский спортивный уголок и начинает снимать свои синющие джинсы. Хочет трахаться. А мне чего-то с ним как-то не того. Не хочется с этим животным совокупляться.

Владик говорит:

— Су-, су-, су-… Сударыня, да-, да-, да-… Давай совокупляться!

Я смотрю на Владика с презрением. Из его джинсов вываливается множество денег. Бумажки сыплются рублёвые и долларовые, мелочь железная сыпется. Я смотрю на Владика с изумлением. Влад пытается деньги подобрать, но колени у него расползаются, руки не слушаются.

— Ай! Ну их! — смиряется с рассыпанностью денег Владик. — Давай совокупляться!

Но я очень-очень заинтересовалась выпавшими денежками. Я собираю их с ковра и раскладываю на две кучки.

— Владик, у меня бабла сейчас нет! Может, подкинешь мне чуток! Ты же жениться на мне хочешь, да? Ну, так давай всё пополам! Половина тебе, половина — мне. Вот давай всю эту кучку поделим. Вот это тебе, вот это мне. Вот это мне, это опять мне, а это тебе. Прикинь — я по справедливости делю, чтоб сумма была пополам. Это мне, это опять мне, это ещё мне.

Влад вдруг живо встаёт с колен, фокусируется, концентрируется, уже не так раздваивается. Он довольно грубо отпихивает меня плечом и коленом от кучи и говорит:

— Нет-нет-нет! Всё не так! Сударыня! Уймитесь. Это мне, это опять мне, и вообще всё мне, это мои деньги!

Влад берёт и всю кучу бумажек, и часть железных монет загребает в небольшую такую весёлую пирамиду. Я пытаюсь прихватить железных денежек, но Влад вдруг орлиным трезвым глазом зыркает на меня, и эти монетки из под моих рук тоже загребает себе, все-все деньги засовывает в кожаную куртку свою, в её огромные вместительные внутренние карманы.

— Ах, какой же ты жаднющий! Как же жить с тобой, Влад!

— Это мои деньги, и ни с кем я делиться ими не собираюсь! И вообще не до денег. Пора совокупляться. Видишь, как мой Василий на тебя реагирует!

Василием Влад называет понятно какую свою живую и весёлую часть тела. Василий действительно уже очень оживлён и как бы ко мне тянется и за мной следит. Я начинаю бегать вокруг Влада, а его Василий как подсолнух за мной поворачивается. Ужасно смешно! Я забываю про жадного отвратительного Влада.

Ну его с его жадностью. Я же не интердевочка, деньги ко мне всё равно непонятно откуда, но приходят, и всегда вовремя, когда совсем тоскливо — вдруг приходят.

— А, кстати, куда ты тогда делся?

— Я попал в больницу.

Я холодею от страха. Владик пугает меня. Вдруг он в спидоносной клинике руки не помыл.

— Я съел по своему обыкновению сырую печень, и чуть не умер.

Фу. Пронесло на этот раз!

— А как это ты сырую печень ешь?

— А так, она вкусная. Я её беру и вот этими клыками, вот этими (Влад показывает мне свои чуть торчащие клычки по бокам), вот ими я печень разрываю и ем. Жареная она невкусная.

— Ну ты и хищник!

— Человек по определению хищник. У него специально клыки есть. Резцы, чтобы откусывать, клыки, чтобы рвать.

— Ну и как ты умирал?

— А вот так, очень просто. Меня забрали в больницу и не могли понять, что со мной. Я всегда ем сырую печень. А на этот раз мне не повезло. Это была какая-то плохая печень, печень западная, американские фермеры пожалуй эту печень вырастили в корове, нашпиговали антибиотиками, сыворотками и всякой дрянью. Эти какашки вступили в реакцию с моим алкоголем, и от этого я чуть не откинул копыта.

— Ну и любишь же ты откидывать копыта! Тебе необходимо тепло из окружающей жизни, чтобы успокоиться и смириться с тем фактом, что ты жив…

Утром Влад любит ставить свой любимый диск. Это какая-то никому не известная группа. Молодые мужики стройными гладкими голосами нежно поют хором: «А идите вы на ***! А идите вы на хуй! А идите вы на хуй!». Может это хор Турецкого? Уж очень красивые, оперные, мелодичные голоса! И поют многоголосно. Это чрезвычайно позитивное утреннее пение, в нём сияние голубого утра, и щебет старух в коммунальной квартире, и журчание весенних унитазов. И молодые красивые самцы, о которых приятно мечтать, поют хором. В слове «хуй» слышался лёгкий выдох, как свежий ветерок. Духовное что-то слышалось — «хуй-дуй-хуй-дух». Влад, гаденько улыбаясь, пряча свои близорукие добрые глаза за маской осквернения святынь, вставал под это пение наиболее охотно. Он говорил, что с такой мелодией в душе ему особенно приятно было ехать в часы пик на чудовищную свою какую-то работу. Мы как-то шли с ним по городу, всюду к 300-летию Петербурга что-то строили и ремонтировали, повсюду на лесах копошились рабочие и штукатурщицы в красивых комбинезонах. Я похвалила это зрелище. Влад сказал, что вот и он так же как они, весь день болтается на лесах с мастерком в руке.

В тот день намечалась тусовка. Позвонил Педрин. Мы договорились с ним встретиться у метро Петроградская. Вслед за ним позвонил Сладкий. Мне так не хотелось, чтобы он был там же. Безобразный пожиратель фуршетов. Самое мерзкое, он быстро, с птичьей дозы, напивается, и начинает похабно себя вести. Красномордый сатир. Он начинает, как кликуша, выкрикивать матерные слова и хватать женщин за места. Похотливо, холодно и больно. Он позвонил, начал въедливо липко расспрашивать, я по какой-то мягкотелости выдала ему информацию.