Зритель — это такой нежный инструмент, на нём можно так нежно играть, если мастерски нажимать изредка на нужные точные ноты. Совсем не надо бить зрителя сапогами и показывать ему мясо.

Нина увязалась за мной, ей нужно было в другую сторону, но она что-то бормотала про конечную остановку у метро, где не так страшно ночью. Я прекрасно понимала Нину, ей просто хотелось посмотреть на Влада. Посмотреть и стырить чужого самца, вот чего хотелось одинокой, давно не трахавшейся Нине. Влад стоял в капюшоне, был страшен и прекрасен. Меня почему то всю трясло, я не видела Влада полтора года. Перед глазами вставали сцены близости с ним, мне хотелось Влада так, что ноги сводило.

Влад как на пустое место посмотрел на Нину, при виде меня глаза его засверкали. Я попрощалась с Ниной и пошла к Владу. У меня было предчувствие большого секса, которого я была лишена за какие-то грехи в своей жизни.

Влад включил видик, и мы смотрели с ним какое-то панковское английское ретро — комедию 60-х с названием типа «Смысл жизни».

Ведь ты знаешь, а самое то ужасное — это дыры из неразделённых чувств и пустот. Это как бросаешь шарики, и ни один в лунку не попадает. Я люблю не тебя, а те чувства, которые ты мог бы во мне пробудить, и даже пробудил, хотя не воспользовался ими. Я люблю не твоё тело, а тот кайф, который оно доставляло мне, вызывая мечтания о чём-то ещё более совершенном и прекрасном, что могло бы случиться между нами, но не случилось. Я люблю в тебе то, что могло бы произойти с нами, но не произошло или произошло не так. Я гаденький Бланшо, который скользит как Голум вокруг жертвы во тьме, пристально отслеживая каждый её вздох. Я отсекаю реальность, которую хотят со мной построить такие же несчастные мечтатели-страдальцы, недоделанные строители самих себя. Долгострой длиною в жизнь, жертвы замороженных стройплощадок. Сольнесы.

Я была счастлива. Началась какая-то новая жизнь. Мне понравилось, как дрожал Владик. Я как-то ночью его спросила, когда его колотило как электричеством: «Ты чего, допился, да? У тебя как у актёра Лебедева в спектакле «Холстомер», да? Только не руки, а ты весь, да?». Он на меня посмотрел так доверчиво как-то и распахнув глаза: «Это дрожу так оттого, что хочу тебя».

Опять исчез. Неделю не звонит. Да и ладно. Скорпионы исчезают на год и на два. В норе им надо отсидеться. Психика у них такая злобная. И вообще мужики живут так, будто рассчитаны на 100 лет. Будто 100 лет у них впереди, и можно исчезать на 2 года, на 3, на 20 лет, потом возвращаться к любимой, которая уже не та слегка. Годы что-то подпорчивают, а что-то улучшают. Мне иногда кажется, что мужики ищут именно того, неснашиваемого и непротухающего, что есть в женщине. И только под давлением внешним делают вид, что любят в женских человеках более всего юное мясо.

Пришёл. Похудел. Щёки впали и стали более корявыми. Мне почему-то очень обаятельными иногда кажутся мужчины с корявыми щеками. Мужчины с гладкой бархатистой кожей отпугивают слащавостью, они всегда кажутся поверхностными, официозными и подлыми.

— Ну и где ты был?

— В дурдоме.

— Как это? — я подпрыгиваю на табуретке. Думаю, что, может, разыгрывает? — А чего так быстро отпустили?

— А там долго не держат. Подержали четыре дня и отпустили.

— А, а как ты туда попал? — робко интересуюсь я, предварительно помолчав и не находя нужных слов и вопросов.

— Я… Ну, тогда ты ушла… А я… я чуть не утонул.

— Как это?

— Я сам не знаю. Бред какой-то. Я пошёл по Неве. Я хотел искупаться, я искал полынью. Пошёл под мост. Провалился. Мент увидел сверху, они со спасательными кругами ко мне подползли, вытащили. Ничего не помню. Очнулся в больнице.

— Ну, ты даёшь. Это уже даже и не смешно… То есть, напротив, смешно. Ха-ха-ха, менты ползут с палками и кругами.

— Да, смешно было, говорят. Говорят, что один мент меня жезлом своим в полынье подгонял в нужную сторону, и утопил свой жезл. Ругался, что за казённое имущество попадёт…

— И… И чего ты в дурдоме делал?

— Да ничего. Отдыхал. Развлечение мы там такое придумали. Там же такие есть, как овощи. Дауны настоящие. Мы с мужиком одним, который типа меня с делириумом попал, мы придумали бега устроить, со ставками. Разгоняли овощей по коридору друг на друга. А те доверчивые, послушные, что скажешь, то и делают. Выбирали самых жирных, с брюхами. Мы их направляли по коридору навстречу друг другу, чтоб они бежали. И они бежали, брюхами сталкивались так смешно. Мы ставили ставки, кто упадёт, а кто на ногах удержится. Потом врачи увидели, чем мы занимаемся, и нас выгнали.

— А то, что ты в проруби плавал…

— Я ничего не помню, как в тумане всё было.

— И ты не простудился?

— Нет…

— Ты больше не ходи под мост, ладно?

Владик допился до того, что пытался овладеть Мишей Взоркиным! Тот его связал и держал в углу своей комнаты, чтобы он успокоился и стал бы адекватным. Я даже удивилась, что Миша оказался таким сильным… Он держал Владика связанного бельевой верёвкой в углу. Он связал ему руки, ноги, и ноги прикрутил к рукам. Так что Владик мог только колбасой кататься. Но он не стал кататься. Он присмирел, потом протрезвел и взмолился. Потом Владик объяснял мне, что какие-то пидералы стали соблазнять его, чтобы он их потрахал, огроменный, лысый и красивый. И что они ему дадут за это 1000 баксов. И Владик типа стал мечтать даже, может и вправду это сделать. Но как-то всё же уж очень он натуральный и нормальный. Влад отшутился: «Я это сделаю, только если на втором плане тётка голая будет бегать туда-сюда, и я на неё смотреть всё время буду, А так — неа, не получится, хоть тресни». Вот даже и с жирным, пахнущим девушкой Мишей Взоркиным ничего не вышло… Значит и пробовать нечего…

Я услышала эту историю и стала рассуждать о том, есть ли в природе такие извращения. Подружка Ру-Ру говорит, что из птиц геи — это лебеди. Знаменитая лебединая песнь — это песнь не мужа лебедя по погибшей жене-лебедихе, а песнь друга пидера лебединого по опочившему другу пидеру лебединому. Поэтому Чайковский написал «Лебединое озеро», и вообще все изысканные геи любят лебедей в пруду. Их шеи как фаллосы. Они плавают — два фаллоса в огромадной йони-озере, ибо геи — это маргинальные явления мужской природы, страшно боящиеся женской вагины, боящиеся выйти за рамки вагины-матери, в коей им уютно. Боятся они оплодотворить другие новые вагины, за старую первородную держатся.

А Леда и лебедь — это смелый фаллос, вылезший из материнской вагины внаружу, на лёд Леды, и пронзившей ея — не знаю чем. Чем они совокупляются то — птицы всякие? Кто видел петушиный или голубиный фаллос? Это всё жестокие загадки природы.

Я вот теперь люблю среди мужчин, подозрительных на гейство, заводить разговоры о лебедях. Это такой тест.

Во время поста Владик постоянно злобно ругался против православных попов, которые одеваются как пидералы, в рюшечки и стразы, в стиле моды 60-х… В страстную пятницу он позвонил, с утра возбуждённый и активный, он собирался пойти к порнографу Прянишникову и предложить ему поставить порнофильм, где совокуплялись бы монахи и священники разных конфессий между собой, а также священники и политики. Мне даже как-то плохо стало от его бесовщины, которой он явно одержим. А в субботу я заползла на Бегбедера в Платформу, вместо того, чтобы освятить яйца и кулич. Бегбедер сказал, что все мы проиграли третью мировую войну — войну товаров против людей…

Пасха прошла вообще как-то нехорошо… Самое тягостное впечатление произвёл фильм Мэла Гибсона «Страсти Христовы». Чудовищный блевотный фильм, в котором смакуются телесные страдания. Режиссёр — тайный садомазохист. Я выключила звук, переключала на другие программы — возвращалась — а там опять порка Христа семихвосточкой, кошками, ударами с оттягом и т. д. — смотри научное пособие по садомазохизму, брошюрку «Путь плети». Америкосы настолько отупели, что христианство для них — это сползшая кожа.