— Ну, расскажи, что ты там такое удивительное с паспортом вытворил? Почему ты гражданин мира?

— Я отказался от советского гражданства. Я ненавижу комсу и комуняг, пошли они в жопу! Меня, барона Литопурка — сделать гражданином этой сраной страны!

— Йё! Чегой-то ты так разбесился. Страна сраная, но ты тут вырос. Переделай эту страну! Этой стране нужны крепкие красивые совершенные парни типа тебя. Не всё же Рамштайну хвастаться своими немецкими красавчиками!

— Легче из неё уехать. Чем северней и западней, тем люди лучше.

— Перестройка же была?

— Плевал я на перестройку. Народ здесь поганый живёт. Крестьянские дети. Как увидишь крестьянского сына — убей его! Как увидишь комсу — убей! Комунягу — на кол! Мне Горбачёв лично подписал согласие на то, что я не гражданин СССР.

— И кто же ты?

— Гражданин мира!

— Нет, всё же какой-то документ то ты получил?

— Я добился. У меня вид на жительство. Я имею прописку, могу платить налоги и получать медицинское обслуживание, но я не могу быть избранным в депутаты и не могу служить в армии!

— Ой! Ой-йё-ёй! Какой ты хитрец! Да ты просто так от армии закосил, да? Какая ты шельма!

— Да, закосил, и других научил. Пошла нах эта армия. Я хиппи, я против войны и против государства! Я ненавижу эту страну и этот народ!

— Ну, так я тебя не понимаю. Надо было тебе там остаться, когда ты там был.

— Я сам не понял, зачем я вернулся.

— Ну, так тебе надо опять отсюда во Францию или Англию. Тебе там будет хорошо, — говорю я с холодом обиды внутри. Он меня не любит.

— Я нахожусь под условным сроком.

— Ни хрена себе!!!! Как это?

— Да ни за что, по пьяни. Хотел пообщаться с людьми… Мне приписали, что я бутылкой по голове… Потерпевший сам был пьян. Он хотел взять обратно свои показания. А менты, козлы вонючие, не отдали… Через 7 месяцев я буду свободен.

Ничего себе барон Литопурк учудил! Бутылкой по голове! Хотя его предки, наверное, тоже в выражении чувств не стеснялись. Били мечом по голове или по шее, и всё им с рук сходило…

— Не было бутылкой. Не было ни шишки, ни сотрясения. Тот чел даже не почувствовал…

Владик оправдывается истерично.

— Я не хочу в тюрьму! Ни за что не хочу! — вдруг говорит красномордый жуткий Владик, которого я не то что начинаю бояться, но порой смотрю на него как на кусачую запредельно ядовитую тварь, в своих противостояниях наносящую удар выше меры. Уж больно простонароден Влад… Или наоборот, бароны потому и стали баронами, что отвечали на удар ударами превосходящими, добивающими противника. А те, кто стремился блюсти меру типа око за око, те остались баранами. Барон отличается от барана тем, что за око голову отгрызает, и никаких мук совести… Нарушает равновесие в сторону своей экспансии. Может, первым не начинает, но если кто на его территорию позарится, так и сам жив не будет, и земельку свою отдаст, а барон расширится за счёт своего праведного непомерного гнева. Хм. Барон Литопурк…

— Я в Голландию хочу. Я, как появится возможность, обязательно туда навсегда уеду.

«А я как же?», — хочу я задать вопрос, но не задаю его. Интердевочка проклятая, вот ты кто, Владик. Ты замшелый фарцовщик, любитель ихней жизни. Это, Владик, пошло. Но я ничего не говорю страшненькому Владику.

Владик раздвигает диван и закрывает дверь изнутри.

— Сударыня, а не пора ли нам перейти к совокуплению? — говорит Владик.

Владик приходит донельзя возбуждённый. Он мне показывает свою расползшуюся от многочисленных купаний в Неве ксиву, по которой он является лицом без гражданства, проживающим на Шпалерной улице. Ему нужно было ксиву продлить, но по новым законам его заставили пройти медицинское обследование. «Ты не представляешь, что эти твари со мной учудили, лекаришки эти бюрократические!». «А что они с тобой учудили?», — с некоторым волнением спрашиваю я. «Я пришёл, а они у меня кровь взяли из всех мест, и из пальца, и из вены… Я чуть сознание не потерял, я не люблю кровь… Потом просветили рентгеном. Простукали, прослушали. И даже ёршиком в задницу зачем то залезли! И там покрутили!». «Ёршиком? Какой бред!». «Я тоже изумился. Я не ожидал. Но теперь я — гражданин мира ещё на год, менты, козлы вонючие, ко мне теперь не придерутся!», — гордо восклицает Влад. Я смотрю на него скептически, всё же он мудак, этот барон. На деле он сделал своим странным гражданством столько бытовых проблем, что тяжба с государством тех жертв не стоит! Хотя то, что Влад такой зловредный анархист, такой крючкотвор, который смог пойти против махины государства — мне это ой как нравится, ой как мне это нравится…

Друг у него Миша Взоркин. Это такой толстый еврей, который ждёт смерти своей тёти. Он живёт один в хрущовке, он очень умный и начитанный, безумно любит книги, музыку и кино. Работать он не умеет. Негде интеллектуалам работать. Тонкий слой культуры — он как тощая аура на теле мясного телесного общества, живущего как биопланктон. Тот планктон обывательский живёт ради брюха, размножения и набивания квартирок барахлишком, а также банковских счетов циферками с ноликами. А вот Миша Взоркин — типичный планетарный фрик-интеллектуал. Он ни хера не зарабатывает, братья евреи по разуму ему помогают жить. Дают чуток бабла, чтоб он не сдох в своей хрущовке и не провонял там беспризорным трупом. Много бабла Взоркину не надо. Ест он немного, но жирно и вкусно. Он почти не двигается, приростя к компьютеру и будучи его мясным продолжением. От этого Миша жирён, холёный вид имеет и жиреет всё больше.

Миша набивает квартиру книжками и дисками. У него собран нектар сегодняшней реальности. Всё лучшее, что производят в культуре человеки, всё это Миша коллекционирует и хранит. Он эксперт высокого класса в этом деле. Но ему лень социализироваться, куда то идти, куда-то предлагать себя, куда-то себя встроить, или, ещё чего доброго, самому что-то возглавить и руководить. Миша восседает тучный на скрипучем кресле перед компом, кой-куда всё ж ему подсказали пописывать, кой-какие монетки ему капают иной раз. В нете нашёл сайтик, где за статейки платят…

Девушки ленивого Мишу мало интересуют. С ними надо трудиться — трудиться на подступах, чтоб соблазнить. Потом, поймав, опять трудиться. А нах всё это надо. Миша плюнул на девушек, он смотрит манго-порнушку, где трахаются нарисованными пиписками мультяшные аккуратные девочки с огроменными кукольными глазищами, крошечными носопырками и чистыми малюсенькими губками без микробов и грязи. Он сам большеглаз, с маленькой носопыркой и ротиком, он сам отчасти в стиле манго.

Правда, годы берут своё. В чёрных роскошных кудрях завелось серебро, серебро появилось даже на кудрях на брюхе и груди. Миша к этому относится с грустью, но благостно. У него слишком много радости в жизни — найти в компе нового писателешку, прочесть его, вынести своё суровое мнение по поводу его творений. Или выловить задорную критику на литературный процесс и согласиться с ней или нет. Также полакомиться только что выползшим фильмом, эстетски снятым. Или утащить в свою компьютерную папочку новую музыку, недавно кем-то состряпанную и интересную. Попсу Миша не терпит, он слишком тонок и элитарен. Но вкус у Миши всё же странный. Миша иногда затачивается на что-то скучное и длинное, что ему кажется интересным и познавательным. Или иногда его влечёт сало, жирное, грубое и похабное, с площадным улюлюканьем, кем-нибудь бездарным написанное. Когда похабно, то тут Миша теряется. Тут он уже не отличает одно от другого и может проглотить полное гавно, не просто проглотить, но и получить от него оргазмическое удовольствие. Потому что сам нежный.

Что-нибудь самому творческое сделать Миша не в силах. У него вроде есть всё — тонкая рафинированная душа, хороший вкус, позывы к чему-то туманному. Но нет. Написать свой стих или рассказ Миша не может. Отзыв о книжке или фильме — это он ещё может. А вот свой стих или рассказ — нет. Тут ведь надо полюбить себя, свой стержень, найти в себе кость и остяк, и так крепко взяться за этот шест, что даже заорать на всю ивановскую о себе, своих чувствах и видении мира. Ленно это Мише.