Многие из наших ребят сидели уже там. Те, что жили поближе, пришли с родителями. Все были возбуждены, сидя на чемоданах, громко разговаривали. Кто-то рассказывал смешную историю, вызывая громкий хохот слушателей. А в последние минуты перед приходом поезда даже заядлые остряки и балагуры притихли.

Объявили о прибытии поезда. Пассажиры засуетились, пестрой толпой двинулись к выходу. Окутанные паром, который клубами валил из раскрытой двери вокзала, мы вышли на перрон. На покрытых инеем классных вагонах белели таблички «Москва — Хабаровск».

 — Поехали, — усаживаясь в вагоне, весело говорил Утенков. — Вот так ехать бы да ехать без остановки до самого училища.

Поезд, стуча колесами и плавно покачиваясь, уходил все дальше на восток, врезаясь в красавицу тайгу. До свидания, Красноярск! Лежа на вагонной полке, перебираю в памяти события дня. Военкомат, комиссия, неожиданный отъезд… Я не успел повидаться с ребятами-строителями, не было времени даже зайти в комитет комсомола, не простился и с добрым стариком Богомоловым… Придет отец из тайги, а я уже в Чите.

С этими мыслями и уснул.

Весь следующий день мы не отрывались от окон. Перед глазами проплывали незнакомые пейзажи. Вот и Ангара, бурная дочь Байкала, она одна не подчиняется законам природы. В самом деле, если все реки мира разливаются весной, то Ангара — в середине зимы; все реки замерзают с поверхности, она — от дна; все реки впадают в моря, она, наоборот, вытекает из озера-моря… Над Ангарой, несмотря на трескучие морозы, висел туман, она стремительно несла свои воды меж заснеженных берегов. Миновали Иркутск. Поезд, кажется, повис над скалистыми берегами Байкала, временами ныряя в темные туннели. Перед нами раскинулось огромное ледяное поле, покрытое свежими трещинами.

 — Байкал-батюшка! — задумчиво произнес пожилой пассажир. — Я на его берегах родился, отец прожил здесь всю жизнь, а моря до конца так и не знаем. Иногда в ясную погоду вдруг начнет оно будоражить, переломает лед я снова успокоится. Когда не было железной дороги, сколько тут ямщиков гибло. Захватит внезапно непогода в дороге — и крышка. Да что зимой, иногда и летом «баргузин» такую волну разведет, что диву даешься. Есть еще одна загадка: куда вода девается из Байкала? В него более шестидесяти рек впадает, а вытекает одна Ангара. Приходилось слышать, будто море с океаном под землей соединено, даже в газетах о том писали. А по-моему, вода вытекает только через Ангару, остальная остается и частично испаряется. Вот в дельте Селенги лет сорок назад были большие луга, сено на них косили, а сейчас там воды около трех метров. Значит, прибывает вода в Байкале.

Разговорившийся пассажир еще много рассказывал о Байкале, ни разу не назвав его озером. Морем величал.

В Читу мы прибыли утром. Морозно светилось прозрачное безоблачное небо. Мы собрались разношерстной гурьбой, раздумывая, у кого бы узнать наш дальнейший маршрут. Но гадать долго не пришлось.

 — Кто старший? — спросил подошедший дежурный комендант.

Старший команды вышел вперед и показал воинское предписание.

 — Все в порядке, — сказал дежурный, проверив документ, — идите в зал и ожидайте, за вами придут.

Часа через полтора явился заиндевевший старшина, с четырьмя треугольниками в голубых петлицах. Он проверил документы и приказал выходить строиться. Это была наша первая встреча с настоящим кадровым командиром.

 — Ша-агом марш! — четко скомандовал он и повел по песчаным улицам Читы. Прошагав через весь город, вышли на тракт. Впереди раскинулись бесснежные забайкальские поля без единого строения. Дул холодный, пронизывающий «хивус».

 — Кто в кепках, стать в середину колонны! — скомандовал старшина.

Мы не сразу поняли, почему старшине захотелось, чтобы те, кто в кепках, находились в середине. Потом, когда перестроились, сообразили, что там идти значительно теплее.

Шли долго; однообразной дороге, казалось, не будет конца. Но вот слева потянулось проволочное заграждение, за ним показались ангары и два длинных одноэтажных бревенчатых здания. Это и были казармы.

Помещение казалось нежилым. В нем было холодно и неуютно.

 — Здесь будете жить. К вечеру привезут койки, а пока наводите порядок, — объявил старшина.

Поставив в угол чемоданы, принялись за уборку. Одни разжигали печи, другие носили дрова, а Утенков, раздобыв старую метлу, взялся подметать пол.

 — Снегу принесите, — закричал кто-то, задыхаясь от пыли.

 — За снегом надо в Красноярск съездить, здесь его нет, — пошутил Утенков.

Промерзшие печи страшно дымили и долго не нагревались, однако в помещении все же стало теплее, чем на улице. Закончив уборку, мы группами собрались около печек.

 — А кормить нас будут? — громко спросил Утенков.

 — Нет! — ответил кто-то.

 — Обязательно накормят, только в положенное время, — сказал капитан в синей шинели. Он вошел в казарму вместе с новой группой будущих курсантов.

 — Наша школа только организуется, — продолжал капитан, — первые две эскадрильи уже приступили к занятиям, вас направим в третью эскадрилью. Сейчас ваша задача по-настоящему подготовить помещение. За время пребывания в карантине пройдете медицинскую комиссию, потом приступим к занятиям. Я начальник штаба эскадрильи, моя фамилия Беляев. Ваш непосредственный начальник — старшина эскадрильи товарищ Ушаков. Со всеми вопросами обращайтесь к нему. Ясно, товарищи?

 — Ясно, — ответили мы дружно.

 — Ну вот и хорошо. Сейчас подвезут койки и инструменты. Товарищ Ушаков, организуйте людей в бригады по специальностям. Сегодня все подготовьте, а завтра с утра за работу.

 — Есть! — четко ответил старшина и пошел проводить капитана.

Вернувшись, Ушаков назначил дневальных и дежурного, уборщиков помещения и истопников, определил их обязанности. Затем он вывел нас из казармы, и мы строем пошли на обед.

На пути нам встретилась колонна курсантов. Они шли с песней, четким строевым шагом, явно стараясь показать свое превосходство над нами. Когда мы поравнялись, их старшина — по уставу, но и не без иронии — подал команду «Смирно». Курсанты подчеркнуто торжественно перешли на строевой шаг, с улыбкой глядя в нашу сторону.

Мы с завистью смотрели на их ровные ряды.

 — Рисуются, — сказал Ушаков, когда они прошли. Но вдруг сразу посерьезнел, словно только сейчас вспомнил о своих обязанностях.

Мы старательно выполняли его команды, однако умения и тренированности нам явно недоставало.

 — Будем заниматься строевой, пока не научитесь ходить лучше всех, — предупредил старшина.

Первый солдатский обед. На длинных столах — судки с борщом — один на десять человек. Ровные ряды мисок.

 — Такого борща, кажется, никогда не ел, — говорит Утенков, щуря и без того узкие глаза.

В столовой — тишина, во время еды разговаривать не положено. Старшина по-хозяйски ходит меж столами, наблюдая за порядком, все видит и слышит. Утенкову делает замечание за разговоры.

Всю вторую половину дня мы занимались устройством и формированием бригад для ремонта казармы. Нашлись у нас и плотники, и столяры, и маляры. Здесь были ребята со строек Комсомольска, из портовых мастерских Владивостока, с заводов Ленинграда и Москвы.

К полуночи в казарме температура стала уже плюсовой. Прижимаясь один к другому поплотнее, мы улеглись спать.

 — Ну вот и переночевали, — сказал старшина, утром входя в казарму. — Подъем!

Начиная с того подъема, я на протяжении всей курсантской службы первым видел, открыв глаза, вездесущего старшину. Как старший друг и воспитатель, он многому нас научил. Не будет преувеличением, если скажу, что все курсанты вспоминали потом Ушакова с особым уважением и благодарностью.

За десять дней в нашей казарме были установлены двойные рамы, переложены печи, покрашены полы. Все это курсанты сделали добротно и красиво.

В последние дни карантина мы проходили врачебно-летную комиссию. Она предъявляла к нам повышенные требования. Вначале это нас не беспокоило — ведь каждый прошел медицинскую проверку еще до приезда в Читу. Но когда вернулась с комиссии первая группа, оказалось, что врачи, не считаясь с прежним заключением, отстранили некоторых курсантов. Тут мы заволновались. И не напрасно. Здоровяк Утенков вышел от отоларинголога со слезами на глазах.