Мы единодушно решили — правильно. Только так и жить — гореть и других зажигать.

Ребята уезжали с последней электричкой. Обнялись на дорогу и расстались. Ушел, завывая электромоторами, пригородный поезд, утонул в ночных сумерках последний вагон. На темных шпалах тускло поблескивали в лучах станционного фонаря холодные рельсы. Я возвращался по дорожке, пробитой между густыми соснами, жадно вдыхал студеный воздух: мне еще предстояло подготовиться к завтрашним занятиям.

Сорок шестой год встретили скромно. Страна жила еще не богато, продуктов не хватало. В январе у нас родилась дочь, назвали ее Таней. Забот и хлопот прибавилось, но зато жизнь стала полнее.

Наконец учеба на подготовительном курсе подошла к концу, настал день экзаменов. Ребята волнуются. Преподаватель успокаивает, говорит, что экзамен нам не страшен. Да и чего бояться, если на фронте веемы бывали и в более серьезных переделках. И все-таки мы переживаем: никто из нас не привык ходить в отстающих, хочется и тут не уронить себя, хорошо ответить.

 — В бою — совсем другое дело, — говорю я пожилому преподавателю математики, — когда дерешься, бояться и волноваться некогда. А здесь приходится защищаться. Попробуй сплоховать и получить двойку, на партийном собрании такого жару дадут…

Волнение волнением, а экзамены экзаменами.

Сдал я их хорошо, не получив ни одной «тройки».

 — Откровенно говоря, — признался преподаватель русского языка, — когда мне предложили вести ваш курс, я не думал, что люди, провоевавшие четыре года и увенчанные славой героев, смогут так упорно и настойчиво осваивать общеобразовательные предметы. Слишком большой контраст — ваша профессия и заучивание правил грамматики.

После вступительных экзаменов мы, летчики, прошли медицинскую комиссию, получив допуск к тренировочным полетам. Нам отводился месяц для восстановления навыков в технике пилотирования.

Я попросился в утреннюю смену. В четыре утра отправлялся на аэродром, к восьми успевал выполнить свою программу. День у меня был свободен, и я проводил его с Танюшей. Тамара в это время была на работе. Когда она возвращалась, я отправлялся на огород, где у нас была посажена картошка. Огородничеством в то время занимались не только слушатели, но и преподаватели. «Малое сельское хозяйство» было хорошим подспорьем.

Все это далеко позади. Трудное было время, но и счастливое. Несмотря на многие недостатки быта, жили мы полно и интересно.

Командировка на юг

В академии мы изучали все рода войск и их взаимодействие в современном бою. Программа курса предусматривала дать нам не только теоретические знания, но и практические навыки. С этой целью мы проходили стажировку в строевых частях.

Порой казалось, что учебе не будет конца. Однако незаметно подошли и государственные выпускные экзамены. Потом и они, и бессонные ночи над дипломной работой остались позади. Академия окончена…

Меня назначили инспектором истребительной авиации Советской Армии. Работать предстояло под началом опытного летчика старшего поколения генерала Ивана Дмитриевича Климова.

Первый раз я вылетел в командировку на юг страны выяснить в одном из соединений причины высокой аварийности. Почти целую неделю мы с инженером и доктором с утра до вечера работали в штабе, изнывая от невыносимой жары. А до моря было недалеко. Съездить искупаться мы рассчитывали в выходной день, но наши надежды рушились.

За ночь погода резко изменилась. Подул сильный ветер. Над городом проносились тучи, бросая в окна капли холодного дождя.

 — Вот вам и пляж, — уныло сказал доктор.

 — Все равно к морю поедем, послушаем хоть, как оно бушует, — настаивал я.

 — Поедем, — согласился инженер.

Старая «эмка», гремя помятыми крыльями, покинула город и покатила к морю. Вышли из машины мы У рыбацкого поселка. В море ни паруса, ни корабля, крутые неудержимые волны взлетают высоко, точно стремятся достать до рваных косматых туч. Ветер срывает пену с белых гребней и дробит ее в мелкие брызги.

— Вот она жизнь-то где! — не удержался я от восторженного возгласа.

 — Эх и силища, сколько энергии пропадает, — заметил инженер.

 — Давайте поговорим с рыбаками, — предложил я, — может, согласятся на шаланде покатать.

 — Нет, дорогой, на такое море я предпочитаю смотреть с берега, — наотрез отказался доктор.

Инженер тоже не захотел испытывать судьбу в такую погоду.

 — Попробуй, может, и согласятся, — сказал он. Я направился к группе рыбаков, сидевших на днище старой шаланды.

 — А что, ребята, можно сейчас выйти в море? — спросил я. — Никогда под парусом не ходил. Старший покачал головой отрицательно.

 — А может быть, можно? — настаивал я.

Коренастый, с черными вьющимися волосами мужчина средних лет пристально посмотрел на море, будто измерял его силу, и, тряхнув головой, сказал:

 — Можно попробовать. Разреши, Афанасий Иванович, — обратился он к старшему. Афанасий Иванович — председатель колхоза — тоже посмотрел вдаль долгим взглядом и распорядился:

 — Идите, только поаккуратнее. Собери компанию из молодых, заодно поучишь их ходить под парусом.

 — А ну, братцы, кто со мной? — обратился черноволосый к стоявшим рядом молодым рыбакам.

Желающих нашлось много, но «капитан» выбрал только двоих крепких парней. Мне он предложил переодеться в брезентовую робу. Когда мы шли к шаланде, Василий (так звали нашего старшего) распределил обязанности. Мне надлежало перемещать балласт — мешок с песком в сторону, обратную крену шаланды.

Во время шторма не так-то просто спустить посудину на воду. Нужно поймать такую волну, чтобы шаланда «стала» на волу, и вовремя оттолкнуться от берега.

Под команду, напоминавшую «Эй, ухнем», царапая широким днищем песок, лодка медленно приближалась к исходному рубежу.

 — Приготовиться! — глядя на подходившую волну, скомандовал Василий.

Мы взялись за борта, готовые в любую секунду вскочить в шаланду.

Волна шла, наваливалась на берег с огромной силой. Шаланду резко подбросило, меня с ног до головы окатило соленым шквалом. Кстати, обдало только меня, а мои спутники как ни в чем не бывало вскочили на свои места и сразу принялись за дело. А я, едва удерживаясь за борт, повис на руках, бултыхая ногами.

 — Надо силу волны понимать, она может и помочь и беды наделать, — сказал, как на уроке, Василий.

Гонимая силой двух молодых гребцов, шаланда быстро отошла от полосы прибоя и заколыхалась на гребнях волн. Рыбаки, не обращая внимания на крены, ловко ставили парус. Еще минута, и, подхваченные крепким норд-остом, мы, словно на крыльях, полетели от берега.

Шаланда устроена так, что устойчивость ее сохраняется не с помощью киля, а за счет широкого плоского днища. Она не рассекает волну, а легко скользит по поверхности, то скатываясь с гребня, то взбираясь на его вершину.

Мы шли в открытое море. Ветер наполнял крепкий парус, искусно управляемый рулевым. Горы воды нависали со всех сторон, море кипело, по-настоящему бушевало. Удивительное ощущение простора всесильной стихии владело мной.

 — С большого корабля такого не увидишь, — перекрикивая свист ветра, говорю Василию.

 — С корабля оно далекое, — отвечает Василий. — Разве можно из теплой каюты что-нибудь увидеть?

Он прав. Сейчас море было рядом, оно бросало шаланду, как скорлупку, обдавало нас с ног до головы соленой водой, заставляло бороться с ним. В этой борьбе, пожалуй, и было самое большое наслаждение.

 — Вот оно, открытое море! — крикнул я.

 — Вон оно где открыто, — Василий кивнул головой в сторону огромных волн, закрывающих горизонт. И добавил: — Узлов восемнадцать идем.

Я оглянулся на берег, но, кроме водяных гор, ничего не увидел.

 — Вот теперь мы в открытом море, — снова заговорил Василий.

Здесь волны стали темней и круче, еще ощутимее чувствовалась сила морской стихии.

 — Пора домой, — сказал наш «капитан» и скомандовал: — Меняй парус!