Гитлер угрожал: «Я закончу войну потрясающим ударом, от которого содрогнется все человечество». Трудно сказать определенно, что он имел в виду, но реактивные машины они создавали. Немцы не успели наладить их серийное производство, они построили только несколько самолетов, которые еще не представляли собой реальной боевой силы и не могли противостоять нашей авиации: перед концом войны летчик капитан Кузнецов сбил под Котбусом реактивный фашистский истребитель.

У нас большая реактивная авиация появилась в послевоенные годы. Проходили испытания самолеты Як-15, МиГ-19, Як-17. Это были первые плоды исканий инженеров-конструкторов.

Для истребителей открылся новый фронт, требующий жертв и дерзаний. Летчики гибли, но не отступали, штурмуя скоростные барьеры.

Большая заслуга в освоении полетов на реактивных истребителях принадлежит Маршалу авиации Евгению Яковлевичу Савицкому, который во время Отечественной войны был командиром нашей дивизии. Человек редкой энергии, он неутомимо работал на новом поприще, разрабатывая методику обучения летчиков и тактику боевого применения новых машин.

Развитие реактивной авиации тормозилось тем, что старый профиль крыла не соответствовал скорости, которую можно было развить при помощи реактивного двигателя. Вскоре конструкторам удалось найти новый профиль. Это было ламинарное стреловидное крыло.

В такой аэродинамической компановке появился МиГ-15. Это был самолет нового качества, отличающийся от своих предшественников большими скоростями. Он открывал дорогу в стратосферу и позволял летать, не видя земной поверхности как днем, так и ночью, в облаках и за облаками.

Полеты в облаках днем и ночью требовали не только мастерства, но и высоких моральных качеств. Летчику, привыкшему пилотировать самолет при видимости земли, нужно было заставить себя безоговорочно верить приборам.

Как инспектору истребительной авиации Советской Армии, мне посчастливилось попасть в особую группу по освоению полетов на реактивном истребителе в сложных метеорологических условиях. В этой группе были прославленный летчик Великой Отечественной войны трижды Герой Советского Союза Покрышкин, герой испанских боев генерал Коробков, Герой Советского Союза Максимов, дважды Герой Советского Союза Покрышев и отличные летчики Немировский и Карих. Все они уже имели по нескольку полетов на новой машине. Мне нужно было их догонять — изучить самолет и вылететь на нем.

С утра до поздней ночи я не выходил из учебных классов. Наконец самолет и двигатель изучены, я имею право вылететь на скоростном истребителе.

Декабрь. Солнечный морозный день. Небо высокое, воздух необычайной прозрачности. Инструктор Семиков идет спокойно, по-медвежьи переваливаясь в теплых собачьих унтах. Я шагаю рядом, слушая бесконечные указания. Подходим к серебристому истребителю. Техник самолета в замасленной куртке стянул рукавицу и вскинул под козырек покрасневшую от холода руку.

 — Самолет к вылету подготовлен, — доложил он заученной фразой.

 — Прошу садиться, — предлагает инструктор. Техник заботливо помогает мне надеть парашют. Поднимаюсь по трапу и усаживаюсь в тесную кабину истребителя. Пока все делаю правильно: тренировки не прошли даром.

 — Хорошо, — одобряет инструктор. — А теперь проверим знание кабины.

 — Сколько же можно проверять?

 — Вы меня извините: бывают случаи, когда человек на зачетах отвечает без запинки, а стоит ему сесть в кабину и приготовиться к вылету, как он все забывает, — спокойно поясняет инструктор.

Мне не терпится скорее подняться в воздух, но я перечисляю множество приборов, тумблеров и кнопок, их назначение и порядок работы с ними. Закончив, спрашиваю:

 — Теперь, надеюсь, можно вылетать?

 — Вот повторим особые случаи в полете и тогда можно, — невозмутимо отвечает инструктор. — Запускаете двигатель — температура газов выше допустимой, ваше решение?

 — Закрываю стоп-кран.

Инструктор доволен.

 — При запуске слышите урчание, двигатель не выходит на обороты?

 — Проверяю, снята ли заглушка.

 — Правильно. Взлетели — падают обороты двигателя.

 — Проверяю, включен ли изолирующий клапан.

 — Загорелась лампочка «пожар», ваше решение?

 — Проверяю температуру газов, если все в порядке, иду на посадку. Если температура выше допустимой, закрываю стоп-кран и нажимаю кнопку огнетушителя.

Инструктор спрашивает так въедливо, будто у меня и в самом деле должен в полете остановиться и почему-то не запуститься двигатель, вспыхнуть пожар и произойти еще куча неприятностей. Сплошные неприятности от взлета до посадки.

Наконец проверка закончена.

 — Теперь — в добрый час, запускайте двигатель. Подаю одну за другой установленные команды:

 — Питание!

 — Есть, питание, — отвечает техник.

 — Снять заглушки!

Техник забегает вперед и показывает жестом, что заглушки сняты.

 — Смотреть запал!

 — Нажимаю на кнопку автомата запуска, загорелась сигнальная лампочка «пусковое давление».

 — Есть пламя, — слышу последний ответ техника.

Нарастает ровный шум, двигатель выходит на обороты. Инструктор, навалившись на борт кабины, неотступно следит за каждым моим движением. Все в порядке. Закрываю фонарь кабины. Мой учитель, еще раз бросив взгляд через плексиглас фонаря на приборы, сошел с трапа. Сигнал «Убрать колодки», и самолет, послушный сектору газа, с мощным гулом покатился по укатанной рулежной дорожке на старт.

Плавно даю газ. Самолет быстро набирает скорость и, оторвавшись от взлетной полосы, переходит в набор высоты. Бегло оглядываю приборы, бросается в глаза непривычный, бешеный рост скорости. Прибираю обороты, успеваю заметить, что высота первого разворота на триста метров больше заданной. Первый и второй разворот выполняю одним полувиражом.

Устанавливаю высоту круга.

 — Пятнадцатый, — слышу в наушниках, — как работает матчасть?

Отвечаю восторженно:

 — Отлично!

Выполняю первый круг над аэродромом без посадки. Впечатление от полета такое, что и сравнить не с чем. Крыльев не видно, они сзади кабины, нет воздушного винта, будто лечу в снаряде или ракете.

Выполнен второй круг.

Теперь все внимание расчету на посадку. Проверяю скорость. Самолет помимо моей воли, покачиваясь с крыла на крыло, планирует.

 — Так держать, — слышу команду руководителя полетов. Под самолетом, совсем близко, мелькают крыши домов небольшой деревни.

 — Так держать, — звучит знакомый голос, подтверждающий точность захода.

Убираю газ, сохраняя высоту пятнадцать — двадцать сантиметров над серым фоном бетонки. Легкое касание колес о землю, и машина несется по ровной посадочной полосе, постепенно замедляя бег.

 — Разрешаю рулить по полосе, — передает руководитель полетов.

Подруливаю к старту, около командного пункта вижу друзей: пришли посмотреть вылет. Ни у кого, наверное, не развито так чувство товарищества, как у летчиков. Его ощущаешь и в воздухе, и на земле. Оно поддерживает в тяжелые минуты, но и взыскательно требует совершенного мастерства.

Стараюсь не ударить в грязь лицом, контролирую каждое свое действие, каждое движение. Летчики говорят: «Как взлетишь, так и сядешь, а как подготовишься, так и взлетишь». Получив разрешение на взлет, даю газ, мельком бросаю взгляд на товарищей: каждый впился глазами в машину. Выполняю один за другим четыре полета и заруливаю на стоянку, где с нетерпением ждет меня техник.

Мет человека счастливее авиационного техника, встречающего свой самолет из очередного полета. Он готов его обнять, как любимое дитя, смотрит на него, как на живое, разумное существо. Да и как ему не любить свою машину, ведь это его трудом и стараниями она поднимается в воздух. Отправляя летчика в полет, этот скромный человек переживает за него больше всех, потому что именно ему, технику, тот вверил собственную жизнь. Ни расписок, ни актов, лишь короткий скупой рапорт: «Самолет к полету готов», за которым истинное доверие одного человека другому.