Этот эпизод еще раз подтвердил, что в бою оба летчика пары должны одинаково активно использовать бортовое оружие. Раньше задача ведомого сводилась обычно лишь к охране хвоста ведущего от атак истребителей противника. Сам же он почти не стрелял. В результате — огневая мощь пары снижалась наполовину.

Теперь мы стали больше думать и о тактике уничтожения бомбардировщиков. Для более полного использования оружия ведомых боевой порядок перед атакой начали перестраивать из фронта в сильно вытянутый пеленг. Он позволял осуществлять огневое прикрытие не только внутри каждой пары, но и между ними. Ведущие были обязаны строить маневр с таким расчетом, чтобы их ведомые могли свободно маневрировать, выбирая наиболее выгодное положение для прицельной стрельбы.

…К половине декабря наши наземные войска заняли Ингуло-Каменку и завязали бои на подступах к Кировограду. Пытаясь их остановить, противник бросал в контратаки свежие силы пехоты, танков и авиации. На земле и в воздухе снова вспыхнули тяжелые бои.

Анализируя тактику противника и свою, мы пришли к выводу, что до вступления в бой прикрывающая группа должна занимать иное положение по отношению к ударной — находиться не на одной линии, как раньше, а выше ее и на некотором удалении в направлении солнца. При таком построении, напоминающем этажерку, значительно легче предотвращать внезапные атаки противника. Вскоре нам удалось убедиться в этом на практике..

Эскадрилья получила задание охранять свои наземные войска на участке Ингуло-Каменка-Батызман. Группу прикрытия из четырех истребителей возглавлял Семыкин, ударную — такой же численности — я.

Истребители противника шли, как всегда, впереди и выше своих бомбардировщиков, маскируясь в лучах солнца. Но на этот раз они были быстро замечены четверкой Семыкина и атакованы внезапно. Сбив первым же ударом два самолета, наша прикрывающая группа сковала боем всех остальных «фоккеров».

Моя ударная четверка обрушилась на «юпкерсов» с ходу, на встречных курсах. Нам тоже удалось свалить сразу две машины, в том числе ведущего группы.

Проскочив через боевой порядок бомбардировщиков, мы быстро развернулись и ударили по ним снизу сзади. Длинной пулеметной очередью я поджег одного «юнкерса». Гитлеровцы стали спасаться бегством, но потеряли еще две машины от меткого огня Аскирко и Будаева.

…В конце декабря 1943 года советские войска заняли Кировоград. Снегопады и метели сковывали действия авиации, но и в такую погоду мы продолжали летать, оказывая помощь своим наступающим наземным частям.

На этом рубеже мы потеряли Орловского. Его звену пришлось вступить в бой с восемнадцатью истребителями противника. Советские летчики дрались геройски и умело — сбили пять вражеских самолетов. Но и два наших истребителя были подбиты. Одному из них — Аскирко — удалось дотянуть до своего аэродрома, а Орловскому — нет. Тяжело раненный, он выбросился с парашютом, но приземлился… в расположении врага.

В 1944 году зима на Украине была очень капризной — то снег, то дождь. Дороги раскисли. Наше наступление остановилось. На фронте не умолкала лишь артиллерийская перестрелка, да велась разведка. Только авиация по-прежнему действовала активно.

Однажды, во время очередного полета на разведку, Семыкин и Будаев обнаружили у деревни Яковлеве новый аэродром противника. На нем базировалось около тридцати «фокке-вульфов». Наше командование приняло решение уничтожить их ударом с воздуха. Штурмовую группу поручили вести мне.

Готовясь к вылету, я выслал вперед пару разведчиков. Когда мы стали подходить к линии фронта, они сообщили по радио, что аэродром пуст, видимо, самолеты ушли на задание. Узнав, что наши наземные войска не подвергались налету вражеской авиации, я сделал вывод: противник находится в воздухе, где-то за линией фронта.

В предвидении встречного боя перестроил боевой порядок.

Путь преградила снеговая туча. Пробив ее, мы сразу же встретились с большой группой тупоносых «фоккеров».

Я дал команду:

 — Всем звеньям атаковать одновременно!

Двадцать четыре наших истребителя пошли в лобовую атаку. Немцы не ожидали встречи и на какое-то мгновение растерялись. Два «фокке-вульфа», вспыхнув, пошли к земле.

Однако остальные не обратились в бегство и стали готовиться к отражению второй нашей атаки. Завязался упорный воздушный бой.

Все ребята дерутся одинаково храбро и упорно. Но у каждого из них, как говорится, своя манера бить фашистов. Рыбаков, например, колотит их молча. Лишь изредка подает скупые команды. Его звено свалило уже двух «фоккеров». А вот Ерофеев атакует врага с мальчишеским задором. Перед тем как послать новую пулеметную очередь, он обязательно предупреждает противника, хотя и отлично знает, что, кроме нас, его никто не услышит. Ведь вражеские летчики ведут радиообмен на другой волне.

 — Тебе жить надоело? Молись, если в бога веруешь! — кричит Ерофеев и решительно наседает на «фокке-вульфа». Фашист пытается уйти, но его одна за другой настигают две меткие пулеметные очереди. Неуклюже перевалившись через крыло, он падает на землю.

Справа и слева от меня проносятся огненные трассы. В эфире непрерывно слышатся команды и выкрики… Немцы не выдерживают. Потеряв семь самолетов, они буквально выскакивают из боя и спешат к спасительной снеговой туче.

Еще не успела наша группа собраться, как из-за облаков неожиданно вынырнул «фокке-вульф» и стремительно зашел в хвост приотставшему Ерофееву. Помочь товарищу было невозможно. Кто-то лишь успел крикнуть:

 — Ерофеич, на хвосте «фоккер»!..

Услышав предупреждение, Ерофеев попытался уйти переворотом. Но не успел. Его прошила длинная пулеметная очередь фашиста. Еще одна тяжкая потеря…

…Идут дни. Мы летаем на широком фронте, действуя в основном в оперативном тылу противника: штурмуем наземные цели, ведем разведку, а иногда и воздушные бои. Но каждый знает, что затишье, вызванное весенней распутицей, продлится недолго. Советские войска готовились нанести по врагу новый сокрушительный удар.

Так оно и случилось. Вскоре два фронта — Первый и Второй Украинские — перешли в наступление и стали окружать корсунь-шевченковскую группировку противника. Никто из нас тогда еще не предполагал, что эта операция, начатая в исключительно трудных условиях весенней распутицы, завершится нашей замечательной победой.

Под Уманью

Войска нашего фронта, завершив ликвидацию окруженной корсунь-шевченковской группировки противника, смяли его танковый заслон и устремились на Умань. Вскоре они овладели этим городом.

Нам приказали перебазироваться. Несмотря на снегопад, мы вылетели на новое место. Группу повел сам командир полка Оборин. Шли на бреющем полете. На земле хорошо различались следы вчерашних упорных боев: исковерканные танки, перевернутые пушки и множество трупов вражеских солдат.

Пробиваясь через снежные заряды, мы добрались наконец до конечного пункта. Оставленный противником аэродром безлюден. На взлетно-посадочной полосе нет ни привычного «Т», ни солдата-стартера. Нас никто не встречает: техники и механики застряли где-то под Шполой. А настроение и без того паршивое: после вчерашнего налета немецких бомбардировщиков в нашем истребительном полку осталось всего двенадцать самолетов.

Оборин заходит на посадку первым, мы, вытянувшись в кильватер, следуем за ним. И вот уже вся группа рулит по гравийной дорожке. Движемся медленно, осторожно: ведь аэродром никто не проверял, не видно ни одной таблички с надписью «Разминировано».

 — С этого аэродрома не повоюешь, — сказал Оборин, снимая парашют. — Надо прежде всего осмотреть его, может, где-нибудь фрицы притаились.

Летчики замерли в ожидании команды.

В это время над аэродромом появилась эскадрилья штурмовиков. Веселее будет!

Штурмовики так же, как и мы, садились без стартовых сигналов. Приземлившись, заруливали на другую сторону аэродрома.

 — Технари-то наши, товарищ командир, видно, надолго задержались, — сказал с иронией Егоров.