Над целью появилась ведущая девятка «петляковых». За ней — вторая, третья, четвертая… Армада бомбардировщиков буквально закрыла небо между деревнями Мишурин Рог и Бородаевка. Вниз летели сотни бомб, на земле вспухали огненные фонтаны взрывов, вскоре весь этот район окутался густым дымом, сквозь который красноватыми точками проступали горящие тапки и автомашины врага. А группы бомбардировщиков все шли и шли, сменяя друг друга над целью…

К концу первого дня наступления наши наземные войска захватили плацдарм на правом берегу реки и прочно закрепились на нем. А ночью туда были высажены танки, которые внезапным ударом овладели важным железнодорожным узлом Пятихатка.

Вернувшись на аэродром, наши летчики оживленна делились впечатлениями. Наиболее словоохотливые пересказывали одно и то же по нескольку раз. Я был доволен тем, что первые боевые вылеты обошлись без встреч с «мессершмиттами»: пусть молодежь немного пообвыкнется в новой для нее фронтовой обстановке.

Но на следующий день начались и воздушные схватки. Они завязывались то в одном, то в другом месте — всюду, где авиация противника пыталась остановить наступление наших наземных войск. В этих боях молодые летчики показали себя хорошо. Набираясь опыта, они учились не только хладнокровно отражать удары врага, но и дерзко атаковать.

Вскоре я во главе восьмерки вылетел прикрывать переправу на Днепре. Охраняя подступы к ней, мы встретили девятку «хейнкелей», которую сопровождала группа «мессершмиттов». Принимаю решение атаковать их с ходу. Четверка Семыкина должна связать истребителей, а моя — нанести удар по бомбардировщикам.

Выйдя на исходную позицию, подаю команду «За мной, в атаку» и устремляюсь на флагманский самолет. Один из выпущенных мной снарядов попадает точно в кабину «хейнкеля». Тот сваливается на крыло и летит к земле. Во второй атаке стараюсь показать молодежи, как нужно подходить к плотному строю бомбардировщиков, прикрываясь одним из них. В результате сбиваю еще один самолет.

Отхожу в сторону и приказываю молодым летчикам нанести удар по отставшему от группы «хейнкелю». Сам по радио корректирую их действия. Аскирко стремительно повел свою пару на цель. Атака, вторая, и вот уже вспыхнувший фашистский бомбардировщик входит в последнее глубокое пике. Семыкин тем временем вел бой с «мессершмиттами» и ни одному из них не дал прорваться к нам.

Перед вечером поступил приказ прикрыть эту же переправу от ночных бомбардировщиков. Группу повел сам командир дивизии полковник Немцевич. Над целью мы появились, когда уже стемнело. Первые десять минут небо над районом патрулирования было спокойным. Казалось, немцы вообще не прилетят.

Но вот неподалеку разорвалось несколько снарядов. Значит, наши зенитчики уже заметили вражеских бомбардировщиков, а мы их прозевали. Снижаюсь и сразу же различаю над собой силуэты неуклюжих «хейнкелей». Отсюда они хорошо видны на белесом фоне неба. Маскируясь темнотой, атакую их снизу почти в упор. Как только я открыл стрельбу, ко мне тоже потянулись огненные трассы. Но теперь по «хейнкелям» начали бить другие наши истребители. Три бомбардировщика вспыхнули, вывалились из строя и начали беспорядочно падать.

Сгустившаяся темнота не позволяла действовать даже в паре. Теперь каждый из нас дрался самостоятельно. А результат оказался все-таки неплохим: на земле осталось гореть семь «хейнкелей»…

Наземные войска продвигались вперед. На левом фланге они подошли к Кривому Рогу, а на правом — заняли город Александрию. Мы перелетели на аэродром Пятихатка.

На нашем участке конфигурация фронта напоминала, как тогда шутили, «штаны»: фланги узкими коридорами выдались вперед, а центр значительно отстал. Противник стал подтягивать резервы, и прежде всего танковые, чтобы срезать выступы.

Хотя ноябрь не баловал нас погодой, мы и в неблагоприятных условиях непрерывно вели воздушную разведку, наблюдая за передвижением вражеских сил. Вскоре мы обнаружили крупную группировку немецких танков в районе Желтые Воды — Кривой Рог — Пятихатка. Сомнений не было: именно здесь, на левом фланге, фашисты готовятся к контрудару.

Командование нашего фронта немедленно приняло меры. Штурмовики стали с утра до вечера висеть над этим районом. Но странное дело: прошел день, другой, третий, а вражеские танки и самоходки по-прежнему оставались на исходных позициях. И это несмотря на ежедневные потери.

Причина простаивания столь грозной силы выяснилась позже. Оказалось, что у противника не было горючего. Украинские партизаны пустили под откос эшелоны с цистернами бензина.

Фашисты начали подвозить горючее на автомобилях. С рассвета до темна мы штурмовали их автоколонны. На дороге, идущей от Лозоватки до Беленихино, непрерывно горели автоцистерны.

Возвращаясь однажды со штурмовки, я заметил скопление немецких танков. Это была свежая, еще неизвестная группировка. Требовалось установить ее численность. Решаю произвести разведку вместе со своим ведомым.

Низкая облачность затрудняет наблюдение, и мы снижаемся до ста пятидесяти метров. Под нами — камуфлированные под осеннюю траву танки. Фашисты открывают сильный огонь. Маневрируя по направлению, пытаюсь сосчитать количество машин. С первого захода это не удается сделать. Приходится пролетать над пеклом еще два раза. Наконец данные получены. Немедленно докладываю их по радио на командный пункт и разворачиваюсь в сторону своих войск.

В этот момент я ощутил глухой, тяжелый удар. Самолет стал плохо слушаться рулей, его трясет так, что я с трудом удерживаю ручку управления. Но боевое счастье не изменило и на этот раз: мне удалось дотянуть до своего аэродрома.

 — Опять прямой попала, товарищ командир. Помните, как на Дону? — говорит Закиров, осматривая зияющую пробоину в стабилизаторе. — И как только хвост не оторвало.

 — Да, с этим шутить нельзя, снаряд-то был восьмидесятипятимиллиметровый, — говорит многозначительно Павлычев, — хорошо, что не разорвался.

 — По всем правилам надо менять стабилизатор, — заключает Васильев, — но у нас их нет в запасе.

Я уже собирался уйти, когда у самолета появились инженер нашего полка и молодая женщина-капитан. «Кто бы это мог быть?» — подумал я о ней. А она уже осматривала пробоину, определяя возможность восстановления самолета в полевых условиях. Закончив осмотр машины, незнакомка со знанием дела стала расспрашивать, как вел себя подбитый истребитель в воздухе. Оказалось, что женщина-капитан — авиационный инженер эксплуатационного отдела нашей воздушной армии. Так мы впервые встретились с Тамарой, которая потом стала моей женой.

…После боев за плацдармы установилось затишье. Мы накапливали силы для нового удара. Пауза продолжалась около месяца. Потом войска снова перешли в наступление. Введенные в прорыв танки двинулись в двух направлениях — на Знаменку и на Ингуло-Каменку.

Наступление застало немцев врасплох. Мы полностью господствовали в воздухе, не встречая с их стороны почти никакого сопротивления. Но 28 ноября фашистское командование подбросило сюда части бомбардировочной и истребительной авиации. На исходе этого дня я, возвращаясь со штурмовки, встретил западнее Александрии пятнадцать «хейнкелей», шедших под прикрытием четырех «фокке-вульфов». Решил шестеркой атаковать бомбардировщиков, а парой связать истребителей.

Первой внезапной атакой нам удалось сбить трех бомберов. Вторую нашу атаку сорвал «фокке-вульф». Жертвуя собой, он бросился нам наперерез. Его сбил Орловский. Тем временем «хейнкели», беспорядочно сбросив бомбы, начали по одному уходить на запад, надеясь скрыться в сумеречной мгле.

 — Нет, так мы вас не отпустим! — кричит по радио Аскирко и вырывается вперед. Догнав заднюю машину, он с короткой дистанции бьет длинной очередью. Бомбардировщик, потеряв хвостовое оперение, начал беспорядочно падать. Одновременно с ним пошел к земле и второй «хейнкель», подожженный меткой очередью Мотузко.

 — Молодец, Мотузко! — подбадриваю его по радио.

Группа вражеских бомбардировщиков была разгромлена. Остатки ее потерялись в вечерней мгле. Наступившая темнота осложняет преследование врага: молодые летчики с трудом выдерживают боевой порядок. Включив аэронавигационные бортовые огни, увожу эскадрилью на свой аэродром.