— Туда должен подойти катер из Ле-Трепорта примерно в полдень. Можете вы подлететь туда и проследить за ним? Возьмите радио с морской частотой.

Я набросал ей силуэт лоцманского катера и показал на карте примерный район наблюдения.

— Но в темноте я не могу лететь.

— И не надо. Когда вы все сделаете, можете вернуться сюда и побыть здесь некоторое время?

Она посмотрела на меня проницательными зелеными глазами.

— А зачем все это нужно?

— Пока не могу сказать.

— А потом скажете?

— Конечно.

Теперь мне было нужно найти Тони Фултона. Дома у него оказалось темно, и я прошел по темным улицам Маршкота из краснокирпичных зданий к бару. Он оказался там, успокаивающе большой, смуглый. Он беседовал с двумя рыбаками за пинтой пива. Увидев меня, Тони заказал мне тоже пинту и пирог.

— Ужасные новости о Генри. Что там, сердце, что ли?

Я кивнул.

— Сейчас с ним все о'кей.

Мне не хотелось вдаваться в подробности, и я перевел разговор:

— Мне надо, чтобы ты сходил в Норт-Форленд. Мы наймем судно. Есть работенка.

— Гонки?

— Да нет, не совсем. Работа на один день.

— Лодку можно нанять в Ремсгейте, — сказал он. — Вам подойдет любая? Я видел там одну.

— Нужна хорошая, — сказал я.

— Да, был там один тип. Брал лодку. Но уехал сегодня. Морская болезнь. А что за работа?

— Разобраться с тем, что произошло в Испании.

Он отхлебнул пива.

— Слышал, что вы нормально перегнали «Альдебаран» в Испанию. А как там Поул?

— Да неважно. Связался с дрянными дружками.

— Не удивляюсь. Я допил пиво.

— Ну, я пошел. Мы договорились?

— В девять утра, о'кей? Лодка называется «Опал», она в гавани Ремсгейта.

Я сел в свой арендованный автомобиль и направился в Ремсгейт, изо всех сил стараясь не заснуть.

* * *

«Опал» — яхта длиной двадцать девять футов. Наниматель, страдавший морской болезнью, оставил ее во внутренней гавани. Когда я шел по понтону, свежий западный ветер шевелил ее снасти. Я вошел на борт, открыл двери запасными ключами и завалился на диванчик в салоне, вконец измотанный последними событиями. Но каждый раз, когда я закрывал глаза, перед моим мысленным взором представал лоцманский катер, тайком пересекающий Ла-Манш с самим Деке, сидящим у руля. Я не мог допустить, чтобы такие люди, как он, и дальше делали все, что им захочется.

Я ворочался на диванчике до самого рассвета. Потом сходил в город, выпил чашку чаю и съел сандвич с ветчиной, стараясь хоть как-нибудь справиться со своим нетерпением. Занялась серо-розовая заря. По прогнозу ветер ожидался западным, кое-где с туманом.

Я вернулся на судно и сделал приборку, не потому, что я так уж люблю порядок, а чтобы хоть чем-нибудь занять себя. Я драил палубу уже в третий раз, когда на краю понтона появился Тони Фултон, возвышаясь над людьми, сновавшими между причаленными лодками.

— Еле добрался, — сказал он, бросая свой мешок на палубу.

У него был неопрятный вид. Прямые сальные волосы палками свисали вниз. На подбородке была видна многодневная щетина. Лодка даже качнулась, когда он взошел на нее. Я завел двигатель. Тонн пошел к выходу из гавани, держа руль твердой рукой.

— Куда идем? — спросил он, когда мы выходили из внешних ворот.

— На север, — ответил я.

Мы вышли в серые воды Ла-Манша. Слева по борту виднелись маленькие белые группки домов вокруг Норт-Форленда. Начался сильный отлив. Я включил УКВ-радио на 72-й канал. Мы шли медленно преодолевая отлив.

— Что нам надо сделать? — спросил Тони.

— Встретим здесь кое-кого. Он войдет в устье в прилив. Скорее всего через Хорз-Ченнел.

— Ах так! — сказал Тони. Казалось, он лучше выглядел по сравнению со вчерашним днем.

Тут заработало УКВ-радио:

— "Опал", «Опал», я «Тигр»-один. Никого не вижу. Прием.

— Благодарю вас, пока все. Конец связи.

Мне стало не по себе. Я не мог думать, что произойдет, если они не появятся сейчас. Приливы и отливы создают сильные течения на мелких протоках устья Темзы. Идти против отлива в устье реки — гиблое дело. Уже было одиннадцать часов. Всего два часа до низкой воды. Если Деке сейчас не ближе десяти миль от Норт-Форленда, то это все равно что он нигде.

Тони спросил:

— А что это за тип?

— Тот самый, который творил все эти безобразия в «Саут-Крике».

— А почему вы не обратились к помощи закона? — сказал Тони.

— У него женщина на борту. Он прикончит ее, как только услышит что-нибудь о законе. Нам надо быть благоразумными.

— Ну что ж, — сказал Тони. — Надо — так будем. Прошел час. Вода уже спала. Мы могли видеть берег с западной стороны. Друг Эмили так и улетел, ничего не заметив. Теперь прилетела сама Эмили. Мы стояли на якоре. Я, сидя в кабине, курил самокрутки Тони. Мне казалось, все пропало. Он не придет. В четыре часа Тони подумал вслух:

— Они прозевали прилив. Думаю, можно идти домой.

— Нет, — сказал я.

И не потому, что Тони был не прав, а потому, что просто не хотел сдаваться.

— А если он придет в следующий прилив?

— Да? — язвительно сказал Тони. — Будет темно, как у вас под шляпой. Его и не увидишь.

Я спустился вниз и взял микрофон. Да, мы-то можем их и не увидеть. Но Эмили увидит.

Я взял большую карту Ла-Манша. При помощи навигационной линейки проложил курс от Ле-Трепорта до Норт-Форленда. Потом нажал кнопку передачи и сказал:

— Пройдите миль шестьдесят к Ле-Трепорту, курс сто восемьдесят градусов.

Я слышал звук ее двигателя, когда она подтверждала прием. Я свернул еще одну сигарету и подождал еще немного.

Прошел целый час. Солнце садилось, начинался прилив.

Наступали сумерки.

— Слава Богу, — сказал Тони, — теперь мы наконец можем идти домой?

Я уже готов был ответить ему, как включилось УКВ-радио:

— Вижу лоцманский катер. Темно-зеленый. Один человек у штурвала. Он в двадцати милях к востоку — северо-востоку от Дюгенёсса. Идет к вам. Все.

Это наверняка Деке.

— Благодарю вас, — сказал я в микрофон. У меня отлегло от сердца.

— Нам надо перехватить его. Вы можете еще остаться ненадолго там, наверху? Прием.

— Могу, — сказал далекий голос Эмили.

— Поднимай якорь, — приказал я Тони. — Снимаемся. Солнце уже село за горизонт, когда мы пошли к югу. В сиянии вечерней зари я увидел голубые холмы Кента и в голубом просвете неба сверкнул серебряный крестик самолета. Я нажал кнопку передачи УКВ-радио и сказал:

— Подверните правее.

Серебряный крестик самолета выровнялся и блеснул в лучах заходящего солнца.

— Ну что там? — спросил я.

— Ваш друг примерно в десяти милях. Курс сто семьдесят восемь градусов.

Теперь ясно. Он идет на Гудвин-Сэндс.

— Благодарю вас. Вы можете еще какое-то время оставаться наверху?

— Горючего на двадцать минут. Потом улечу.

Горизонт был чист, и в небе плыли высокие облака. К Дувру. Три контейнеровоза шли в открытом море. И вдруг далеко на юге, на горизонте, показалась точка. Я тут же навел на нее бинокль и увидел верхние части двух мачт.

— А вот и он, — сказал я.

Солнце совсем ушло за холмы. Облака тут же окрасились в красный и золотой цвет, за кормой прошел паром на Кале. Вот уже и гафель показался над поверхностью темнеющего моря, а потом и четкий корпус яхты, на которой лежала маленькая лодка, перевернутая килем вверх.

В кабине виднелась только одна голова. Ну и сволочь, подумал я Хелен наверняка внизу.

Мы тут же поставили кливер, развернулись на север и первыми поймали отлив. Мы были перед ними на три мили, а курс у нас был такой, будто мы шли в Ремсгейт. Небо быстро темнело. Катер за нашей кормой зажег свои навигационные огни. Мы шли перед ними, держа курс на огни маяка Норт-Форленда. Когда совсем стемнело, я выключил ходовые огни.

— Что вы делаете? — спросил Тони.

— Пойду за ним в Саут-Ченнел и схвачу, когда он сойдет на берег.

Белые и красные проблески маяка Норт-Форленда стали видны в 22.30. Тони методично пожирал сандвичи с колбасным фаршем. А я совсем ничего не ел. Мой желудок был пуст. Темное морское пространство заполнялось огнями. С левого борта отблески света и сияние неона города, а с правого — красные и зеленые ходовые огни судов, идущих в устье и из него.