Комната была такая же, как у Бондаренко. Там стоял старый диван, письменный стол со стулом и шкаф. Игорь быстро заглянул в шкаф. Там висела парадная форма Лобанова и спортивный костюм. В нижнем выдвижном шкафчике лежали кеды и бескозырка в целлофановом пакете. В выдвижном ящике стола были пакет леденцов, пачка сигарет, карандаши и магнитофонные кассеты. На столе стоял маленький телевизор, магнитофон и электрочайник. «Неплохо устроился», — подумал о Лобанове Игорь, зная, что ничего подобного нельзя хранить у себя другим военнослужащим срочной службы. В тумбе стола лежали рулоны бумаги с расчетами. Не исключено, что это были расчеты по диссертации. Оставалось только осмотреть внутреннюю часть дивана. Игорь поднял сиденье и увидел там одеяло, подушку и две простыни. У него наступило разочарование. Хотелось найти что-то большее, но сам он не знал, что ищет.

В тот момент, когда уже начал опускать сиденье дивана, Чернов случайно заметил, что фанера на днище дивана немного выгнута и не закручена шурупом. Он приподнял незакрепленный край и засунул руку под днище. Пальцы нащупали какой-то пакет. Игорь быстро вытащил его и развернул. В газету была завернута тетрадь. По первым записям Чернов сразу понял, что это рукописная копия диссертации командира полка. Написана она была рукой Лобанова, он запомнил его каллиграфический почерк, читая в казарме автобиографию. Удивительным было лишь то, что работа начиналась не сначала. Было такое ощущение, что это продолжение диссертации. Чернов быстро завернул тетрадь в газету и положил ее на место. Затем, поправив все, как было раньше, вышел из комнаты. Замкнув дверь, он подошел к Бондаренко, чтобы вернуть ключ. Тот стоял на пороге здания и курил.

— Ну что, нашли что-то? — обиженно спросил он Чернова.

— Да нет, видимо, вы правы, — ответил ему Игорь, — я тоже не верил, что отсюда что-то может уйти.

— Ну, а я что говорил? — воскликнул Бондаренко.

Посмотрев на взволнованного капитана, Игорь понял, что в беседе с этим открытым человеком вел себя слишком прямолинейно, даже грубовато, и ему захотелось снять установившееся напряжение. Он подошел к столу налил спирт в стакан и предложил:

— Федорович, а давайте выпьем за вас! Исключительно благодаря таким честным и порядочным людям, как вы, держится наша авиация.

Бондаренко довольно заулыбался: не часто ему приходилось слышать комплименты в свой адрес. Он, конечно, уловил лесть в словах гостя, но ему все равно стало приятно.

После очередного стакана Игорь почувствовал коварное действие спирта, который действует на голову и ноги с некоторым опозданием. Чувствуя, как земля уходит из-под ног, он быстро стал одеваться.

— Может, на «посошок» еще по чуть-чуть? — предложил разомлевший Федорович.

— Можно, но только сразу пойдем по домам, не нужно, чтобы матрос видел пьяных офицеров, — из последних сил держа себя в руках, согласился молодой капитан.

— Наши матросы не такое видели!

— Будет лучше, чтобы нас он не видел. Вы же не хотите, чтобы он разнес по гарнизону, что у вас есть общие дела с особистом? И не надо говорить ни ему, ни командиру о нашем разговоре.

— Могила, — кратко закончил Бондаренко, наливая очередную порцию спирта в свой стакан.

Глава 7

Утром Чернов проснулся с сильной головной болью. Усилием воли он восстановил в памяти весь вчерашний разговор и решил, что необходимо доложить полученную информацию начальнику. Однако в стране был введен «сухой закон», и появляться с запахом перегара в Особом отделе ВВС флота было равносильно самоубийству. Игорь посмотрел на часы, было без четверти восемь. Звонить Можайскому на работу не было смысла, так рано в кабинете без нужды он не появлялся. Чернов набрал номер домашнего телефона начальника, через несколько секунд тот ответил бодрым голосом:

— Слушаю вас.

— Доброе утро, Андрей Викторович. Кажется, я нашел того, через кого произошла утечка.

— Не нужно о таких вещах говорить по телефону, — перебил его начальник. — В 9.00 я буду в кабинете, приезжай ко мне и спокойно все доложишь.

— Извините, но в своем состоянии я не могу появиться в отделе, — принялся оправдываться Чернов, — в условиях антиалкогольной кампании пришлось вернуться к старым методам установления личного оперативного контакта.

— И что? — не понял шутки Можайский.

— Итог налицо и шлейф в атмосфере, — подобным тоном Игорь мог позволить себе общаться с этим начальником. С первого дня совместной службы между ними образовался ореол доверия, и их отношения иногда выходили за рамки служебных.

— Хорошо. К десяти часам Иван Петрович поедет в управление, я тогда к тебе выскочу. Надеюсь, до кабинета ты самостоятельно дойти сможешь?

— Конечно, на рабочем месте я буду вовремя, — ответил Игорь, а затем отключился, услышав гудки в трубке.

Выслушав доклад подчиненного, Можайский встал из-за стола и начал ходить по кабинету, обдумывая все услышанное. Затем, повернувшись в полуоборот к Чернову, он улыбнулся и сказал:

— Ну что ж, поздравляю вас, коллега, с почином. Если все это так, то среди ваших трофеев появится первый инициативник.

— Спасибо, Андрей Викторович, я думаю, теперь надо возбуждать уголовное дело и брать Лобанова под арест.

— Экий ты быстрый. А ты уверен, что бумаги, которые нашел, действительно составляют какую-то тайну? Ты уверен, что текст, написанный в тетради, — это диссертация командира, а не «псевдонаучные» измышления самого Лобанова? В конце концов, без графологической экспертизы нельзя утверждать, что записи сделаны его рукой. Опять же, где доказательства того, что именно он передал эти материалы иностранной разведке? — начальник сделал паузу и испытывающее посмотрел на Игоря. — Как видишь, вопросов больше, чем ответов. Сделаем так. Запросы в Москву я подготовлю сам. Я думаю, там меня еще не забыли, с ответами тянуть не будут. Ну, а тебе нужно будет изыскать возможность все бумаги из комнаты изъять на время для снятия копий и потом незаметно вернуть их на место. Но самое главное сейчас — это собрать максимум информации о самом Лобанове и организовать за ним плотный контроль. Нельзя допустить, чтобы эти бумаги он успел передать до нашего вмешательства или уничтожил. Тогда нам головы не сносить. Все, я поехал, а ты приходи в себя от «традиционного личного контакта» и занимайся Лобановым.

После ухода Можайского Чернов еще долго вспоминал автобиографию Лобанова и думал, что этого парня из благополучной московской семьи могло толкнуть на предательство. Предательство не столько интересов Родины, сколько близких людей: родителей, которые надеялись вырастить из него настоящего человека и ученого; капитана Бондаренко, относившегося к нему, как к родному сыну; и, наконец, командира полка, доверившего ему труд всей своей жизни.

Глава 8

Сергей Лобанов торопился домой. Он не просто торопился, он летел, переполненный эмоциями от счастья. Только что он увидел свою фамилию в списках абитуриентов, поступивших в Высшее техническое училище имени Баумана. Сергей был безмерно горд тем, что хоть и сдавал один экзамен, но все же поступил в этот престижный вуз сам, без помощи отца. Он вырос в типичной семье московских интеллигентов. Его отец был заведующим лабораторией одного из НИИ, кандидат технических наук, мать работала в Центральной библиотеке имени Ленина. У них была большая трехкомнатная квартира в сталинском доме на Воробьевых горах, доставшаяся по наследству от деда, в прошлом известного ученого. Сергею не терпелось быстрее поделиться своим успехом с родителями. Он забежал домой и с порога крикнул:

— Поздравьте меня, я стал студентом!

Был полдень, и родители еще не вернулись с работы. Из кухни вышла бабушка, на ходу вытирая полотенцем руки. Она расцеловала Сергея, а потом тихо заплакала.

— Бабушка, что ты плачешь, радоваться надо! — обнимая старушку, успокаивал внук.

— Я от радости плачу, Сереженька. Как жаль, что дедушка не дожил до этого дня. Он бы гордился тобой, — вытирая слезы, ответила женщина.