Стемнело сразу. Периодически, то с одной стороны, то с другой, стали вспыхивать прожектора, в небе то и дело зависали ракеты. Иногда их над дорогой висело сразу по нескольку штук. Холодный свет ракет ровно заливал округу.

Синкевич, подождав, пока потухнет прожектор и сгорит очередная ракета, пополз из леса. За ним Касьянов, Чмут. Оставшиеся в охранении взяли на прицел часовых.

Ползти по узкой канаве налегке не трудно, но с двадцатикилограммовым зарядом тола, запрятанным в мешок, — проблема...

В воздухе зависла новая ракета. Бойцы втиснулись в землю. Каждому казалось, что ракета висит именно над ним. Потом опять вспыхнул прожектор, его луч пробежал над головами, перекинулся на полотно, стал хлестать по лесу справа, слева и потух. Часовые разошлись. Бойцы вновь поползли. И вдруг в руках Синкевича задергался шнур, который он тянул за собой: это из охранения подали сигнал «Внимание!».

Синкевич увидел, что со стороны дальнего дота по путям движется несколько человек.

«Час от часу не легче! Если гитлеровцы решили выставить дополнительные посты, часового поставят и у канавы. Что делать? Тогда даже не развернешься, чтобы отойти...» Синкевич решил не ждать, пока погаснет ракета, осторожно двинулся дальше, за ним — товарищи.

Немцы приближались. Их было трое. Один шел со стороны канавы. Все отчетливее слышался хруст гравия под подошвами их сапог.

Обидно. До насыпи осталось совсем немного, и бронепоезд вот-вот появится...

Что-то заставило фашистов остановиться. Синкевич при свете ракеты заметил, как один из них показал рукой в сторону канавы.

— Кажется, хана, братцы. Не хотелось ввязываться в бой, да, видно, придется...

От группы отделился солдат и, держа автомат наизготовку, пошел к канаве. Остановился буквально в пяти шагах от места, где притаились разведчики. Его надтреснутый голос, казалось, прозвучал над самой головой. С насыпи ему что-то ответили, и фашисты... ушли.

Из тягостного оцепенения Синкевича вывел протяжный и властный паровозный гудок. Это извещал о своем появлении бронепоезд. И вот вдалеке блестящая игла его прожектора проколола лес и затем, вытянувшись над полотном, высветила перед собой рельсы, шпалы. Теперь нельзя было терять ни секунды. Синкевич дал знак товарищам: вперед!

Разведчики достигли бугра, у которого кончалась канава. Синкевич подтянул мешок с взрывчаткой, готовясь к решающему броску.

Бронепоезд шел на большой скорости. Тяжелый стук его колес нарастал. Столбами замерли часовые, они словно приготовились приветствовать его...

Пора! Разведчики метнулись к насыпи.

Луч прожектора бронепоезда резал темноту, не задевая бойцов, они оставались вне поля видимости, как и рассчитали. Секунда, две... и бойцы на полотне. Их наверняка заметят часовые, однако предпринять что-либо уже не успеют. Позаботиться об этом — задача тех, кто оставлен для прикрытия группы.

Бронепоезд, похожий на одноглазое чудовище, сопя, надвигался на разведчиков. Синкевич выдернул из взрывателя чеку и бросил мешок на рельсы...

Завизжали, завыли тормоза, но было поздно...

Спасаясь от взрыва, разведчики прыгнули в канаву.

Взрывная волна ураганным ветром прокатилась над смельчаками, лишь опалив их своим горячим дыханием.

На месте взрыва стало светло. Горел перевернутый паровоз, бронированные вагоны; с обеих сторон железнодорожного полотна безумно метались лучи прожекторов... Но ни Синкевич, ни его боевые товарищи уже не обращали на это внимания. Задание выполнено. И теперь им важно было, как можно быстрее добежать до леса и успеть до появления карателей преодолеть шоссе...

Вслед за взрывом бронепоезда последовали диверсии на других железнодорожных перегонах. Успехи отряда взбесили фашистов. Стремясь покончить с партизанами, они бросили в лес один за другим несколько карательных отрядов. Но безрезультатно: не вступая в открытый бой, разведывательно-диверсионные группы и местные партизаны уходили в безопасные места... Тогда фашисты предприняли попытку уничтожить базу отряда. В карательной экспедиции применили танки, артиллерию. Однако и это не принесло им успеха. Рабцевич, умело маневрируя силами, увел карателей от своей стоянки...

12 июля 1944 года на станции Малковичи отряд «Храбрецы» встретился с передовыми частями советских войск...

После парада в Минске многие бойцы и командиры отряда были направлены на фронт, другие — на работу в органы госбезопасности. Получили новое назначение командир и комиссар. Линке вызвали в Москву, Рабцевич оставался в распоряжении минского НКВД.

Рабцевичу дали сутки для отдыха. Он вернулся в дом, где остановился и решил отдохнуть. Последние сутки были хлопотными: он прощался с бойцами и командирами отряда, писал отчет, встречался с руководством НКВД...

«Хорошо бы сегодня не было поезда и Карл не уехал бы», — было последнее, о чем Рабцевич подумал, засыпая.

Он закрыл глаза, и побежали, полетели картины прошлого.

Приснилась ему шоссейная дорога. Она запружена народом, повозками, машинами. Все спешат. Лица испуганные, сосредоточенные. В этой толпе пробирается он с сыном Виктором. Кругом несмолкаемый грохот: бьют орудия, строчат пулеметы...

— Воздух! — истошно кричит кто-то.

Поднимается паника. Машины, люди сворачивают с шоссе.

Рабцевич с сыном падают в траву. С воем проносятся над землей самолеты, сверкая в утренних лучах солнца. Они почти касаются шоссе. На них большие черные кресты. Пулеметные очереди вспахивают землю. Слышатся стоны, крики, проклятия. Рабцевич поднимает голову и видит вдали Брест. Город в разрывах снарядов...

Рабцевич ввинчивает запал, но перед ним уже не мина, а граната. Идет бой. Кайзеровцы наступают. Их так много, что уже не может справиться перегревшийся пулемет. Рабцевич кидает гранату, еще, еще... Бой обрывается. Командир 6-го гренадерского полка Западного фронта прикрепляет Георгиевский крест на его гимнастерку и вручает ему погоны унтер-офицера... Рабцевич возвращается в окоп, а там стоит шум: солдаты читают большевистскую газету.

— Как все, едрен корень, правильно пропечатано, — скручивая цигарку, говорит один из солдат, — ведь, если здраво пораскинуть мозгами, выходит ни мы, ни немцы-солдаты не хотим войны...

— Это точно, — поддерживает его другой. — Мне завсегда плуг милее винтовки... Да будь она...

И вот говорят все солдаты разом:

— Долой войну!

— Хватит нам убивать друг друга!

— Мы такие ж, как и оне, крестьяне, рабочие!..

— Айда к ним!

Солдаты вылезают из окопа.

— Товарищи немцы, братья, погодьте, не стреляйте!..

На немецкой стороне тоже слышатся возбужденные голоса. Солдаты идут навстречу друг другу. Ни у кого нет оружия...

— Сволочи, что делаете? — кричит ротный. Размахивая пистолетом, он намеревается остановить своих солдат. Подскакивает к Рабцевичу, хватает за грудь: — А ты, скотина?!. Как ты смеешь, ты же георгиевский кавалер!..

— Да пошел ты!.. — Рабцевич выхватывает у него пистолет, отбрасывает в сторону, идет дальше.

Солдаты встречаются. Начинается братание. Кругом смех, восторженные возгласы... Рабцевич обнимается с каким-то молоденьким немцем. Они находят крепкий ящик, должно быть из-под снарядов, садятся. Закуривают из одного кисета. Немец весело лопочет. Рабцевич не знает немецкого языка, но ему все понятно. Немец рабочий, у него есть жена и маленький Шульц. Он сегодня же поедет домой...

— А я, — Рабцевич вздыхает, — я землю люблю... — Он радостно смотрит на немца, и вдруг его лицо уплывает, размазывается, и он видит перед собой Линке. — Вот чудеса! Так это же Карл!

Линке что-то говорит.

Рабцевич открывает глаза. Перед ним действительно стоит сияющий Линке. В руках охапка свертков.

— Спишь?.. А я тут сухой паек получил... Завтра в шесть часов утра ту-ту, поеду в Москву! Ха! Вставай, провожаться будем!

6 ноября 1944 года в «Правде» был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР от 5 ноября 1944 года. В нем говорилось: