Поездка Рабцевича оказалась весьма удачной. Кроме Коржа, он повидался с первым секретарем Пинского подпольного обкома партии Клещевым. Вместе они уточнили место базирования отряда, наметили запасные стоянки, скоординировали партийные и боевые действия. На душе у Рабцевича стало полегче. Самое главное: не в одиночку придется воевать и на новом месте.
Обрадовал Рабцевича и Линке. Он подобрал весьма удачный участок для базы отряда недалеко от деревни Липники. Это была небольшая возвышенность среди болотистых топей и под боком у железных дорог Пинск — Лунинец, Барановичи — Лунинец.
На новом месте все пришлось начинать сначала. Стали ставить рубленые времянки, о землянках не могло быть и речи, очень уж близко стояла вода. Одну хату тут же отвели под санчасть — у шестерых бойцов был обнаружен тиф...
Вскоре из Москвы прилетел Бабаевский. Он привез с собой не только взрывчатку, мины, но и обмундирование для вконец оборвавшихся бойцов. Не забыл прихватить и почту.
Особый восторг вызвали письма. Рабцевичу опять было несколько. Получил и Линке, но на этот раз письма не вызвали у него радости. Рабцевич знал о горе комиссара. В то время, когда он был на Пинщине, из отряда «Местные», где сражался Гейнц, пришло известие о его гибели. Это произошло 22 января 1944 года...
Линке сидел над нераспечатанными письмами и молча смотрел в распахнутую настежь дверь. В его глазах стояли слезы.
В начале апреля отряду удалось выйти на связь с молодежной подпольной организацией «Запорожцы» из деревни Купятичи. Синкевич передал руководителю организации Федору Лисовцу магнитные мины, предложил взорвать авиационный склад на аэродроме под деревней Галево.
На собрании организации они решили, что на взрыв пойдут четверо и каждый возьмет по мине. В числе подрывников оказались: младший брат Федора Григорьевича Лисовца Александр, Иван Михайлович Пекун, Иван Платонович Пекун и Сергей Петрович Журбило, который работал на аэродроме и хорошо знал не только расположение склада, но и подходы к нему. Запорожцы трижды ходили к аэродрому, и все неудачно. Больше того, последний выход едва не кончился трагически.
К аэродрому подползли со стороны поля. В кустах затаились, выбирая удобный момент для броска на склад. Казалось, все продумано до деталей... На вышках через каждые десять минут вспыхивали прожектора. Их лучи старательно прощупывали забор, штабеля авиабомб, кусты, подступы к ним и гасли. До следующей вспышки времени было достаточно, чтобы проникнуть на аэродром, заложить мину и вернуться в кусты...
Кругом стояла тишина. Спала деревня, спали немецкие казармы, спокойно было и на вышках... Поползли. И надо же так случиться, что под кем-то треснул сухой куст. В тишине этот треск прозвучал выстрелом. На ближней вышке тут же вспыхнул прожектор... Положение ребят — хуже некуда: впереди склад, к которому теперь не подберешься, чуть пошевелишься — мигом прошьют из пулемета, сзади — открытое поле на семь километров.
Запорожцы перевели дух только тогда, когда прожектор потух. Осторожно отползли и по полю вернулись к деревне...
На очередной встрече с Федором Лисовцом Синкевич сообщил, что фашисты скоро будут отмечать свой праздник и было бы очень хорошо, если бы запорожцы подорвали авиасклад именно в этот день...
Девятнадцатого апреля в деревне начались приготовления к празднику. Фашисты наводили порядок в домах, чистили, мыли, подкрашивали танки — в то время в Купятичах стояла эсэсовская танковая часть. Под вечер повсюду на улицах появились флаги со свастикой, послышалась музыка, песни...
Запорожцы надеялись, что на этот раз у них все пройдет удачно: гитлеровцы начнут гулять с вечера, а напившись, не будут так бдительны. И каково же было их удивление, когда они увидели, что вдоль забора прохаживается солдат с автоматом. Часовые были и с другой стороны, и с третьей...
Александр Лисовец предложил Пекунам заползти на склад со стороны деревни Галево, сам он с Сергеем Журбило остался со стороны поля дожидаться, когда разойдутся часовые и погаснут прожектора, чтобы пробраться на аэродром. Потом, когда мины уже будут поставлены, все должны двигаться домой самостоятельно...
Сергей Журбило приподнял проволоку, хотел юркнуть под нее и почувствовал, что зацепился. Попробовал поднять проволоку повыше, не получилось. Колючка впилась в телогрейку... Сергей клял свою нерасторопность, неуклюжесть. Он не знал, что фашисты прошлый раз, обнаружив следы, по низу всего забора натянули еще по паре струн колючей проволоки... Стараясь унять охвативший ужас, Сергей собрал все, какое осталось, благоразумие, напрягся и осторожно отодвинул от себя проволоку. Едва заполз за штабель, как вспыхнул прожектор с одной стороны, потом с другой. Их лучи пробежали над Сергеем, за ним... Он достал мину...
Запорожцы заложили на складе четыре мины, и все они взорвались почти разом, спустя десять часов, утром, когда фашистские солдаты щеголяли по деревне в парадных мундирах. У кромки леса, там, где был аэродром, небо рвалось в клочья, дыбилась земля. Было похоже, что из-под земли со страшным грохотом и огнем выбиваются какие-то дьявольские силы...
Две недели фашисты боялись входить на территорию аэродрома.
Гитлеровский праздник храбрецы отметили еще одним сюрпризом.
Неизвестно, кому на ум пришла эта идея. Только в отряде все сразу заразились ею. Сергею Сидорову через связных добыли краски, и он принялся за работу. Из молодых сосенок он сделал раму, натянул на нее простыню и стал рисовать Гитлера. Оригиналом для этого служила карикатура, взятая из газеты.
Сергей рисовал на поляне перед жилыми постройками, и поэтому вокруг него всегда было шумно, звенели шутки, прибаутки и даже частушки. За его работой пристально следили Рабцевич и Линке.
— А ничего получается зверюга, — сказал Рабцевич, когда на белом полотне стал вырисовываться портрет фюреpa. — Ты для большей выразительности челку ему сделай подлиннее, выдели зубы и зазубри их да глаза по-лягушачьи выкати...
Наконец, портрет был готов. Его решили выставить на обозрение фашистов. Выполнить это задание поручили группе Бочерикова, которая и отправилась в ночь на 20 апреля к деревне Люсино на шоссе Лунинец — Ганцевичи.
Еще до рассвета подобрали подходящее место — заброшенное поле. Портрет укрепили на больших шестах метрах в пятистах от шоссе. Дорога здесь как раз делала изгиб, и портрет хорошо был виден с одной и другой стороны. Пускай любуются... А чтобы плата за просмотр соответствовала военным ценам, вокруг портрета поставили несколько противопехотных мин, заминировали и сам портрет...
Первая машина появилась не скоро. Уже давно рассвело, полицаи выгнали свое стадо на молодую травку, поднялось и стало припекать жаркое весеннее солнце, а шоссе по-прежнему было пустынно. Кое-кто стал уже поговаривать, что место для демонстрации подобрали не совсем удачное, и тут со стороны Лунинца послышалось нарастающее тарахтение машины. Сразу смолкли разговоры...
Это был грузовик. Солдат гнал машину, словно старался из нее выжать все, на что она была способна. Машина, взлетая на многочисленных выбоинах, гремела пустым кузовом. Портрет солдат заметил. Он долго смотрел на него, даже скорость сбросил и потом оглядывался, пока не скрылся из виду.
Все надеялись, что солдат остановится, выйдет из кабины... Уже решили, что, если он вздумает направиться в сторону портрета, снять солдата, чтобы не портил обедню...
Бойцы зашумели:
— Стоило в такую даль да через болото тащиться?
— Ничего, товарищи, — успокоил Бочериков, — сейчас этот фашистик домчит до своих, расскажет, что по дороге повстречал, и тогда начнется потеха.
И действительно: не прошло и получаса, как со стороны Ганцевичей показалась легковушка, полная фашистов. Напротив портрета она остановилась. Фашисты некоторое время молча глядели на своего фюрера, потом на шоссе вылез солдат. Боязливо озираясь, он набрал в горсть камней с обочины и осторожно, словно гончая перед тем, как поднять птицу на крыло, пошел к портрету. Остальные замерли у раскрытых окон. Сделав несколько шагов, солдат остановился, кинул перед собой камень, как обычно бросают гальку по воде, чтобы она, отскакивая, летела возможно дальше, вновь пошел...