Художник Петр Владимирович Вильямс создал необыкновенные по пышности и блеску красочные декорации, которым не всегда соответствовали исполнители.
Премьера прошла с шумным успехом у зрителей, но критика яростно обрушилась на постановку, на пьесу, главным образом на Булгакова, обвиняя его в искажении истории и во всех смертных грехах. Спектакль сыграли несколько раз, и он был запрещен свыше.
Все это теперь подробно описано в литературе, а нам приходилось наблюдать все воочию — это трагическое непонимание друг друга двух титанов (хотя так мы тогда это не обозначали). Многие из нас очень сочувствовали Булгакову. Я поняла весь трагизм его положения — и, конечно, совсем не по вине Станиславского — лишь значительно позже, благодаря тесной дружбе с Еленой Сергеевной Булгаковой.
Самый большой актерский успех в спектакле выпал на долю Михаила Пантелеймоновича Болдумана (король Людовик) и Михаила Михайловича Яншина (Бутон).
Одно интервью Михаила Михайловича Яншина по поводу спектакля было необъективным (а по его версии — искаженным), но оно больно ранило Михаила Афанасьевича. До конца своих дней он так и не простил одного из самых любимых артистов (в «Театральном романе» он вывел Яншина под фамилией Патрикеев). История с интервью — не сплетня. Все это в подробностях я узнала позже от Елены Сергеевны Булгаковой.
Во второй половине тридцатых годов в нижнем фойе Художественного театра по понедельникам иногда устраивались вечера-встречи. Бывали на них писатели, художники, певцы, медики, музыканты, военные.
Как же радушно, ласково и изящно проводили эти встречи наши «старики»! Почти всегда бывал Владимир Иванович, хозяйками за чайным столом были Ольга Леонардовна Книппер-Чехова и Нина Николаевна Литовцева, им активно помогала Ольга Сергеевна Бокшанская. Чайный стол был накрыт элегантно, со всякими вкусностями и с самоваром, что в те времена уже было редкостью. Коньяк подавали только к чаю. На этих вечерах пить не полагалось. Это не значит, что в театре был сухой закон — бывали и очень пышные банкеты, и встречи Нового года с веселыми застольями.
На «понедельниках» гостей встречали молодые актеры, а в нижнем фойе их принимали Василий Иванович Качалов, Иван Михайлович Москвин, Леонид Миронович Леонидов и другие «старики». В фойе устанавливали несколько рядов кресел. Молодежь скромно сидела в последних рядах этого «партера».
Эти встречи охотно посещала Надежда Андреевна Обухова и подолгу пела, часто свой «неофициальный» репертуар. Охотно бывала и Антонина Васильевна Нежданова и пела под аккомпанемент Николая Семеновича Голованова, играли Гольденвейзер, Нейгауз и многие другие известные музыканты.
Замечательным рассказчиком был Алексей Николаевич Толстой. С ним шутливо полемизировал Телешев, в то время он был директором музея Художественного театра. Часто приезжала колоритная пара Кончаловских. Когда появлялся Михаил Михайлович Климов из Малого театра, то немедленно начинались настоящие словесные турниры Климова с Толстым, Москвиным. Часто выступал и Кончаловский, не уступавший им в остроумии.
Запомнилась встреча с графом Игнатьевым. Он приехал с женой. Женская половина театра с жадностью ждала ее появления, как чего-то необычайного, а вошла скромная пожилая женщина в пестреньком платье и, что нас больше всего удивило, — с рыжей лисой на плечах. Она была очень приветлива и стеснительна. Игнатьев живописно рассказывал о былом, восхищался парадами на Красной площади: «Оказывается, они взяли все лучшее из военных традиций прошлых лет!»
Однажды был приглашен Эренбург. Он приехал хмурый, если не сказать сердитый. Был не очень предупредителен с дамами, небрежно выбрит. Нас это удивило. Но главное, как он начал разговор: «Ну спрашивайте, раз позвали. Я ведь ваш театр не люблю». И еще что-то в этом роде. Очень любезно, но твердо ему парировал Владимир Иванович, и резкости прекратились. Он что-то рассказывал о Париже и Италии, но наших «стариков» этим удивить было трудно. От чаю отказался, все время курил трубку, не спросив разрешения и рассыпая пепел вокруг себя. Приехал он без жены, которую в театре хорошо знали, отсутствия ее не объяснил и довольно скоро уехал. В общем, встреча не удалась. Но это был, пожалуй, единственный такой вечер. Приглашения на наши «понедельники» были почетны, и их добивались многие знаменитости помоложе, но так уж повелось — приглашали старших.
Помню знаменитого хирурга Очкина с женой Любовью Сергеевной — сестрой Станиславского. Как-то раз был на «понедельнике» Анатолий Васильевич Луначарский с женой Н. Розенель. Среди организаторов этих вечеров всегда был Федор Михальский — фигура, неотделимая от МХАТа.
Решение ставить «Анну Каренину» созрело еще в 1935 году. Инсценировка Николая Дмитриевича Волкова не сразу удовлетворила Немировича-Данченко. Она неоднократно переделывалась. Наконец роли были распределены, и работа началась. Василий Григорьевич Сахновский, как обычно бывало, вел работу с актерами и поэтапно сдавал куски Владимиру Ивановичу. Перед началом этой бесконечно трудной работы Владимир Иванович в беседе с исполнителями сделал глубокий разбор романа и точно обосновал главную мысль инсценировки.
Анну играла Алла Тарасова, Каренина — Николай Хмелев, Вронского — Марк Прудкин, Стиву Облонского — Виктор Станицын, Бетси — Вера Соколова (в процессе репетиций эта роль перешла к Ангелине Степановой). Маленькую роль Графини Вронской, всего три французские и три русские фразы, изумительно играла Мария Петровна Лилина. Она запоминалась надолго. Я попала в состав гостей Бетси, даже со словами, но в связи с занятостью в репетициях «Банкира» премьеру «Анны Карениной» ранней весной 1937 года я смотрела из публики и только потом опять вошла в спектакль, играя свою маленькую роль в очередь с Варзер.
Оформлял спектакль главный художник МХАТа Владимир Владимирович Дмитриев. Лаконичность, строгость, глубочайшее знание времени и высокий вкус отличали все работы этого необыкновенного художника и необыкновенного человека. В 1942 г. Немирович-Данченко так говорил о нем: «Дмитриев как театральный художник — талант громадный… Да-да, громадный, не желаю преуменьшать значения этого слова».
Спектакль имел шумный успех и громкий резонанс. Не говоря уже о главных исполнителях, все маленькие и безмолвные роли игрались трепетно, и понятие «народная сцена», или, как теперь чаще говорят, «массовка», тогда к этому спектаклю было неприменимо.
Много сил отдали этой постановке Владимир Иванович Немирович-Данченко и все, кто работал с ним, в том числе и Надежда Петровна Ламанова. Все женские костюмы — это ее произведения! Дмитриев определял только цветовую гамму. Например, в «Скачках» ему был нужен «перламутр», и эта задача была решена Надеждой Петровной и работниками наших мастерских. Когда начинались сцены «Скачки» или «Опера», зрительный зал шумно выражал свой восторг.
На последнем этапе работы над спектаклем в «треугольнике» Анна — Каренин — Вронский Владимира Ивановича не совсем удовлетворял Марк Исаакович Прудкин, и хоть все происходило тайно, чтобы не ранить исполнителя, мы прознали, что в один из вечеров на квартиру в Скарятинский возили в мундире и гриме Белокурова. Владимир Иванович посмотрел, поблагодарил и оставил Прудкина.
На премьере присутствовало правительство, а через день-два в центральной прессе опубликовали указ о присвоении звания народных артистов СССР Тарасовой, Хмелеву и Добронравову.
…Задолго до этих событий в нашей группе молодых случилась беда. Арестовали Мишу Названова и Валю Цишевского — оба были тогда совсем еще мальчики. Судьба Михаила Михайловича Названова — популярного впоследствии артиста — общеизвестна, а вот Валя Цишевский пропал бесследно. А в 1937 году однажды не пришел в театр Юра Кольцов (но о нем я еще расскажу).
Здесь мне хочется, не соблюдая хронологии, рассказать немного о наших «стариках», об их воздействии на зрителей и на нас, тогда еще ничего не умевших.