На обратном пути, однако:

Так была утрачена последняя надежда на вечную жизнь, и Гильгамеш изрек горестные жалобы по этому поводу. С печалью обращается он к прочным стенам города Урука, единственному, что останется после него. Гильгамеш впал в полное отчаяние. Даже ему, полубогу, не удалось добиться вечной жизни.

Кроме мифа о сотворении мира и эпоса о Гильгамеше вавилоняне создали многие другие, порой весьма обширные мифы и эпосы. В мифе об Адапе — как и в эпосе о Гильгамеше — рассказывалось о поисках вечной жизни. Адапа был сыном бога Эа и обладал всей мудростью, но не знал бессмертия. Когда Адапа навлек на себя неудовольствие бога Ану — сломав крылья Южному ветру — и был вызван за это на небесный суд, он по совету Эа отказался съесть предложенную ему еду. А это была пища жизни, которую ему хотел дать к тому времени уже примирившийся с ним Ану; так Адапа упустил возможность стать бессмертным.

Про легендарного героя Этану рассказывается в истории об его полете на небо. Он поднялся туда, взлетев на крыльях орла, в поисках «травы рождения», которая должна была облегчить его жене роды. Но когда он забрался высоко в небо и встретил там Иштар, он больше не увидел земли; голова у него закружилась, и он рухнул вниз вместе с орлом. Этана, сидящий на крыльях орла, часто изображался на печатях; этот сюжет пользовался, видимо, большой популярностью. Конец поэмы не сохранился; возможно, эта история имела счастливый конец^[123].

Разумеется, рассказывались многочисленные истории и о весьма почитавшейся богине любви Иштар. В них она играла не всегда положительную роль, так как считалась особой неверной и ветреной. Так, в поэме о нисхождении Иштар в загробный мир она оставляет вместо себя в преисподней своего возлюбленного Думузи.

На этом оттиске печати изображен полет Этаны на орле, о чем рассказывается в поэме. Удивленные пастухи со стадами и собаками наблюдают за полетом. Последняя четверть III тысячелетия до н. э. Высота 4,05 см

В одном из мифов повествуется о том, как птица-буревестник Зу похитила у бога Энлиля знаки его власти, которые тот снял с себя во время купания. Тем самым Зу получила во владение таблицы судеб и смогла подняться до положения верховного бога. Напрасно бог войны Нинурта пытался поразить Зу своей стрелой; Зу смогла защититься, произнеся формулу заклинаний. Только когда Нинурта наслал паралич на язык Зу, ему удалось одолеть птицу.

Видимо, в некоторых литературных произведениях нашли отражение исторические события, например в рассказе о губительных деяниях бога болезней Эрры. Этот бог воспользовался переданной ему на время Мардуком верховной властью для того, чтобы принести в Вавилонию войну, смуту, болезни, разрушить города и уничтожить людей. Даже на долю самого Вавилона, славного города, святого города Мардука, должны были выпасть многие страдания. За беспорядки, которые учинил Эрра в ярости своей, Мардук сурово упрекал его:

Лишь позднее, после того как Эрра был успокоен, можно было снова отстроить город и его святыни.

В основу рассказов о двух великих аккадских правителях положены многочисленные исторические факты, украшенные легендарными подробностями. Сомнительно, например, что все происходило именно так, как рассказывается о походах Саргона в Малую Азию. К области легенд надо отнести также историю о рождении Саргона и завоевании им царского престола. Рассказывается, что, родив сына, мать Саргона положила его в тростниковую корзину, которую пустила плыть по реке. Младенец был найден водоносом Акки и воспитан им. Когда мальчик стал взрослым, он поступил на царскую службу в качестве виночерпия, а впоследствии отнял трон у правителя страны.

От подобных легенд недалеко до придворной поэзии, воспевавшей царей. Появились обширные поэмы, в которых восхвалялись деяния правителей. Эти стихи сочинялись, видимо, придворными поэтами, которые выступали с чтением своих произведений во время различных праздников. Кроме хвалебных песен в честь царей сохранились отдельные тексты сатирического характера, как, например, памфлет, инспирированный, видимо, жрецами храма Мардука и направленный против вавилонского царя Набонида, который обвинялся в этом произведении во всевозможных кощунственных деяниях. Ему ставилось в вину, что он поощрял коррупцию и способствовал беспорядкам в Вавилоне, что он распорядился — а это было тяжелейшим, с точки зрения жречества, преступлением — отменить на несколько лет новогодние праздники в храме Мардука. Этот текст преследовал очевидную политическую цель, и его нельзя рассматривать как поэтическое произведение в собственном смысле слова.

К области литературного творчества следует отнести также различные сентенции, довольно пространные сочинения религиозного, бытового и моралистического характера. Особенно популярны были басни и диалоги-споры. В диалогах-спорах выступали два персонажа, стремившиеся победить друг друга; каждый из них восхвалял свои достоинства и деяния. Таков был, например, диалог между тамариском и финиковой пальмой или спор между лошадью и быком. Басни были порой весьма остроумны. Вавилонянам доставляло, видимо, большое удовольствие уподоблять животных людям. Немало уничижительных характеристик доставалось, например, на долю свиньи, о которой, в частности, говорилось: «Свинья — нечистое животное, ведет себя дурно; то, что она оставляет после себя, грязнит улицы, марает дома». В кратких сентенциях формулировались общие человеческие истины, подобно тому, как это делается в наших пословицах. «Ты пошел и захватил поле своего врага, а твой враг в это время завладел твоим полем», — соответствует нашей «Не рой другому яму, сам в нее попадешь»; «Простой горожанин в чужом городе — главный» напоминает об известном изречении, что нет пророка в своем отечестве. О том, что пожилым людям трудно отказаться от своих привычек, говорит в юмористической форме следующая пословица: «Как старую печь, тебя не переделаешь». Всегда хорошо сохранять присутствие духа в трудных ситуациях: «Когда мышь, убегая от мангусты, попала в змеиную нору, она сказала: Меня послал к тебе заклинатель змей. Мое почтение!»^[125].

В одной сатирической сценке^[126] изображается человек, вечно угодливо поддакивающий вышестоящему: «(Господин:) Раб, слушай меня! (Слуга:) Да, господин мой, да. (Господин:) Я хочу поднять мятеж. (Слуга:) Да, сделай это, господин мой, сделай это! Если ты не начнешь мятежа, твой горшок останется пустым. Где ты возьмешь еду, чтобы наполнить живот свой? (Господин:) Нет, раб, я не хочу поднимать мятежа. (Слуга:) Не делай этого, мой господин, не делай этого! Кто учиняет насилие, либо будет убит, либо с ним худо обойдутся, его либо изуродуют, либо схватят и бросят в тюрьму. (Господин:) Раб, слушай меня! (Слуга:) Да, господин мой, да. (Господин:) Я хочу любить женщину. (Слуга:) Люби, господин мой, люби! Мужчина, который любит женщину, забывает все печали и заботы. (Господин:) Нет, раб, я не хочу любить женщину. (Слуга:) Не люби, господин мой, не люби! Женщина — колодец, женщина — железный кинжал, острый нож, перерезающий горло мужчине»^[127].